От соседки я узнала печальнейшую весть о том, что Дика больше нет. Зимой, добывая пропитание, пёс стал лазить со своей семьёй в курятники, таская яйца и кур. Дело это, конечно, не почётное, но я оправдываю его голодом и наличием семьи.
Местным жителям разбойничьи набеги по душе не пришлись. Сельский фермер выследил всю семью Дика и застрелил из ружья.
Я возненавидела этого человека, перестала с ним здороваться и всё не могла взять в толк – неужели некому было взять чудесного Дика, найти с ним общий язык, охотиться на зверей, иметь славного и умного друга? Я не верила, что больше не увижу его добрую улыбающуюся морду и диковатые глаза, не почешу его за ухом… Я не помню, чтобы я так горевала о ком-то во взрослой своей жизни. Было очень больно. Ещё долго я всматривалась во всех пробегающих мимо собак, надеясь на ошибку, но надежды мои были напрасными.
Вот, собственно, и всё о Дике. Из моих переживаний родилось стихотворение.
Из Белого Безмолвья привезён Прекрасный пёс с раскосыми глазами Предательством людским приговорён За невозможность проживанья с нами.
Зов предков был сильнее, чем рука, Которая учила быть покорным, А белый снег, который он любил всегда
В одно мгновенье превратился в чёрный.
Однажды ко мне во двор пришёл молодой чёрный пёс, он был невелик с огромными ушами и хвостом калачиком, как у лайки. Я поняла, что это сын Дика: каким-то образом он остался жив. Пёс был пуглив и не уверен в себе. Я была рада этой встрече, но она была единственной. Больше он не приходил, и судьба его мне не известна. Надеюсь, она счастливее, чем судьба его отца.
Вишнёвый пирог
Лёшка бабушку называл Верочкой. Так захотели его родители, она молча согласилась, хотя ей всегда хотелось называться бабушкой. Верочкой она была для всех, а бабушкой была бы только для одного человека. Но, уж, как получилось… Она любила Лёшку больше всего на свете. Ничего ей было не нужно, лишь бы он являлся хоть изредка. Перед приходом обязательно звонил: «Верунь, как дела? Я, может, заскочу сегодня. Не знаю когда. Ты меня не жди. А то вдруг не получится, ты огорчишься. Знаю я тебя…»
И Верочка начинала ждать. Старость – постоянное ожидание. Звонков, писем, чьего-то прихода, пенсии, погоды, улучшения самочувствия… Человек разучивается жить сегодняшним днём, а всё чего-то ждёт, как бы торопит время, подгоняет его. А зачем его подгонять? Оно и так на исходе.
Бывало, что Лёшка пообещает прийти, но не приходит. Верочка ещё этого не знает и до ночи сидит, смотрит в окно – боится парнишку пропустить. Как увидит, скорее шаркает к двери, чтобы успеть открыть до его звонка. Быстро ей никак не добраться. Пока дошаркает, внук уже перед дверью стоит.
Сегодня в её тихой квартире с утра два звонка. Звонили Лёшка и подружка Тося. Лёшка сказал,что забежит, а Тося просила к ней зайти за вишней, дескать, невестка с дачи привезла страшное количество ягоды, девать некуда, уже и компоты сварили и варенье, и в морозилку натолкали на зимний морозный день. «Забери хоть сколько!» Верочка засобиралась в путь. План построила принести вишню и для Лёшки испечь вишнёвый пирог. Он у неё всегда добрый выходил.
Верочка очень торопилась, но получалось медленно. Она теперь выходила очень редко, больные ноги мешали двигаться. В каждом шаге сомнения. Но не пойти нельзя – очень уж хотелось Лёшку порадовать. Взяла палку на которую привыкла опираться, да старый эмалированный, с отбитой кое-где эмалью, бидон, которому было столько же лет, сколько ей. Дорога получалась долгой. Пока с пятого этажа хрущёвки спускалась, отдыхая на каждом пролёте, чтобы перевести дух, прошло много времени. Потом следовало перейти широкую улицу. Она казалась бесконечной. Вера всегда её очень боялась – волновалась, что не успеет дойти, пока для неё в светофоре горит зелёный свет. Обычно так и случалось.Тогда машины недовольно и грозно гудели, возмущённые старушечьей медлительностью. Ей надо торопиться,чтобы вернуться домой и затеять пирог. Верочка предвкушала как они будут с Лёшкой сидеть за столом, пить цейлонский чай, который она приберегла для внука. Он будет спрашивать:«А ничего я ещё один кусок съем?» А потом ещё один раз спросит и ещё. «Ешь Лёшенька. Ешь. Для тебя готовила!» И радостью наполняется сердце. Вот оно её удовольствие. Растущему организму требуются углеводы. Организм этот до того красив, что обычно сидит Верочка и любуется, глаз не может оторвать, только руку Лёшкину гладит. Вылитый покойный дед.
Ну, вот, спустилась, наконец. Теперь – улица. Дождалась заветного зелёного человечка и засеменила маленькими шажочками. Перешла! Только устала очень. Но отдыхать некогда. Ноги разболелись. Надо на пятый этаж подняться.Тося в таком же безлифтовом доме живёт.Снова отдыхала на каждой лестничной клетке и всё боялась опоздать – вдруг Лёшка придёт, а её нет. Или вдруг не успеет к его приходу пирог испечь? У Тоси она так и осталась стоять в дверях. Некогда Верочке. Вишни насыпано доверху. Хороша вишня – тёмная, крупная, сочная. Вкусный пирог получится. Верочка очень устала. Ей бы посидеть, отдохнуть, но куда там – торопится! Опять дорогу эту ненавистную надо преодолеть. В самой её середине – неловко шагнула, споткнулась и упала на больные колени. В сторону отлетел бидон с вишней, которая рассыпалась по всей дороге. Кое-как с трудом встала, но до тротуара дойти не успела, машины уже начали своё движение. Не едут – летят! Они огибали стоящую на дороге старушку в сбившемся платке, прижимающую к груди пустой бидон. Под колёсами давилась дарёная вишня, пропадали её планы насчёт пирога, превращаясь на белых полосах перехода в страшные, словно кровавые, пятна. Было больно разбитым коленям, было очень жаль ягоду и страшно стоять в этом автомобильном водовороте. Не вишнёвые это пятна на дороге – это сердце кровоточит. Кружилась голова, казалось, что поток этих разноцветных железяк вокруг неё бесконечен. Наконец одна машина остановилась, и учтивый мужчина довёл Верочку до тротуара. Дальше сама. Без вишни, с разбитыми коленями, испачканной ягодой юбкой.
Дома села на табурет, заплакала. Глянула на часы – два часа прошло. За это время Лёшка мог приходить. Звонить она ему не умела. Училась – училась, но все эти кнопки были совершенно непонятными, в голове не умещались, она сбивалась, и в результате был уговор, что она будет только принимать звонки. Но на этот раз Верочка телефон с собой не взяла – забыла, так и остался он лежать на кухонном столе. Никто не звонил.Ничего не хотелось. Стемнело совсем. Встала, прошла в ванную, ноги помазала зелёнкой. Расстелила постель, решила лечь спать, хотя и спать не хотелось. Ещё не было девяти часов. Обычно она включала новости и смотрела их, пока не уставала, пытаясь разобраться в том, что происходит в мире. Думала о своём падении посредине страшной улицы.
Эта раздавленная вишня и несостоявшийся пирог… Так обидно за свою неловкость.Стыдно за немощность и никчёмность. Хотела приятное внуку сделать, и Олюшке пирог послала бы – она очень любит. Одно огорчение получилось. Ничего она уже не может толком сделать. Зачем жить? Наверное пора уже заснуть и не просыпаться. Не мешать никому, не путаться под ногами, не задавать одни и те же вопросы. С ней и поговорить-то не о чём. Никаких событий, никаких новостей. В чём смысл её жизни? Встаёт утром, греет чайник, что-то ест, а потом целый день ждёт… Она – как отжившая своё вещь, старая и никому ненужная.
В дверь позвонили. Кто бы это мог быть так поздно? Неужели Лёшка? Встала, зашелестела к двери. Открыла не спросив. Совсем глупая стала. Но у двери стояла соседка снизу Таня, молодая толстушка с ямочками на щеках. У неё трое сыновей. Муж ей так и сказал: будем рожать, пока девка не получится! Вот и рожает одного за другим.
– Вера Ивановна, простите, что беспокою. Мои домашние так голову задурили, что я позабыла, что должна была к вам ещё два часа назад зайти. Вы не спали?
