Я снова пожала плечами.

— Хорошо, — ответила, понимая, что из нас троих меньше всего проблем у меня.

— Хорошо, — повторила за мной Лиззи. — Как хорошо, что Пол не сделал тебе ребенка. Эти двое столько лет промучили друг друга ради детей, но в итоге ударили их намного больнее, когда чаша терпения переполнилась настолько, что они даже не могли слышать голос друг друга. А как Эдди ее любил. Безумно. Как, впрочем, и Пол тебя.

Лиззи пошла вперед, и я поспешила ее догнать. Мы разве вышли обсудить Сильвию? Или вспомнить Пола и провести между нами параллели? Или Лиззи хотела сказать, что, помогая мне, на самом деле спасала Пола, потому что не сумела уберечь в свое время от такой же сучки брата? Или переживала за нерожденных детей? Что? Что она хочет мне сказать сейчас? И зачем уводит от коттеджа? Сильвия ничего не услышит и здесь, а если и услышит, так ей плевать. Она через все уже перешагнула. А мне — нет. Вернее — да, плевать, что ты думаешь про мой брак. Скажи лучше, что думаешь обо мне сейчас?! Скажи!

Но Лиззи шла вперед, не оборачиваясь, будто в гости к Шону. Зачем ей целовать запертую дверь? Зачем?

— If you can go with a man, go with a man. Don’t make your life complicated for no reason. (Если можешь быть с мужчиной, будь с мужчиной. Не усложняй просто так себе жизнь.)

Мы дошли только до скамейки. У Лиззи явно не было сил гулять и даже просто стоять, но сидели мы теперь не рядом, а по разные стороны. Лиззи смотрела на озеро и лишь иногда скашивала на меня глаза, будто проверяя, я все еще тут или уже ушла. Но я не двигалась, приклеенная к камню ее словами. Хотя давно надо было встать и уйти. Все сказано без лишних эмоций, и прощальные сцены не нужны. Мне бы сразу понять, для чего задумывалась вся эта ерунда с Шоном… Впрочем, лгу, я все понимала. Просто хотела верить, что это действительно проверка отношений, а не подведение под ними черты. Стоит отдать должное — черта вышла изящная, какая и должна быть у художника. Просто так сказать, что между нами все кончено, Лиззи не могла. И теперь я знаю, почему она выбрала Ирландию. Из-за дождя. Только где же этот чертов дождь, чтобы смыть грязь, в которой меня искусно изваляли… Он не нужен был утром. Он нужен сейчас. Хотя бы пару капель, чтобы обмануть Лиззи и не дать увидеть мои слезы. Сколько я еще смогу их сдерживать? Минуту? Две? А, может, и вовсе не заплачу. Сердце не сжимается. Оно, бедное, устало за неделю с Шоном.

— Это тяжело, я знаю, — продолжала Лиззи абсолютно бесцветным голосом. — Но я буду помогать, пока ты не встанешь на ноги. Ничего не поменяется, только…

— Она наконец повернулась ко мне. Лицо такое же бесцветное, что и голос. — Я тебя тоже люблю, но это не то чувство, ради которого можно забыть другое. И жизнь слишком коротка, чтобы размениваться на мелочи. Ты еще не в состоянии это понять. Ты слишком молода, и в этом твое счастье. Выкинь неудачный холст и начни новый, сменив палитру. Это действительно просто сделать, пока ты свободна от обязательств перед другими людьми.

Только не надо читать мне лекцию! Я больше не студентка. Я выслушала историю и все поняла. Не надо озвучивать мораль. Она у нас все равно будет разной. Сильвии было всего восемнадцать, когда Эдвард привез ее в Нью-Йорк. Молодой выпускник Йеля заключил в Италии совсем другой контракт, чем просил его отец. Он взял пешую экскурсию по Милану и с первого взгляда влюбился в своего гида с дивными ресницами и таким же чудным акцентом. Во взаимность родители не поверили, но сын их не слушал. Вернее, говорил, что ему плевать, даже если дело в деньгах. Зачем они ему, если он не может отдать их женщине, руки которой не хочет отпускать даже на минуту. И он надел ей на палец кольцо, а она родила ему сына, следом дочь, и бабушка с дедушкой смирились. Тем более от дочери ждать внуков не приходилось. Да и дочери не было рядом, а сын не желал даже слышать имя «не такой» сестры, а когда Лиззи приезжала из Калифорнии, он всегда старался увести свою семью из города. Родители и тут смирились, понимая, что не каждый может принять выбор другого человека. Брат с сестрой пожалели родителей и не сказали им правды о своей ненависти.

— Если бы я поняла, что Сильвия когда-то ответит мне взаимностью, я бы сумела убедить Эдди не жениться, — рассказывала Лиззи, глядя на свои ботинки. — И он, конечно, даже мысли не допускал, что его итальянский ангел влюбится не в него, а в его сестру. Эдди считал, что таких, как я, мало. Родители говорили обо мне открыто, и Сильвия знала про мою ориентацию, и иногда ее глаза горели неприкрытым презрением, но она не могла открыто отказываться от встреч со мной, а я не могла не приходить в их дом. Мне хотелось хотя бы видеть ее, но она старалась, чтобы Эдди всегда был рядом или кто-то из друзей, а я каждый раз приходила в надежде застать ее одну… И вот как-то она свалилась с гриппом, Эдди надо было уехать, и он попросил пожить у него в квартире. Ты будешь смеяться, — И Лиззи действительно улыбнулась, только глаз не подняла. — Я не могу вспомнить, как поцеловала ее в первый раз, а она молчит и только хохочет. Я была в полном шоке оттого, что она меня не оттолкнула. Она лежала тогда в кровати… Я старше ее на четыре года, а, казалось, что девочка я, а она умудренная жизнью женщина. Я до сих пор помню ее ледяной голос: «Спасибо, Элизабет, что показала, как вы это делаете. Только Эдди не надо ничего рассказывать. Я буду все отрицать». Да, так она и сказала. Я бежала от нее, как от монстра, и в тот момент была способна на все, что угодно. В такие моменты люди прыгают с мостов и крыш… Но мне позвонила мать и попросила купить для нее цветы, потому что вчерашний букет завял. Вот прямо сейчас пойти в магазин и принести новый, — Лиззи расхохоталась в голос и даже по коленке себя ударила.

— Я купила и принесла, а потом постаралась вести себя так же спокойно, как и Сильвия. Месяц мы улыбались друг другу, а потом она позвонила и сказала, что ей скучно, и не хочу ли я приехать, раз Эдди все равно вернется только через три дня. После этих трех дней все и началось. Я даже сходила к адвокату, чтобы узнать, что будет с ее иммиграционными бумагами в случае развода. Ждать три года я не могла — мне было жаль брата, и потом у них мог случайно получиться ребенок. И потом меня каждую ночь мучили кошмары, я начинала ненавидеть брата за то, что он прикасается к моей Сильвии. Моей, я не желала ее с ним делить… Ведь были ж варианты ей остаться без его участия. Она училась, можно было оформить студенческую визу, потом она могла преподавать. Она же так и сделала потом, преподавала итальянский, пока жила в Нью-Йорке. Однако Сильвия не желала ничего слышать и пригрозила, что если я заикнусь хоть раз о разводе, она не пустит меня на порог. И я молчала, а потом она объявила, что беременна и попросила меня больше не приходить. А я пришла, но к брату и рассказала ему про нас и про то, что этот ребенок, даже если Сильвия его сохранит, ничего не меняет — мы любим друг друга, и он обязан понять и отпустить жену ко мне. Эдди назвал меня дурой, а потом сделал нам очную ставку, и Сильвия заявила, что я сумасшедшая. Что да, она в курсе, что нравится мне. Что я даже пыталась к ней приставать, но она вежливо меня отшила, а ему ничего не говорила, потому что это его сестра и… Она никак не думала, что я опущусь до такой низкой лжи. Она говорила это так спокойно. Даже ресница не дрогнула. И Эдди сказал, чтоб ноги моей в его доме не было и чтобы я даже не появлялась на крещении ребенка. И я уехала в Калифорнию, получила еще две степени, начала преподавать… Лана, — Лиззи схватила мою руку и сжала ледяными пальцами. — Я пыталась несколько раз встречаться с мужчинами. Стать в глазах всех нормальной, но я не смогла. Быть может, просто ушло время. Не повторяй моей ошибки. Если тебе не было противно с нашим любезным мистером Муром, то ищи себе мужчину. Теперь ты можешь выбирать — у тебя есть паспорт, у тебя есть деньги, у тебя есть время. И у тебя в любом случае есть я. Наша выставка не отменяется. Ты можешь жить в моей квартире, пока тебе будет это удобно и даже после моего возвращения, а вернусь я не скоро. Мы поедем с Сильвией в Милан и будем ждать, пока утрясутся нью-йоркские дела.