Антона аж передёрнуло — встречаться с этой бедняжкой он не желал бы ни в коем случае. Желательно, никогда. Встречи с тёщей придется минимизировать по полной программе, иначе он не доживёт до своего ближайшего дня рождения.
— Мам…
— Не мамкай! — она нахмурилась, — вы тоже были весьма отвратительными в детстве, — мама вдруг издевательски фыркнула, — да и сейчас не лучше. И не смейся мне тут!
А потом она ударила его шелковыми перчатками по голове, но Долохов успел вовремя увернуться, так что удар пришелся на плечо.
На свадьбе же он очень хотел умереть. Или выпить. Антонин впервые за долгое время действительно захотел выпить, а то и напиться, но к столу его даже не допустили, а за весь вечер он так и не поужинал, хотя ему неожиданно захотелось.
Молодая невеста походила на ангела, но это он заметил и в первую их встречу. Сейчас это ощущение намного усилилось — вся такая невесомая и легкая в длинном белом платье и совершенно идиотской фате, будто сошла с картинки из книги сказок. Фата так и не смогла скрыть лукавые смешливые глаза и блеск диковинных волос, которые притягивали взгляд магнитом.
Долохов только и делал, что любовался её волосами или тем, с какой лёгкостью она избавлялась от всех, кто оказывался ближе положенного — она с нежностью развернула собственную мать, беспрестанно плачущую в кружевной платочек, снисходительно кивнула отцу и единственное, что сделала, так это представила ему своих многочисленных сестёр, но имён Антон так и не запомнил. Их было слишком много, ему и своих родственников хватало.
— Поздравляю тебя с браком, — радостно провозгласила белобрысая Лиза Паскевич, улыбаясь так паскудно, что Антон грешным делом заподозрил её в какой-то гадости и не ошибся, — хотя хорошее дело браком не назовут, конечно же…
— Твой труп никто не опознает, Лиза, — невеста в невесомом паучьем наряде приторно улыбнулась, и её кузину сдуло попутным ветром. Мгновением.
Антон начал тоскливо высчитывать вероятность, которая позднее приведёт его к смерти. Вероятность было стопроцентная, а свадьба между тем пылала роскошью и пышностью, от которой рябило в глазах. Гремели тосты, розовое искристое шампанское лилось по фужерам, вспыхивали фонари и по воздуху тянулись яркие мелодии традиционных бальных танцев, пока Антонин боролся с желанием развернуться и сбежать прямо сейчас. Обратно в Англии, скорее всего. А ещё лучше — прямиком в Азкабан.
По его предплечью с мягкой осторожностью скользнула тонкая женская ладонь в кружевной ванильной перчатке.
— Уже стемнело.
Да. Уже стемнело. Дальше по расписанию стояла брачная ночь, но морально Долохов готовился спать в гостиной на диване, если только не на улице за дверью. Нет, ранее у него никогда не было проблем с женщинами, они всегда у него были и не всегда в количестве одной, но ни на одной из них он ещё никогда не был женат. Женитьба, кажется, накладывала определённые ограничения и обязанности… Или нет?
Он вообще не собирался никогда жениться, прожигая свою любовь с женщинами на одну ночь, а утром забывая их имена. Он путешествовал от женщины к женщине, прекрасно зная, что из него не выйдет хорошего мужа. Бушующий кочевник без желания надолго задерживаться на одном месте или с одной дамой, во что он теперь превратился?
Он даже не было в неё влюблен, в эту маленькую княжну Юшкову. Она была хорошенькой и острой на язык, она ему нравилась, и Долохов помнил, как её зовут, спустя даже несколько месяцев от знакомства. Как это… Отвратительно слащаво.
Антон размышлял достаточно долго, курил и отсутствовал столько времени, что мог безбоязненно зайти в свою спальню и гарантированно застать свою невесту спящей. Мог просто лечь рядом и сделать вид, что всё в порядке, потому что он вроде бы не собирался заставлять её спать с ним. Он как-то вообще не был уверен, что Евгения Юшкова — рыжая фея с бала — горела желанием выходить за него замуж.
А он не горел желанием жениться. Антон вообще не горел, он только тлел и постоянно мёрз, и это было настолько жалко, что он ненавидел себя самого. Он медленно превращался в депрессивного меланхолика с отсутствием тяги к жизни. Если уже не превратился.
Так что, толкая дверь в спальню, он ожидал что угодно, кроме… Кроме этого. Ну, кроме того, что он там действительно застал.
Длинные красивые ноги в тонких чёрных чулках, кокетливое кружево нижнего белья, белоснежная гладкая кожа, распущенные яркие волосы, пряной медью лежащие на подушке. Когда дверь скрипнула, то Евгения перевернулась на бок, небрежно провела ногтями по молочному бедру, обтянутому кружевом, а потом просто поманила его пальцем.
— Ты что-то долго. Иди ко мне.
Долохов как-то отстранённо подумал, что сейчас сдохнет к чертям собачьим. Просто возьмёт и сдохнет.
Когда всё закончилось, и он оторвался от неё — умиротворенный, довольный и сытый, Евгения просто забросила ногу ему на бок и обняла со спины, прижимаясь очень тесно и очень жарко. Она была маленькая, но теплая.
— В одиночку спать холодно, твоя светлость, — промурлыкала она ему куда-то в изгиб шеи и хихикнула, кокетливо куснув за мочку уха, — обнимите меня.
Антон послушно обнял, с осторожностью прижимая к себе хрупкое женское тело. Она была даже не горячей, а огненной. Казалось, дотронься до обнажённой кожи и получишь ожог.
— Так и будешь меня по-княжески звать?
Она сонно потёрлась холодным носом о его плечо.
— Может, и буду. Спи уже, Антон. Или ты не устал?
Шаловливые ласковые пальцы нагло поползли по его животу, но он аккуратно перехватил её ладонь за запястье и сжал.
— Устал. А мне-то тебя как называть, а, княжна?
Она приоткрыла один блестящий тёмный глаз.
— Вы всегда такой занудный в постели? Отвратительно.
— А ты всегда будешь выкать в постели?
Она проигнорировала его выпад, только хмыкнула, положив голову ему на грудь. Волосы пахучим льном раскинулись на его лице, и он с осторожностью убрал растрепанные пряди в сторону, стряхнув ей за спину.
— Зовите, как и до этого, ангелом — мне нравится.
С утра всё было чинно и благородно. Антон проснулся позже обычного и удивился, что не обнаружил княжну у себя под боком, а когда спустился вниз, то с удивлением понял, что за завтраком осталось только двое — новоявленная жена и бабушка, даже мама куда-то делась. Это было на неё не похоже.
— Доброе утро, ваша светлость, — Евгения весело ему улыбнулась. Она сидела справа от того места, которое он занимал обычно. В длинном кремовом платье, застегнутом на все пуговицы и с волосами, перехваченными атласной белой лентой. В правой руке она держала тарталетку с красной икрой, в левой — фарфоровую кружку с зеленым чаем.
— И тебе доброе утро, ангел мой. Как настроение?
Она только хихикнула и куснула кусочек лакомства.
— Потрясающе. Как вам спалось?
— Великолепно. А тебе?
— Чудесно. Тарталетку?
— Пожалуй.
Даша, прислуживающая за завтраком, вытаращилась на них, как баран на новые ворота — видимо, морально экономка ещё не отошла от разгульной свадьбы, а любоваться утренними последствиями так рано она уж точно не ожидала, но что поделать… Антон не обещал вести себя прилично, так что тарталетку пришлось нагло украсть из пальцев вчерашней невесты, которая вместо ругани наступила ему туфлёй на ногу.
Долохов облизнулся.
— Это неприлично, — заносчиво заявила ведьма, полностью игнорируя испуганную прислугу, пока Антон пытался сдержать лезущую на лицо улыбку — до того она была хорошенькой и презабавной! И доставать её было весело, хотя он давно миновал рубеж в пятнадцать лет, когда понравившихся девочек было принято дергать за косички.
— Зато приятно.
Бабушка тонко улыбнулась и отсалютовала ему бокалом. Что-то ему подсказывало, что там было вино, а не чай. Она всегда пила на завтрак вино. Всего один бокал, но всегда.
— Насчёт приятностей, — низким бархатным тоном произнесла она, поправляя шёлковые рукава своего одеяния. Кажется, она собиралась в Велгород по работе, — родители княжны Юшковой, — тут её выражение лица изменилась, сделалось каким-то слишком довольным, — прошу прощения, ныне с утра уже княгини Долоховой, подарили вам свадебное путешествие. Карелия, озёра, оздоровительный отдых, веселье — я думаю, вы найдёте чем заняться, пока ваша общая теперь уже матушка переделывает северную часть поместья.
