Вначале Федька был на подхвате: подносил необходимые инструменты, внимательно следил за процессом – каждая дощечка выстругивалась до определённой толщины, тщательно пропаривалась, гнулась, высушивалась, стягивалась стальными обручами вокруг деревянной колоды. Хорошая бочка должна быть лёгкой, тяжёлая – свидетельство невысокого мастерства бондаря. Солёные грузди с дубовым и смородиновым листом, чесноком и хреном всегда будут вкуснее, сделанные в дубовых бочках, потому что ещё и от дерева наберут особого запаха и вкуса. Федька уже все эти премудрости знал и сам пробовал мастерить бочки. У него это неплохо получалось. Со всей области за их изделиями являлся народ, а, порой, и городские, желая привнести в свои модные коттеджи национальный колорит, как некую изюминку.
Хороший был сын Федька, но душа материнская рвалась, что неполноценный. Больного ребёнка всякая мать любит крепче, виноватя себя за изъян, чувствуя какой-то неведомый грех за собой.
Как-то приехала к Антонине родная сестра Нюра из соседней области. Погостевала недельку, насмотрелась на племянника и говорит: «Антонина, есть место такое, называется Мамонтова пустынь. Там, возле святого озера стоит храм. Едет туда народ, везёт сирых да убогих, это место многих излечивает. Отчего бы тебе не попробовать с Федькой в Пустынь эту попасть? Может, поправишь парнишку? Ему бы только заговорить, ведь он всё слышит и понимает!
– Фёдору моему уже шестнадцать лет, – отвечала Антонина, – у скольких бабок я только не была,
все в один голос говорят, что чужие грехи на нём. Бог даст, может, и поправится мальчонка, как в срок войдёт, без посторонней помощи.
Нюра удивилась – чьи же это грехи на нём могут быть? Все в роду честные, домовитые, от работы не бегали, не плутовали, не злодействовали. За что вам горе – то такое? Как в жизнь будешь сына выпускать?
Антонина как-то видела сон про излечение сына, сочла его вещим, и надежда всё чаще стала её посещать. Долго у неё не выходил из головы разговор с Нюрой. Стала она собирать сведения об этом необычайном месте, излечивающим больных, даже в газете статью нашла, вырезала её и всё перечитывала.
В статье было написано, что «Мамонтова Пустынь – это название монастыря, который располагался в селе Мамонтово Сосновского района Тамбовской области ещё в конце ХIХ века. Само село было названо в честь святого старца, носившего древнее старославянское имя – Мамонт. С этим именем связаны первые поселения отшельников на сосновской земле. Предание гласило, что ещё в XVII веке на берегу необжитого тогда озера явилась икона Николая Угодника. Тем, кто молился перед ней, было даровано исцеление от всяческих болезней, и особая ясность сознания. Озеро стало считаться святым и, вскоре, Пустынь стала местом паломничества сотен людей. В водах святого озера по сей день, совершаются чудесные исцеления. В годы безбожия, церковь в этом месте была разрушена, а на фундаменте святилища построили магазин. Так бы и хранили подвалы храма картошку и тюки с мануфактурой, если бы не подвижничество одной из жительниц села Отъяссы, вылечившей свою мать от смертельного недуга. Теперь монастырь возрождён, всё, что осталось в нём, хранит монахиня Иулинея. Мамонтову Пустынь постоянно посещают люди, особенно в день летнего Николы, двадцать второго мая».
Долго собиралась Антонина попытать счастья в Пустыни, тяжело на месяц бросать хозяйство, но, всё же решилась. Где автобусом, где на телеге, где пешком добралась с сыном до села Мамонтово. Скарб невелик: в мешке – картошка с луком, кусок сала и большая бутыль самогона для оплаты за постой. Приехали, сразу в храм пошли, помолились, поставили свечи, потом – к озеру. На берегу и в самом озере народу много. Разных больных привезли сюда близкие люди, каждый со своим горем.
Озеро было небольшим, но красивым, окаймлённым серебристыми вётлами, а в тёмной его воде купались хромые, кривые да убогие. На берегу много инвалидных колясок, костылей. Последняя надежда у людей на это озеро, многие ездят сюда давно и, на самом деле, стали себя чувствовать лучше, а кое-кто и, вовсе, костыли забросил. Внешне озеро такое же, как тысячи других: с лягушками, пиявками, рясой и рыбной мелочью.
Антонина устроилась в селе, что находилось в паре километров перед Мамонтовой пустынью, у милых людей, в избе, в которой находились ещё две семьи приезжих. В одной был двадцатилетний Петр колясочник, в другой – хроменькая девочка Надя. Надя сразу очень понравилась Федьке. Он с неё глаз не сводил.
Каждое утро все уходили на озеро, и больные люди купались в нём, сколько хватало терпения: мужчины с одной стороны озера, женщины – с другой. После вечернего купания, для ребят начиналось самое интересное – вечерние посиделки во дворе на большом срубленном дереве, специально принесённом во двор в качестве скамейки. Дети, лишённые общения со сверстниками из-за своих болезней, были счастливы, обретя здесь эту возможность. Приходили ребята и из других дворов, грызли семечки, рассказывали что-то друг другу. Только Федя не мог ничего рассказать, а так хотелось…
Петька колясочник стал к Наде проявлять внимание. Феде это было обидно. Он тоже хотел ей свой пиджак на плечи набросить, но робел. Наде было шестнадцать, как и Феде, хроменькой она стала после того, как переболела полиомиелитом, не смотря на прививку, сделанную ещё в младенчестве. Оказывается, бывают такие случаи. Переболела легко, будто простудой, а потом ступня вдруг одеревенела, перестала слушаться, стянуло все мышцы, и стала будто чужая.
Надя была пухленькая голубоглазая девочка с двумя чудесными длинными косами и ямочками на щеках. По всему было видно, что она рада вниманию парней, чего прежде была лишена. Здесь же, в своих болестях, все были равны. Федьке очень хотелось, чтобы Надя проявила к нему интерес: увидела, как он быстро бегает, как хорошо плавает, бочки умеет делать.
В один из вечеров Федька осмелел и принёс ей туесок жёлтых, в красную полоску, огромных яблок. Надя так хорошо ему улыбнулась, что внутри у него будто замерло всё, а потом встрепенулось, стало горячо – горячо и радостно. Как захотелось ему чуда! Он уж и ночью на озеро стал ходить без матери, тайком. Просидит в нём до синих пупырышков и, дрожа от холода, идёт на сеновал, где ночевал с матерью.
Полмесяца прошло, как они жили в Мамонтовой Пустыни. Мать волновалась – хозяйство брошено на отца, он хоть и не пьющий, но справится ли один без женских рук? Народу пришлого в Пустыни было много, одни уезжали, другие приезжали, все с верой в чудо – больше верить им было не во что…
Федька решил все – таки за Надей поухаживать и увидел, как она этому искренне обрадовалась. Значит, он ей нравится. Утром парнишка рано убежал в поле и принёс Наде весёлый солнечный букет: ромашки с васильками, медуницей и татарником. А вечером так осмелел, что взял её руку в свою, и она её не убрала.
Надя стала понимать Федькины жесты и мимику. Парнишке очень хотелось рассказать, какой у него есть пёс Малыш, какую озорную тёлочку принесла корова Травка, какой у него есть любимый кролик – белый с чёрными ушами, как рыбачил этим летом с отцом и выловил пять щук и большущего сома, как умеет уже сам делать бочки. Но рассказать обо всем этом он не мог, огорчался, а ночью плакал тихонечко, чтобы мать не видела. Состояние его было каким-то новым: и лёгким и тяжким одновременно. В душе всё горело что-то и томило. Вроде воздуха не хватает и сердцу тесно. Мать видела, что Федька влюблён и очень жалела его.
После знойного лета вдруг обрушилась осень. Подсохшая и измятая природа недоумевала, встречая влагу и не зная как ею распорядиться. Август не хотел сдаваться, вновь удивляя своими грозами, яркими закатами, звездопадами, терпким ароматом антоновки, свежего сена и прелью первой опавшей листвы. Вязкая чернота августовского неба ошеломляла. Отцветали георгины, возвышаясь над заборами, потемневшими лохматыми шапками, крестьяне на уставшей земле жгли картофельную ботву, убирая огороды.
Озеро стало холодным, и решено было уезжать. Ребята загрустили. Последнюю ночь перед отъездом они решили провести на берегу. К вечеру собрались возле озера. Солнце лениво опускалось за горизонт. Вдали чёрной загогулиной темнел лес. Громко кричали лягушки, нарушая звонкую тишину сумерек. Разожгли костёр, напекли картошки, на палочках жарили хлебные горбушки. Федька глаз не сводил с Нади, она была печальна, и он хотел думать, что это из-за него.
