— Ба, знакомая рожа! Акциний, твою ли воровскую харю я вижу?

— Мою, господин легат, мою.

Акси тяжело поднялся со стула, бурча про себя:

— Принесла же нелегкая. Вот как чувствовал — не будет мне здесь покоя!

Командир первого варварского или, как его называли в армии, дикого легиона Серторий Михаил Вар наехал на Наксоса грудью своего коня.

— Давно не виделись. Я-то думал, тебя уже давно вздернули на виселице.

Отступая от храпящего жеребца, Акциний миролюбиво отшучивался:

— Хвала Огнерожденному Митре, жив еще пока! Да и за что, мой господин? Я торгую честно, плачу вовремя, никто не в обиде.

— За что?! — загрохотал оглушительный бас Сертория. — Да за то, чтобы такие, как ты, небо не коптили, не спаивали и не обирали моих солдат!

Акси попытался изобразить искреннее возмущение:

— Да побойтесь бога, мой господин! Кто кого обирает?! Я лишь тружусь в поте лица своего, на благо базилевса и великой армии. Должны же солдатики где-то выпустить пар после трудов ратных. У меня здесь и накормят, и напоят, и приласкают…

Легат резко прервал излияния Наксоса:

— Хватит! Я не собираюсь выслушивать эту чушь. Ты ставишь свой притон на земле, где стоит мой легион.

Михаил Вар слыл в армии человеком не только очень жестоким, но и патологически жадным.

— Вот что-то не помню, что бы ты спрашивал у меня разрешение на свой вертеп.

— Так ведь ни сном же, ни духом! Так это ваша земля, мой господин? — Правила игры Акциний знал наизусть. — Дикари все одинаковые. Откуда же мне было знать, что они ваши?

В голосе торгаша легат уже слышал ласкающее ухо позвякивание серебра, и это настраивало его на благодушный лад.

— Не надо держать меня за дурака. Все знают — здесь квартирует первый дикий. А ты хочешь, чтобы я поверил, что такой проныра, как Акси Добряк об этом не слышал? Нет! Ты просто пытаешься меня надуть, а это тянет на двойную ставку. — Серторий издевался и был очень доволен собой.

— Да за что, мой господин, вы взъелись на бедного старика! — Ситуация требовала, и Акси поддал в голос всю жалостливость, на какую был способен. — Я разве против заплатить хорошему господину? Да никогда! Вы же меня знаете — я всегда исправно плачу, что полагается.

Акциний, сделав особый упор на слова «что полагается», подошел к легату. Увесистый мешочек серебра, мелькнув на мгновение в руке Акси, исчез в могучей длани Сертория Вара.

Тот чуть подержал его в ладони, прикидывая вес, а затем бросил своему адъютанту.

— Смотри, Добряк, чтобы такое было в последний раз! Больше не спущу!

Легат грозно нахмурил брови, вздыбливая коня, и Акциний замахал руками, изображая испуг:

— Да что вы, что вы! Никогда больше!

Страх Акциния, как и гнев Сертория, были, скорее, спектаклем, частью заведенного ритуала, поскольку взятка в империи с легкой руки всемогущего Варсания Сцинариона давно уже была поставлена на государственную основу. Кто, сколько и кому платит, какая часть должна быть отдана вышестоящему — все было жестко регламентировано, хотя нигде и не записано. Затребовать больше было таким же преступлением, как и не заплатить вовремя. Сцинарион очень высоко ценил порядок и абсолютно не выносил своеволия, поэтому под его неусыпным контролем сотни тысяч тоненьких ручейков по всей империи, сливались в один мощный денежный поток, который наполнял казну императора, не пропуская, конечно, и карман главы имперской канцелярии.

Всадники умчались, оставив после себя лишь кучи навоза и изрытую копытами землю. Акси посмотрел им вслед, потом перевел взгляд на оставленное ими наследство и, сплюнув, повернулся к своему телохранителю:

— Вот помяни мое слово, Мера, не будет нам здесь покоя!

— Смотри, накаркаешь! Хорошее место. Все лучше, чем в голом поле, в палатках.

Мера хотел еще что-то добавить, но забыв что, махнул рукой и пошел к двери заведения. Акциний же, пробурчав что-то невнятное, вернулся на свое место и возобновил попытки раскурить потухшую трубку.

К вечеру кабак наполнился солдатней, по большей части герулами и гавелинами из легиона Сертория Вара. Заведение еще не было готово и на половину, но уже открылось и началась обычная работа. Наемники накачивались вином и орали свои дикие песни, девки визжали, слуги сновали с кувшинами и мисками. Все шло, как и всегда. Наксос уже хотел было подняться наверх, в оборудованную для него под самой крышей каморку, но в этот момент в заведение вошли три монаха. Они, не привлекая излишнего внимания, направились к свободному столу в углу зала. Акцинию одного взгляда на эту троицу хватило, чтобы изменить решение. Он остановился и знаком подозвал Клешню:

— Видишь тех троих за дальним столом?

Клешня прищурился, всматриваясь в полумрак помещения:

— Монахов, что ли?

Тяжело вздохнув, Наксос покачал головой:

— Ох, Клешня, когда ты хоть чему-нибудь научишься? Это такие же простые монахи, как я туринский патрикий. Смотри внимательней! У двоих под рясой кольчуги и мечи, а третий… Уж больно чистый, ряса дорогая и волосы мытые. Ты когда-нибудь таких странствующих монахов видел?

Рука Клешни потянулась к рукоятке ножа.

— Разбойнички, что ли, пожаловали?

— Нет, это не разбойники. Это другого полета птицы, но для нас, пожалуй, похуже бандитов будут. — Акси задумчиво прищурился: — Уж больно они нас, фесалийцев, не жалуют. Пойди проследи, чтобы их обслужили быстро и не мешал им никто. Может, и пронесет.

— Да кто они такие, скажи ты толком?

Акциний взглянул на сбитого с толку помощника и криво усмехнулся:

— Святой Трибунал нашей матери церкви каждый фесалиец должен нутром чуять. — Подтолкнув Клешню, он для понятливости добавил: — Давай, давай, не стой! Я сам тоже сейчас подойду. Надо представиться «дорогим» гостям.

Наксос подошел к монахам, когда те уже заканчивали с цыплятами и хлебом.

— Рад приветствовать у себя таких дорогих и почетных гостей! — Его лицо расплылось в елейной улыбке.

Все трое подняли на него глаза, и он, добавил «сахара» в и без того приторное выражение:

— Такая честь, такая честь, не каждый день у нас останавливаются эмиссары святого Трибунала!

Жующие рты остановились, и три недовольных взгляда уставились на Акциния. В глубоко посаженных глазах старшего из троицы застыло удивление и раздражение.

Напряженное молчание первым нарушил широкоплечий монах с высохшим, словно вырезанным из камня лицом. Кивком головы он указал на соседа в дорогой рясе:

— Трибунал здесь только он, а мы рыцари ордена Огнерожденного Митры.

Акси затараторил, как заведенный:

— Рад приветствовать и господ рыцарей. Большая честь для нас принимать тех, кто не щадит себя ради нашей матери церкви!

— Стоп! Помолчи! — Инквизитор вытер подолом рясы капающий с пальцев, куриный жир. — Я прокуратор Священного Трибунала Исидор Феоклист. — Его запавшие в череп глаза взглянули холодно и оценивающе. — Я спрошу тебя один раз, и ты мне скажешь правду. Ты ведь понимаешь, трактирщик, врать Святому Трибуналу нельзя — это преступление против церкви.

— Конечно, я понимаю. У меня работают только истинно верующие в Огнерожденного Митру. Я стараюсь, слежу по мере сил своих, чтобы не грешили, вот разве что церковь редко посещаем, так только потому что в пути. Это ведь разрешено? Вот вы, как монах, скажите, ведь разрешено?

Наксос старался изо всех сил, прикидываясь идиотом, но прокуратор остался глух к его актерским талантам. Его вопрос прозвучал так, словно он сидел не в кабаке, а в пыточной Трибунала:

— Видел ли ты здесь варваров с пленной женщиной?

— Варваров тут полно, но пленников своих они не таскают, держат в лагере. — Акциний сделал вид, что пытается вспомнить: — Так ведь это, святой отец, мы-то здесь первый день. Сегодня только пришли. Столько дней в походе, все вымотались — люди, лошади, все.

Прокуратор продолжил следовать своей, одному ему известной логике:

— Может, венды проходили?

Обилие вопросов Акси совсем не понравилось, и он решил довести ситуацию до абсурда: