Анекдот был мне не ясен. Я пробовала спросить у мамы, что это значит, но она лишь отмахнулась и сказала, что ничего не понимает в анекдотах. А наши игры с дядей Мишей все продолжались.
***
Однажды он завел меня в комнатку охраны попить чай, я часто бывала в этой каморке на первом этаже, жевала сушки, рассматривая обклеенную картинками тумбочку. Вот только в этот раз чая не было, а дверь за мной он зачем-то закрыл на защелку.
– Поиграем в новую игру? – улыбаясь, спросил он.
Я оживленно закивала. Старые игры мне уже надоели, а новые всегда были интересны.
– Сейчас я познакомлю тебя со своим другом, – он расстегнул ширинку на своих штанах и потряс странной штукой, болтавшейся у него между ног. – Хочешь его погладить?
Мне не очень-то хотелось это трогать, вообще выглядел его друг как-то неприятно. Дядя Миша, увидев мое замешательство, взял меня за руку и провел моей ладошкой по нему.
Я поморщилась.
– Мягкий и теплый, – констатировала я, отряхивая ладошку.
Он кивнул.
– Хочешь, покажу фокус? Он станет твердым и длинным.
Я кивнула, фокусы дядя Миша всегда показывал отличные: в его руках ловко исчезали карты, монетки появлялись из ниоткуда, а в своих карманах я находила горсти конфет.
– Возьми его в ротик, – прислонив своего друга к моему лицу, произнес он.
– Не хочу, – сморшившись от неприятного запаха, я попятилась назад, но дядя Миша крепко схватил меня одной рукой.
– Он хороший, – проводя им по моим щекам и губам, проговаривал он.
Я сжалась и, закрывая свое личико ладонями, произнесла:
– Мне не нравится эта игра, дядя Миша.
– Ты ее еще просто не поняла.
– Я хочу уйти, пожалуйста.
– Нет, пока мы не поиграем, ты не уйдешь, просто возьми его.
– Не хочу.
– Юля, если я сделаю иначе, тебе будет больно.
– Я не хочу, чтобы мне было больно.
– Тогда возьми его в рот, – настойчиво повторил он, и я почувствовала, как его руки убирают мои ладони с лица, мне стало страшно, и я расплакалась.
Меня спас случай. Я не помню точно, что это было, но вдалеке неожиданно раздался какой-то громкий звук, он оглянулся на дверь, и его настойчивая хватка ослабла. Я этим воспользовалась и, резко дернувшись, бросилась к распахнутому окну. Он попытался схватить меня, но не успел, я спрыгнула вниз, разодрав об асфальт ладони с коленями и поцарапав подбородок, я бежала под окнами первого этажа, громко крича «мама».
– Господи, что ты тут делаешь? – испуганно воскликнула мама, выглянув в окно. Она помогла мне подняться.
– Дядя Миша, он показал мне какую-то штуку, он хотел сделать плохое, – захлебывалась в рыданиях я.
– Я ничего не понимаю, – мама растерянно развела руки в стороны.
В это время к нам, виновато улыбаясь, подошел дядя Миша.
– Нина, я извиняюсь, напугал ее, наверное, – он достал из кармана тряпичную куклу-рукавичку, изображающую Бабу Ягу, и показал маме, – вот что она увидела и напугалась.
– Нет, там было другое, – спряталась за спиной мамы я, – он врет.
– Юльчонок, ну прости, напугал я тебя, глупый старик, давай мириться, – он сел на корточки и, улыбнувшись, протянул мне палец для примирения.
– Нет, вы плохой.
– Юля, ну перестань, тебе просто стыдно, что ты такая взрослая испугалась игрушки. Посмотри, и колени все опять ободрала, Миша, есть зеленка?
– Есть, пойдем, Юльчик, разрисуем тебя.
– Нет! – завопила я, крепко вцепившись в мать.
– Боже, да что с тобой такое? Миша, извини, не знаю, что на нее нашло, – виновато произнесла мама.
– Да ладно, всякое бывает, дети же, они такие выдумщики, что-то показалось ей, вот и напугалась. Ну, я пойду лучше, ты уж не слушай ее сказки особо, – промолвил он, почесывая затылок.
– Да, конечно, нет, Миш.
Дождавшись, когда дядя Миша уйдет, я затараторила:
– Мама, он правда врет, это у него было там, в штанах, он достал мне и показал.
– Юля, перестань! – прикрикнув, прервала меня мама. – Мне некогда слушать твои фантазии, мне домыть надо! Не то мы опоздаем, и придется спать на вокзале.
На автобус мы, действительно, чуть было не опоздали, мама не могла отдышаться всю дорогу и кашляла. Больше я ей ничего не сказала, а лишь усиленно терла свою щеку. Я все думала об этой неприятной игре. Может, я действительно зря испугалась. Мне стало досадно, что я так и не увидела фокус, но дядя Миша соврал маме, значит, в этой игре было что-то плохое, поэтому с взрослыми я решила больше не играть, и с тех пор обходила пост дяди Миши стороной».
***
Как милосердно детство в своём неведении. Я не понимала, что дядя Миша со мной делал, мне не нравилась эта штуковина у него между ног, было страшно и больно, когда он меня держал, досадно, что не поверила мама. Будучи ребенком, я просто побежала дальше, а потом и вовсе забыла, что этот эпизод в моей жизни существовал. И не вспоминала, пока не подросла.
Мне было 10 лет, Дима учился в старших классах и решил показать видео, которое гуляло у них в школе под названием «минет Пэрис Хилтон», для него это была забава, для меня тяжелая правда. Я посмотрела на него испуганными глазами, не решаясь спросить.
– Черт, я забыл, нельзя было тебе это показывать, – увидев мое лицо, с досадой произнес он и спрятал телефон.
Он не хотел, но ему пришлось все рассказать. Мама никогда не беседовала со мной на такие темы, она до сих пор закрывала мне глаза, когда в фильмах целовались, и Дима был первым, от кого я все узнала. Меня тогда вырвало и я долго плакала. Он гладил меня по голове и говорил, что теперь он рядом и больше никто так со мной не поступит.
Я не виню его в раскрытии этой правды, он очень поддержал меня тогда, а это осознание все равно бы пришло ко мне рано или поздно, невозможно всю жизнь думать, что девочки отличаются от мальчиков только тем, что выше пояса.
Но когда вся чудовищная мерзость произошедшего прояснилась, этот эпизод все чаще стал всплывать в моей памяти. Каждый раз, вспоминая, я с каким-то бешеным исступлением тру свои щеки, которых касался его член. Удивительно, насколько в моей голове осели детали. Я помню стоявший в его каморке запах многократно заваренных дешевых чайных пакетиков и до сих пор ощущаю, как провожу кончиками своих пальцев по оборванным краям наклеек Гены и Чебурашки7 на его обшарпанной тумбе. Гребаные Гена и Чебурашка.
***
Прошло две недели после того вечера, и все эти две недели с Димой мы не разговаривали. Молчание было неотъемлемой частью нашего брака. Он часто так делал, то наказывая меня этим, то из-за проблем в бизнесе. Как было на этот раз, я не знаю. Спрашивать мне не хотелось. Его командировка была неудачной, я поняла это по громко брошенной дорожной сумке. Он был все время погружен в свои дела и практически не находился дома, приезжая чаще за полночь. В наши редкие пересекающиеся встречи меня он не замечал, три раза мы занимались любовью в таком же нерушимом безмолвии.
Наверное, меня бы устроил такой брак: тишины и равнодушия, в нем я не испытывала хотя бы физической боли, но я знала, это скоро кончится, так происходило всегда, и в какую сторону на этот раз пошатнется маятник наших отношений, было неизвестно.
Единственным местом, где я могла свободно дышать, была кофейня. Я стала приезжать туда каждый день. Слова Сергея о том, что они видят каждого гостя, меня зацепили, и я тоже стала наблюдать.
Это странно, но, кроме чашки кофе, я ничего не видела раньше, и, спроси меня кто-нибудь, как же выглядит кофейня, я не смогла бы ее описать. А в ней было так много деталей.
На коричневых стенах кирпичной кладки были изображены рисунки. На одной – большая бледно-фиолетовая чашка, из нее высыпались кофейные зерна, причудливо превращающиеся затем в женский портрет, на другой – расплывшаяся кофейная гуща, в очертаниях которой виднелся статный средневековый замок.
Необычная полка, сделанная из гитары, была наполнена книгами, дисками, банками кофе и приправами. В рамках стояли фото с открытия кофейни, счастливые смеющиеся лица, размазанный по лицу Сергея торт, перерезанная красная лента. Рядом стояла фотография первого гостя, первый выпитый стакан кофе и первая чайная чашка. На подоконниках росли зеленые мирты в аккуратно слепленных глиняных горшках горчичного цвета.
