— Была лютая зима, с неба валил снег, отметка градусника подбиралась к цифре минус тридцать. На самом деле было минус двадцать семь, но думаю, ты не можешь со мной не согласиться, что это тоже много.

Чеслав посмотрел на Полину, явно ожидая ответа. Она закивала.

— Помню, в детстве мама меня кутала в свитера, рейтузы и шерстяные носки под болоньевую одежду, потому что я много гулял на улице. Но когда становишься взрослым и большую часть времени проводишь в машине, ты не сильно задумываешься о теплоте своей одежды. Вот и в ту ночь я был в ботинках, которые скорее можно назвать осенними.

Он говорил очень серьезно, с пафосом, и Полине то и ему приходилось качать или кивать головой.

— Что ты завел про свои ботинки опять, какое к черту теперь дело?! — возмутился Толик.

— Я хочу, чтобы она представила. Похолодало тогда довольно быстро, еще неделю назад плюс и минус постоянно боролись между собой. С крыш свисали полуметровые сосульки, за те часы, что мы простояли, снег покрыл машину десятисантиметровым слоем, нам постоянно приходилось чистить лобовое стекло, чтобы что-то увидеть. И если ты думаешь, что мы все это время сидели в машине с печкой, то ты ошибаешься. Как Толик уже сказал, мы не знали этого человека, а из окон машины не сильно-то разглядишь. Поэтому мы периодически по очереди садились туда погреться, но совсем ненадолго, потому что в ту пургу, лишающую нас половины зрения, мы не могли положиться только на одного из нас.

— Давай уже ближе к делу.

— Руки у нас промерзли так, что побелели, ноги отдавали болью, словно при каждом шаге их пронзали тысячи игл. И я бы, конечно, на все это не жаловался, если бы у нас все пошло гладко с самого начала. Короче была моя очередь сидеть в машине, а этот хер должен был смотреть в оба. Я с радио возился, крутили только музыку одну, а мне хотелось узнать, что в мире творится, и вдруг вижу, какой-то мужик идет, вроде походящий на нашего. Смотрю на Толика, а он своими озябшими пальцами смски пишет кому-то, аж язык вывалил от натуги и удовольствия. Я выскочил из машины, пытаюсь всмотреться, но мужик уже ускользнул, только дверь подъезда хлопнула. Я говорю Толику, какого черта, а он начинает оправдываться, что мол, точно не он, он успел рассмотреть его, а тут как раз его девочка написала, проблемы у нее, не мог не ответить. У меня зуб на зуб не попадает, говорю ему, если это был наш мужик, и мы его упустили, то хер ему оторву, чтобы больше с бабами не переписывался. Толик сразу заискивать стал, говорит, чтобы я не переживал, сел, погрелся, и буквально через пятнадцать минут кивает на какого-то мужика, говорит, вот наш клиент. Я смотрю на него, и вижу, что похож он на того на фотке не больше, чем индюк на страуса. Толик уже пошел к нему, я, как дебил, делаю ему условные знаки, чтобы он остановился, но этот притворяется, что не замечает меня. Пока Толик не начал пальцами козырять перед ним, я решил сразу сказать, кто ему привет передает, чтобы по реакции мужика этот дебил понял, что он не того нашел.

Полина знала, чем закончится история, но ей было интересно послушать с занудной стороны Чеслава. Толик сидел, закатив глаза, будто бы слушал, как его старший брат уже в который раз рассказывает историю о том, как его бабка наказала за ворованные яблоки.

— Так вот, этот мужик выдал свою фразу про дядьку из Саратова, я смотрю на него, а у него лицо просто такого конченного дебильчика, который сам не понимает, как в городе оказался, а не на картофельном поле. Точно не врет. Да еще и спиртом от него пасет, пьяный, благостный, и не заподозрил, зачем к нему мужики на улице посреди ночи подходят. Так Толик как начал придумывать истории про этого дядю Гену, и от алкоголя его излечил, женил и снова на комбинат устроил, а мужик радуется, все повторяет «во дает дядька», домой нас зазывает. Меня, конечно, грела перспектива, хоть ненадолго уйти с мороза, уж очень я холода не люблю, но все-таки работа у нас стоит. А Толику все нипочем, затащил нас к этому мужику в дом. Там у него жена выходит в бигуди и в халате злая после сна, но давай нам еду разогревать, бутылки открывать. Картофельное пюре с тефтелями, помню, было, с какой-то подливой интересной, и соленые помидоры. Их собака, маленькая такая порода, пинчер, кажется, я не разбираюсь, давай Толику руки лизать, а он радуется, как малый ребенок…

— Давай ближе к делу, — прервал его Толик, — Если его не останавливать, он может начать описывать рисунок на обоях, и что крутили по радио в этот момент.

Полина сама начинала обалдевать от рассказа Чеслава, поэтому последние несколько раз, когда он смотрел на нее и ждал кивков, она отводила взгляд.

— Солдат пса звали, как сейчас помню. Я еще удивлялся, зачем такой маленькой собачке дали такое имя, посмеяться что ли.

— Это был щенок добермана, никакой не пинчер, сколько раз я тебе уже говорил, и давай закругляйся!

— Для тебя это щенок добермана, неотесанное быдло, а у меня у сестры в Варшаве живет такая маленькая собачка, пинчер называется. Вот, Полина, подтвердит, что есть такие маленькие собачки, их еще зимой одевают в костюмчики.

Полина снова кивнула, не понимая, зачем ей нужно подтверждать это.

— Да я сам знаю, что есть, но это был щенок добермана, настоящей огромной псины! У него даже уши были еще не купированы! — Толик вдруг разозлился и закричал на него.

— Я, в отличие от тебя, могу сверить лицо с фотографии с реальным человеком, поэтому взрослую собаку от щенка уж отличу.

Толик выругался и разлил еще им водки, расплескав ее по столу.

— Короче, он все это ведет к тому, что на следующий день, мужик, которого я упустил, и оказался нашим клиентом. И перед встречей с ним Чеславу пришлось еще поморозить свои яйца на холоде!

Чеслав зло, но сдержанно на него посмотрел, видимо недовольный тем, что Толик раскрыл все карты, но ругаться на этот раз не стал.

— Все так и было. Пришлось потратить еще одну ночь.

— И что вы сделали с этим мужиком, чтобы он вам отдал деньги?

— С ним? Да покатали немного на машине и придушили слегка, этого хватило. Значит, взяли полиэтиленовый пакет, обычный такой, в который овощи кладут в магазинах…

— Заткнись, — Толик сказал это так убедительно, что Чеслав тут же послушался его.

В Полинином представлении лучше бы это была леска или веревка, пакет казался еще более жутким инструментом для этого дела. Никакой эстетики кино. Вот она настоящая история перед их присказкой. У Полины не было сомнений, будто они могли не рассказать ей что-то, из-за того что боялись загреметь под суд. Иначе бы они не стали вообще ничего говорить про их род деятельности. Бар наталкивал на откровенности. Но видимо они оба не слишком любили смаковать садизм, потому что не уделяли этому внимания в рассказе.

Они еще выпили, и Полина спросила:

— А теперь исчезнешь, не объяснив, откуда ты здесь, и что это за место?

— Исчезну, — сказал Чеслав, но смотрел он на Толика. Он поднял руки и равномерно стукнул два раза в ладоши. Свет во всем баре погас.

Через несколько секунд свет снова зажегся над барной стойкой и их столиком. Чеслава не было, он, как и другие посетители, оставил только свою рюмку. На Толика вдруг накатила тревога, будто его обманули, а он не понимал, как именно. Занудный, сука, шлях только вывел его из себя и еще больше все запутал. Ему нравилось с ним переругиваться, это была их традиция, потому что кроме работы у них оставалось мало общих тем для разговора, но в этот раз их спор оставил Толика в тревоге. Чувство было детское, словно он был маленьким мальчиком, а отец ночью не возвращался домой, и он знал, что, это означит, что он придет пьяным, и боялся этого, но в то же время был готов расплакаться от мысли, что он может не объявиться вообще. Ощущение беды и безысходности одновременно, которое, он думал, что забыл. Преступления, наркотики и все проблемы связанные с ними, были окрашены адреналином, который катастрофически быстро заканчивался в его организме. А тут, будто маленький трясущийся зверек засел его в груди.