— Ты поостри, поостри! На Северном кладбище целая аллея отведена для тех, кто со мной острил.

Скажу честно: я не люблю долго разговаривать с незнакомыми людьми. От этого я непроизвольно завожусь, нервничаю. Я вообще нелюдимый человек. Но как мне было не поболтать с Димой, если я сидел привязанным к стулу, а он стоял надо мной и задавал вопросы?

Вопросов было много. Вопросы были глупыми и непонятными. Сам Дима тоже был глупым и непонятным. За окном светало. Распаляясь и краснея шеей, он продолжал задавать вопросы по поводу бумаги, китайца и туалета.

Два раза он порывался ударить меня по лицу. Правда, ударил только один раз. Он кричал:

— Порву, как грелку!

Я отвечал:

— Не ори. По утрам я пью таблетки, и глухота почти прошла.

Не исключено, что, если бы я испугался их бритых черепов, расплющенных носов, растатуированных бицепсов, ребята бы просто убили меня. Было бы жаль. Я неплохой парень.

Однако страшно мне не было. Ну разве что самую малость.

Спустя еще час Дима плюнул мне под ноги и не оборачиваясь прошагал в кухню. Обладатель синяка подошел поближе, наклонился ко мне и прошипел:

— Я до себя, сука, еще доберусь… Ты мне за свои нокаутирующие справа еще ответишь…

После этого он тоже ушел на кухню. В комнате я остался один.

От нечего делать я разглядывал помещение и прикидывал, где все-таки нахожусь.

Где-то я читал, что в последнее время бандиты любят снимать квартиры у небогатых старичков и потом старички с большим трудом выводят с обоев кровяные брызги и выветривают из квартиры приторный запах жженого мяса.

Утешало одно: возможно, эту историю я не читал, а сам сочинил для какого-нибудь издания. Разве упомнишь все, что для кого-либо писал?

Из кухни Дима вернулся минут не скоро. Но вернулся-таки.

— Ладно, Стогов. Считай, что я тебе поверил. Я все проверю, поговорю с пацанами и рано или поздно найду бумагу. И если окажется, что ты меня обманул, — можешь вешаться. Потому что кранты тебе. Понял?

Я согласно закивал. Понял-понял. Чего тут не понять?

Дима тщательно осмотрел меня и распорядился:

— Развяжите этого придурка. Отвезите его в город.

Он зло посмотрел на меня, еще раз сплюнул на пол и добавил:

— Выкиньте его из машины где-нибудь подальше от дома. Пусть прется пешком.

— Красавчик, говоришь?

Квартира была пуста. Разговаривал я сам с собой. Одновременно разглядывая в зеркале лицо собеседника. Оно казалось смутно знакомым. Идти в таком виде на работу, пожалуй, не стоило.

Я воткнул штепсель кофеварки в розетку, посмотрел, как булькает в прозрачной колбе напиток, позвонил редактору и сказал, что заболел. Попросил перекинуть мои рубрики на конец недели.

«Поправляйтесь, Илья», — сказал редактор. «Непременно, Виктор Константинович», — пообещал я.

Редактор знал: ни похмелье, ни простуда не повод для того, чтобы я не вышел на работу. Однако спрашивать, что случилось на самом деле, не стал.

И на том спасибо.

Губы, похожие на первый блин. Левый бок, напоминающий карту Евразии. Интересно, кому еще окажется интересна история подстреленного китайца?

Я налил себе чашку густого, крепкого, вкусного кофе и, обжигаясь, выпил ее целиком. Закурил сигарету и налил еще одну. Потом закрыл глаза и попытался вспомнить.

Ах, ну да, «красавчик». Блондинка с пятым размером груди и полутораметровой длины ногами крикнула мне «красавчик» — и я клюнул.

Идиот.

Из клуба нужно было валить, лишь только я заметил, что она собирается открыть рот. Тогда сидел бы сейчас в редакции, пил свое светлое пиво, писал свои смелые репортажики и беседовал с симпатичными дамами.

Ну, не столь, может быть, симпатичными, как Жасмин. Но и рожа не была бы такой синей.

На самом деле я совсем не герой.

Когда разозлюсь, я могу дать по зубам здоровенному мужику. Без страха и упрека могу месяцами выслушивать истеричные вопли каждого, кому не лень набрать номер моего редакционного телефона. Благо указан он в каждом номере газеты.

Как-то на юге… один, ночью, на пляже… я не отступил перед четырьмя аборигенами. Злыми как черти и волосатыми, как медведи-гризли.

Они ткнули меня ножом в левую руку и первый раз в жизни сломали мне ребро. Тогда я лежал на теплом песке и, теряя сознание, слушал, как волны накатывают на берег… ленивые и абсолютно ко мне безразличные.

И все-таки я не герой.

Будь моя воля, я предпочел бы, чтобы все только что перечисленное происходило где угодно: в кино… в комиксах… главное, не со мной.

Я выплеснул остатки кофе из кофейника в чашку, придерживая рукой ноющий бок, выбрался из кресла и посмотрел в окно. На другой стороне улицы горела витрина, обещавшая все на свете, и круглосуточно. Мой личный филиал Эдемского сада.

Сходить? Купить сигарет и пива? Или не ходить?

Если бы не дождь, я бы, конечно, пошел. Но впихивать ноги в мокрые ботинки… натягивать негнущимися руками грязную, не успевшую высохнуть куртку… переться через дорогу, чувствуя, как за шиворот скатываются холодные капли…

Не сейчас.

Я заварил себе еще кофе и вернулся в кресло. Итак, в страну приезжает китаец Ли. Известный скупщик раритетов. И вообще, тот еще фрукт.

Зачем приезжает? Уж не чтобы покататься на теплоходике по осенней Неве. Что-то он здесь нашел… и это что-то оказалось настолько ценным, что в результате парень схлопотал пулю. Так и не купив мне перед этим водки.

Допив кофе, я закурил и попытался вспомнить: что там говорил офицер госбезопасности насчет содержимого карманов китайца?

Кошелек. Кредитки. Золотые «Тиссо». Значит, искали что-то более дорогое. Дорогое и маленькое — вряд ли китаец отправился бы на танцульки, имея во внутреннем кармане пиджака статую Родена.

Золотой слиток? Какая-нибудь старинная статуэтка? Бриллиант? Древняя рукопись? Бритоголовый Дима требовал от меня бесследно пропавшую бумагу. Действительно рукопись? Зачем имбецилу Диме рукопись?

Пожилой парень с больной печенкой и коротеньким именем Ли отыскал в моем городе старинную рукопись. Положил ее в карман и подумал: а не поотжигать ли мне в столь вонючей дыре, как клуб «Лунный Путь»? И поотжигал. И получил пулю. А рукопись пропала. Так, что ли?

Никаких посылок на родину перед кончиной Ли не отправлял. Иначе зачем консулу Дэну поить меня своей ядовитой водкой? С другой стороны, среди вещей убитого тоже не было найдено ничего интересного. Уж кто-кто, а кагэбэшники искать умеют. Небось даже подкладку у пиджака распороли. А с третьей стороны, если я правильно понимаю и китайца убили те же бритоголовые орлы, что едва не убили меня, то шедевр не достался и им.

Российские спецслужбы, функционеры китайского генконсульства, отечественные уголовники… Не слишком ли много счастья для одного меня?

Дурацкая история. С самого начала дурацкая. Слишком много я пью, вот и происходит со мной всякий бред собачий.

Зачем вообще я поперся в тот вечер в клуб? Стал знакомиться с китайцем? Еще и карточку свою ему дал. С карточкой получилось особенно глупо. Тем более что он ее тут же и потерял.

Или не потерял?

Я попытался представить, как, морщась от боли в печенке, господин Ли отходит от нашего с Жасмин столика и устремляется в бар заказывать водку.

Визитка зажата в его руке.

По дороге в бар он видит глаза убийцы и понимает: песенка спета. Визитка выпадает на пол из его ослабевших пальцев. Сам же хунвэйбин позорно ретируется в мужской туалет, надеясь отсидеться за фанерной дверцей.

Нет, не годится.

Бар и туалет находятся в разных концах коридора. Чего ради его понесло налево, к туалету, когда идти он собирался направо, в бар?

Что там находится рядом с туалетом? Выход на улицу… Стойка камеры хранения… Чил-аут…

Понял, что его будут убивать, и попытался прорваться к выходу?