– Я не заставлю Госпожу ждать, – с преувеличенной почтительностью ответила стражу хозяйка.

Неразговорчивый силуэт коротко кивнул, и тяжелой поступью вышел из комнаты. Проводив его напряженным взглядом, один из новых охранников, состоявший на службе не больше полугода, негромко пробурчал:

– От этих уродов всем не по себе. Никогда не привыкну к их безобразным рожам.

Обвинённый в изнасиловании двух мальчиков-цыганят, и последующем удушении одного из них (по свидетельству выжившего и сбежавшего второго), он принадлежал к той части бойцов, полностью извлечь которых из-под нависшего меча Фемиды так и не удалось. Подавшегося в бега подозреваемого посланцы Госпожи нашли раньше полиции, и укрыли в лупанарии на вечное проживание вместе с подобными ему. Рыбу бросили в реку, и не было предела радости преступника, выросшего в детском доме, и впервые почувствовавшего себя обретшим собственную тёмную семью. Только немногословные слуги Иды портили своим существованием его новый, отравленный сладким ядом, мирок.

– Правильно делаешь, что говоришь тихо, Влад, – едко бросила хозяйка, отправляясь следом за посланником, – стражи не любят смельчаков.

После смерти Яна его вдова стала богаче, чем когда-либо могла себе представить. Детей у этой мрачной пары не было и быть не могло – Тина навсегда утратила способность зачать и выносить плод. Самонадеянный и беспечный как большинство мужчин, он оставил все счета и имущество молодой супруге, которую мнил большей роднёй по духу себе, чем оставшиеся дальние родственники по крови. Реакция обманутых в своих ожиданиях мнимых наследников была вполне предсказуемой, и над вдовой нависла серьёзная угроза. Опасность положения Тины ещё больше усугублялась многочисленными деловыми партнерами Яна, враз позабывшими свои заверения в дружбе и преданности, когда речь зашла об огромном объеме активов в руках жены почившего предпринимателя.

Но и покойный супруг и охотники за его наследством сильно ошиблись в одном. Тина помогла обрести Яну покой и умиротворение в последние годы жизни. Только она вовсе не была близка серой кучке пепла, оставшейся еще при жизни от сгоревшей души супруга. И боль не сломила её. Как не сломили страшные сны, в которых нерожённое дитя тянуло руки к матери, отворачивающейся от своего ребенка, чтобы тот не мешал ей вдоволь рыдать над фотографиями его отца. В элегии своего горя Тина наконец поняла: её любовь, честность и доброта никогда не были нужны этому миру. И теперь окружающей действительности нет дела до девичьих рыданий и томлений. Людское сочувствие притворно, а снисходительная жалость – лишь разновидность презрения. Даже сломленный супруг в оболочке своей разрушающейся плоти стал казаться ей лицемером, сначала испугавшимся собственной боли, а потом – силы, что могла от неё избавить.

В сырой и гибельной глубине руин её сердца, измученное сознание нашло источник спасительного огня. Одним солнечным утром, вновь проснувшись на подушке, сырой от слёз, Тина уронила из своих синих глаз искру тёмной ярости, разжегшую пламя страстей. Ян до самой смерти так и не узнал, что его прекрасная в своей ласковой грусти жена хранит под покрывалом нежной печали. Окончив свой жизненный путь, он оставил это неприятное открытие своим родственникам и партнёрам, с удивлением обнаружившим, что глупая девчонка проявляет железную хватку, упрямство и смелость, никак не ожидаемые от мнимой молоденькой охотницы за богатым мужем.

– Ты сегодня странно напряжен, страж, – с нарочитой безучастностью проговорила Я-Ли, не глядя на своего сопровождающего, когда они подошли к помпезному лифту в углублённой арке из резного дуба.

Она не ждала ответа, и даже почувствовала некоторое волнение, когда спутник проскрипел ломаным голосом:

– Она… чувствует… беспокойство.

Страж дернулся, словно и сам не понимал, зачем произнёс эти слова. Хозяйка задумчиво посмотрела на него, но не попыталась продолжить разговор. Эти странные существа явно имели какую-то ментальную связь с Идой, об этом Я-Ли знала давно. Они служили её как животные, послушные, преданные и очень сильные. Слишком сильные для обычных людей.

Честная и добрая девочка умерла много лет назад, месте со своим ребёнком. Та, что теперь владела этим телом, была не менее смелой и сильной, но не знающей жалости и любви. В последние месяцы жизни мужа она многое узнала о том особенном месте, где он предавался разврату пока не истощил свою душу. И что-то неудержимо тянуло её к жарким альковам и извращенным радостям Гоморры подобно неумолчному зову. Туда, где можно властвовать над чужой плотью и человеческим разумом, и где холодная, предательская реальность подчиняется самым дерзким грёзам. Глупым, жестоким и мерзким показалась бы девочке Тине вся радуга удовольствий лупанария. Но для хозяйки Я-Ли глупой и смешной теперь была только та никчемная девчонка, еще жившая где-то в тайниках памяти.

Она выбрала себе это имя с позволения самой Госпожи, в первый день их встречи. Беззвездной февральской ночью, уходя от преследователей, девушка мчалась по еще неизвестной дороге. Что-то внутри неё уже точно знало нужное направление, будто машиной управляла сама судьба. Много дней её улещивали и угрожали, пытались соблазнить, договориться и напугать. Но наследница отказывалась подписывать составленные ушлыми юристами документы. Терпение серьезных людей истощилось, и однажды вдова попала в ловушку, в которой была перебита вся её личная охрана. Чудом избежав похищения и пыток, она не смогла оторваться от погони, пока в белесой метели не показались очертания монументального здания Гоморры. Бывший лучший друг её мужа со своими людьми и два кузена Яна были вынуждены остановиться, когда перед мчавшейся впереди машиной распахнулись тяжелые ворота, а навстречу преследователем вышли скалящиеся и вооруженные до зубов бойцы службы безопасности лупанария. Поняв, куда они угодили, мужчины предпочли развернуться и отправиться восвояси с пустыми руками. Они не собирались отказываться от своих намерений, планируя только дождаться удобного момента, сколько бы дней, месяцев и лет ни пришлось бы ждать. Ибо во многих людях алчность пересиливает и страх, и разум.

Но о том было известно не им одним. И как только вереница автомобилей канула обратно в белую метель, стремительные уродливые тени бросились на них из леса, окружавшего Гоморру. Чудовищные титанические удары обрушились на машины как огромные молоты, корежа и сминая тонкий металл. И только когда кровь брызнула из раздавленных тел, и захлебнулись предсмертные крики, страшные силуэты растворились в снежной пурге так же внезапно, как и появились. А на следующий день заголовки новостей с утра пестрели сообщениями о массовой аварии на трассе, унесшей дюжину жизней. Простые обыватели забыли о том уже к обеду.

– Госпожа не в духе, – со значимостью сообщил прислужник-мулат, выходивший из покоев повелительницы лупанария.

Я-Ли настороженно кивнула, и мысленно подготовилась к встрече, выбросив все лишнее из головы. Перед ней возвышались широкие двери, украшенные переплетением мужских и женских тел, выполненном в позолоченной лепнине. Двое стражей, тяжело переваливающихся на мощных ногах, распахнули перед хозяйкой врата обители Госпожи, и она вошла, оставив снаружи посланника, тут же смешавшегося с подобными себе.

В Гоморре было не принято говорить о времени. Дни порой тянулись здесь годами, а иные годы пролетали быстрее ночи. Оттого, обладая здоровой математической памятью с детства, Я-Ли в этом зыбком мире не ощущала прожитых дней, и без принуждения не смогла бы сказать, когда она обрела для себя новый дом – много лет назад или только вчера. Она лишь помнила, что однажды за золотыми дверями завершилось её перерождение, и вся прошлая жизнь осталась позади. Но ни высоким доходам и красивой жизни, ни сладости пороков, ни даже воле самой Госпожи было не возродить из тлена её окаменевшее сердце. И в этом камне неколебимо застыл пронзивший его когда-то клинок отчаяния, неустанно взывающий к возмездию.