— Шон, прошу… Я и так слишком много про вас знаю. Не надо. Это как в замочную скважину подглядывать, я не хочу этих подробностей. И, главное, ничего ж не изменить. Джеймс…

Но Шон не дал мне договорить:

— Изменить! Твой отношение ко мне. Не думай, что я отказался от Джеймса без боя.

— Я уверена, что у тебя были веские причины это сделать, — Ия действительно нисколько в этом не сомневалась. — Все, хватит! Если тебе надо об этом говорить, иди к психологу!

Шон развернулся и вышел. Я схватила его вчерашнюю рубашку, завернулась в нее и побежала догонять.

— Я все понял! — отчеканил Шон, шарахнув дверью холодильника.

Плитка на кухне под босыми ногами казалась ледяной, но я стояла перед Шоном, скрестив на груди руки, чтобы превратить рубашку в халатик, и ждала, что он заговорит. Однако не дождалась.

— Шон, извини! — Я, видимо, сильно его обидела. — Это было грубо. Я не хотела. Просто пойми, нельзя трясти грязным бельем людей, с которыми мне предстоит познакомиться. Это нечестно. Позволь им самим себя представить. Это не незнакомцы, с которыми видишься один раз, это люди, с которыми завязан на всю жизнь.

Под тяжелым взглядом Шона я осеклась.

— Ты хоть поняла, что только что сказала?

Я поджала губы. Это вылетело само.

— Ну… — Надо как-то справиться с неловкостью и не сгореть под его испепеляющим взглядом. — В январе я к ним поеду точно и в июне… А потом, кто знает… Шон, не придирайся к словам! — почти закричала я. — Пожалуйста, думай о нас, о нас в будущем, а не о себе и Каре в прошлом. Мне неприятно, понимаешь? Будто ты сравниваешь меня с ней, и я ей проигрываю, потому ты и рассказываешь о Каре только плохое, пытаясь забыть то хорошее, что у вас, конечно же, было. Как-то так, Шон. Мы же вчера поставили точку. Я надеялась на это…

— Мне тоже больно, — Шон сжал мне плечи. — И будет еще больнее, если ты узнаешь это от Кары или Джорджа. Они могут видеть это немного иначе, чем это было для меня, а мне важно не упасть в твоих глазах. Дорога дальняя. Нам все равно надо будет о чем-то говорить. Выслушай, и я обещаю после говорить только о нас. Мне безумно хочется употреблять в разговорах местоимение «мы». Ты мне веришь?

Я кивнула. Мы позавтракали. Мы прибрали чужую квартиру. Мы закрыли окна и дверь. И он положил ключ себе в рюкзак. Что-то Шон все равно собирался делать сам, без меня.

Ехать пришлось долго, до конечной. Сначала мы молча пялились в окно, и я старалась смотреть сквозь его отражение в стекле на мелькающие станции. Кулак Шона лежал на моих коленях, и пальцы в его хватке даже онемели. Он хочет говорить, но не может, видимо, подобрать верные слова или фильтрует ненужные подробности. Так и доедем до своей станции, не сказав друг другу и слова.

— Лана, — Я даже вздрогнула от его тихого голоса. — Я знал, что она уйдет еще до того, как Кара это сказала. Даже до той дурацкой песни. Два месяца мы жили, словно чужие. Я приходил домой, и она старалась оказаться где угодно: на стуле, чтобы достать что-то с верхней полки, в ванной и даже с ножом в руке… Даже, с ножом… И только для того, чтобы избежать моего поцелуя. То у них в магазине красили, и у нее к вечеру болела голова, то она якобы простывала на каждый дождик, то собака спала беспокойно, и она брала ее в кровать… А то говорила, что ей надо читать или делать уроки до середины ночи — она засыпала на диване или же на самом краю кровати, но всегда умудрялась встать раньше меня, приготовить завтрак и сбежать.

 Шон еще сильнее сжал мою руку, и даже мягкое кресло сделалось твердым.

— Джеймс получился совершенно случайно. Он не дитя любви. Он дитя злости. Моей. Я уже не был мальчишкой и понимал, что делаю то, что нельзя делать с женщиной. Нельзя брать ее против воли, даже если она живет с тобой столько лет. Кара пыталась образумить меня словами, даже ударила, но в итоге сдалась. А потом я увидел на ее глазах слезы и ушел. Просидел до утра на лестнице, выкурил целую пачку, свою последнюю. Потом я не мог взять в рот сигареты, не думая о той ночи. Я себя ненавидел. Но при этом не извинился. Мне казалось, что это только все усугубит. Я думал… Я верил, что Кара все поняла и простила меня. Но она не простила. Я думаю, тогда она окончательно решила уйти к Джорджу. До этого случая она пыталась мириться с ситуацией. Да, мы не были женаты официально, но для нас это не имело особого значения, потому уйти было равносильно разводу, который в семьях наших родителей оставался табу, даже когда в стране его наконец разрешили. Или она жалела меня и боролась со своим чувством к Джорджу Милтону, но оно побеждало, и я стал ей противен на физическом уровне. Это я сейчас тебе говорю про Джорджа, а тогда у меня и мысли не было, что у нее кто-то может быть. Она не такая, понимаешь…

Я кивнула, хотя Шон не мог заметить моего кивка — он стирал в кровь мне пальцы непрестанным поглаживанием.

— В фильмах принято оставлять записки, и Кара действительно могла уйти, пока я был в офисе, но она собрала вещи в чемодан и свои книги с тетрадями в рюкзак и стала ждать меня. Даже ужин приготовила, хотя делить его со мной не входило в ее планы. Она знала точное время моего прихода и вызвала такси в аэропорт, оставив для прощания не больше двадцати минут. Ей не нужны были мои оправдания. Она собиралась поставить меня перед фактом. Знаешь, — рука Шона оказалась у меня за спиной, и пришлось повернуться к нему, едва не соскочив с кресла, — я даже не удивился. Сейчас понимаю, что это был шок, от которого я долго не мог отойти. Не спрашивай почему и как это случилось, но факт остается фактом, я провалился в параллельный мир, в котором не было боли, которую я испытал, когда она закрыла дверь. Я ничего не почувствовал, когда она сказала, что едет к другому, что он встретит ее в Дублине, и потом они уедут к нему в Лондон навсегда. Больно было, когда я спросил, в чем причина такого скорого отъезда — не в ее ли беременности? Она рассмеялась и сказала, что не спала с Джорджем, но собирается это сделать в Дублине. И тогда я сказал, что у нее четыре дня задержки. Я сосчитал. Она побелела и выдала, что это ничего не меняет. Если она действительно беременна, то в Лондоне есть врачи. Она не останется со мной, потому что больше не любит. Я просил, я умолял, я стоял перед ней на коленях, чтобы она дала нам шанс. Ведь этот ребенок, если он был, послан Богом, чтобы мы были вместе. Тогда она напомнила мне, как он был зачат, и что Бога там и близко не было. И что через минуту я передумаю и не захочу ребенка, как не хотел еще час назад. Она хлопнула дверью, и я не побежал за ней. Я никогда не был в аэропорту Корка…

— Шон, нам долго еще ехать?

Я сказала это таким тоном, что можно было б догадаться, что я сыта историей его жизни по горло. Я даже наплевала на руку и откинулась на мягкую спинку сиденья. Но Шон уже не в состоянии был заткнуть свой фонтан:

— Чтобы не застревать между рилом и джигой, в деревне все поздравляли родителей Кары со свадьбой дочери и рождением первенца. Я хорошо считаю. Это не мог быть сын Джорджа. Она не сделала аборт, как обещала. Я вышел из одного шока и впал в другой. Как, как взрослый мужик мог купиться на обман? Это ж элементарная математика. Или же Кара соврала, что не спала со своим англичанином, пока была со мной. Я должен был найти ее, но не мог заявиться к ее родителям и потребовать адрес. И не мог попросить помощи у Падди, не сказав, зачем ищу ее. Но теперь я хотя бы знал имя. В пьяном угаре я перерывал базы данных, и круг подозреваемых быстро сужался. В Лондон я приехал, имея на руках пять адресов. Я играл в детектива. Я следил за домами. И в итоге я нашел Кару и ребенка. Я надеялся, что она выйдет с ним гулять, но нет… Тогда я позвонил в дверь. Она увидела меня в окно и сказала, что вызовет полицию. Я умолял открыть или хотя бы поговорить со мной из-за двери. Ребенок плакал. Дверь оставалась закрытой. Она позвонила мужу. Он приехал довольно быстро и открыл дверь, но не пустил меня дальше гостиной и не показал ребенка. Только свидетельство о рождении, где в графе отца стояло его имя. Джордж всего на десять лет меня старше, а смотрел так, будто я во внуки ему годился. Такого пренебрежения во взгляде, направленном на меня, я еще не видел. Он сказал, что ребенок рожден в браке и в любом случае по закону принадлежит ему, и мне будет довольно сложно вытребовать у суда разрешение на тест. И даже в этом случае, чего ты, мальчик, добьешься? Разрешение видеться с сыном? А для чего? Что ты можешь дать этому ребенку? У меня не было ответа, но я повторил просьбу увидеть моего сына. Джордж молча указал мне на дверь. Я подчинился. Он видел перед собой то, что видел. То, чем я был. На прощание Джордж сказал, что обещал Каре любить Джеймса, как собственного ребенка, и так и будет. Так что тебе, Шон Мур, лучше забыть этот адрес и попытаться стать человеком хотя бы внешне. Да, да, этот холеный человек в серой тройке побрезговал принять протянутую мной руку. Тогда я сказал ему, что этот ребенок мой и всегда будет моим, хочет он того или нет. Джордж рассмеялся и закрыл дверь. Я не знал, что делать, потому просто вернулся домой. Но там меня ждал сюрприз. Кара позвонила родителям и сказал им, что я тронулся умом, угрожал ей и много чего еще и ни слова о ребенке. Ее отец вызвал меня на разговор и пригрозил, что если я не оставлю в покое его дочь, заявить в Гарду на моего отца и свидетельствовать против него в деле по убийству моего деда. Я не знал, что он на самом деле может, но испугался. Я сидел на могиле деда и плакал: как же я смогу быть хорошим отцом, если подставлю собственного. Подставлю во второй раз. Ведь все это из-за меня. И мой ребенок носит английскую фамилию из-за меня. Я снова был на грани, и если бы не приехал Деклан и не забрал меня, я б покончил с собой, это точно. Но он вытащил меня из пустоты, и тогда я подумал, что если стану кем-то, Кара передумает. Я получил степень и приехал в Лондон. Увы, Кары не было дома. Она только родила, и с детьми жила в доме свекрови в Шериф Хаттоне. Но Джордж пригласил меня войти и даже предложил выпить. От сигары я отказался, потому что не курил. Джордж сказал, что рад перемене в моем внешнем виде. И спросил, что бы я хотел для своего ребенка: чтобы он называл дядей того, с кем живет в доме, и папой того, кого видит пару раз в год, или наоборот? Я сказал, что не претендую на ребенка, но все же хотел бы увидеть его хотя бы раз, только в тайне от всех. Лицо Джорджа сделалось каменным. Пришлось рассказать про свою семью и угрозу отца Кары. Джордж молчал минуту, а потом сказал, что ему очень жаль, что все так получилось и, наверное, я не такой плохой, как рассказывала Кара, но уже ничего не исправить. Однако для успокоения совести он может войти со мной в сделку и дать даже больше, чем я получу в результате суда. Он даст мне возможность заслужить любовь сына, ведь то, что я один раз забыл надеть резинку, не делает меня автоматом любимым папочкой. Только я должен играть роль кузена Кары. Я спросил, почему? Я могу просто быть другом его отца. Я тогда еле сумел произнести это слово. Джордж ответил таким же мертвым голосом, что Джеймс моя копия. Я не знаю, что сказала ему Кара про наш договор. Она все эти годы довольно хорошо играет роль радушной хозяйки, когда я в их доме. Вот так… Я тоже играю там роль. Вилтоны не знают, что я бросил преподавание. Не выдавай меня.