***

Это произошло примерно полтора месяца назад, может, чуть больше. В последнее время мы редко куда с ним выбирались, и, в качестве компенсации, он предоставил мне выбор, куда пойти. Я, не раздумывая, ответила:

– «Пирог»!

Это была небольшая уютная кофейня рядом со сквером, расположенная чуть в тени от суеты оживленного центра. Я наткнулась на нее случайно, промокнув насквозь под дождем, я нуждалась в сухом тепле, и это место просто подвернулось под руку. Побывав там однажды, я захотела возвращаться снова и снова.

– Публика здесь весьма занятная, – отряхивая попавшие на кардиган с козырька капли дождя, произнес он.

Я улыбнулась. В углу кофейни сидели ребята-гитаристы, подбирая аккорды, они громко что-то обсуждали, за несколько столов от нашего расположились программисты, не сводящие глаз с экранов и торопливо строчащие что-то на своих ноутбуках. Он это не любил и называл такие места пристанищами хиппи. Мы ужинали почти всегда в дорогих элитных ресторанах, где процесс поедания пищи был целой церемонией со строго выверенными порядками.

Он провел пальцем по поверхности грубого деревянного стола.

– Надеюсь, столы только стилизованы под времена Карла V, и бубонную чуму мы здесь не подхватим?

– Если не перестанешь бухтеть, умрешь от подсыпанного в чашу цианида раньше.

Он сегодня пребывал в самом благом расположении духа, и мне разрешалось над ним подтрунивать.

– Ха-ха, – передразнил он.

Улыбчивая девушка-официантка принесла нам меню.

– Серьезно? И меню будет? Хм, да вы, ребят, на звезду Мишлен претендуете.

Я хлопнула ладонью по лицу. Девушка-официантка смущенно улыбнулась и растерянно удалилась. Нащупав рукой свернутый на диванчике пушистый плед, я кинула в него.

– Перестань! – раздраженно прошипел он, забрасывая плед подальше. – Непонятно кто укрывался этим пледом. Давай побыстрее что-нибудь закажем перекусить и пойдем в нормальное место.

Большинство неприятностей в мире случается по глупому стечению обстоятельств.

У него зазвонил телефон. Не заиграй тогда гитаристы, он бы услышал собеседника, и ему бы не пришлось вставать из-за стола, чтобы продолжить разговор в тихом месте. Смотри он прямо перед собой, а не сверля меня осуждающим взглядом, он бы увидел бодро шагающего официанта, спешащего принести кофе программистам. Но все сложилось как костяшки домино. Глухой звон бьющейся посуды, медленно стекающий с его дорогого итальянского кардигана кофе, испуганные глаза официанта, и полное бешеного гнева лицо моего мужа. Я не знаю, что тогда меня так развеселило, то ли то, что в его мире безупречной сервировки и хрусталя ничего не проливается, то ли нелепость и жалкость внешнего вида, так не присущая его совершенству, но я принялась хохотать, не в силах себя сдерживать даже под прицелом его свирепого взгляда.

Не знаю, сколько длился их разговор с владельцем кофейни, но я успела съесть десерт и выпить две порции карамельно-бананового латте. Вышел он оттуда еще более разъяренным и, не глядя на меня, прошипел:

– Пойдем отсюда.

Всю дорогу домой мы почти не разговаривали. Из его односложных ответов я поняла, что владелец кофейни категорически отказался увольнять официанта, предложив мужу компенсировать стоимость испорченных вещей. На что муж ответил, что у него носки стоят дороже всей этой забегаловки. Его настроение было безнадежно испорчено, и, придя домой, он доходчиво объяснил мне, что я не имела права смеяться. Я лежала в постели с пронизывающей все тело болью и думала только об одном, что никогда в своей жизни больше не засмеюсь.

***

– Я помню, – осторожно ответила я. – Но я не предполагала, что и мне теперь там появляться не следует.

– Ты что, совсем безмозглая сука, чтобы этого не понять? – в бешенстве прокричал он.

– Не будем продолжать это, – тихо произнесла я и собралась уйти, но он встал у меня на пути.

– Это не тебе решать, – он с силой сжал мое предплечье.

Наполненные злобой глаза смотрели на меня в упор.

– Пожалуйста, отпусти, – умоляюще произнесла я.

Я понимала, что уже обречена, но не попытаться спасти себя не могла.

Он заломил мои руки, плотно прижимая меня к себе, он оттягивал назад мои волосы, мне казалось, что я чувствовала, как в наслаждении растягиваются его губы.

Резким и сильным движением руки он согнул мое тело, я в ужасе закрыла глаза и тихо вскрикнула, мое лицо застыло в паре миллиметров от белого мраморного пола. Он всегда говорил, что теряет контроль над собой, совершенно не отдавая отчета в своих действиях, но с какой безумной точностью он всегда останавливался, чтобы не повредить мое лицо. Красивые фасады были для него всем.

Раздался звонок в дверь, он разжал свои руки, я медленно растянулась по полу, тяжело дыша и прижимаясь лицом к холодной плитке, сегодня все так быстро закончилось, и я улыбнулась.

Я осмотрела себя. Синяк на предплечье был весьма сильный, оно неприятно ныло, в остальном же все было хорошо. Осталось только унять дрожь в руках. Я сжала пальцы в «замок» и стала медленно выдыхать. По голосу поняла, что пришла его мама. Сменив платье на джемпер с длинным рукавом и джинсы, я вышла из ванной.

– Юля неважно себя чувствует, похоже, слегка приболела, – объяснял он.

– Бедная девочка, – с сожалением произнесла Татьяна Алексеевна.

Она всегда мне сочувствовала. Это была женщина с мягкими чертами лица, короткими волосами и добрыми глазами.

– Здравствуйте, Татьяна Алексеевна, – показавшись в гостиной, произнесла я.

– Юлечка, деточка моя, ну как ты? – она обхватила мое лицо своими теплыми ладонями и поцеловала в лоб.

– Да так, легкое недомогание, – я едва улыбнулась.

– О, моя дорогая, ну ничего, все пройдет, все заживет, – она крепко сжала мою ладонь. – Говорят, сейчас вирус ходит сильный, с ног всех косит, – садясь на диван рядом с сыном, протараторила она.

Я ухмыльнулась этой нелепой лжи. Она прекрасна все знала. Мы никогда не обсуждали этого, но я понимала, что стоит ей взглянуть на меня, и истинная причина моего нездоровья становилась для нее ясна. Она была такая же, как и я. Жертва. Ее ужимки за столом, высокая горловина, длинные рукава, которые она беспрестанно теребила, натягивая все ниже, до самых пальцев – эти незаметные глазу обычного человека вещи для меня были обличающими уликами.

Мы сидели на диване, смотрели телевизор, шутили, он разлил по бокалам каберне. Спокойный домашний вечер в кругу семьи. Я аккуратно покачивала бокал с багровым вином.

Татьяна Алексеевна ушла, обняв нас на прощание. Я поднялась наверх в нашу спальню, у меня не было сил идти умываться, поэтому я лишь стянула с себя одежду и, нацепив футболку, залезла под одеяло.

Из ванной еще долго раздавался шум воды, он никогда не изменял себе и всегда следил за безупречностью своего внешнего вида.

– Я не должен был так поступать, прости, – тихо шепнул он, нежно касаясь свежевыбритой щекой моего плеча.

Я кивнула.

– Доброй ночи.

– Доброй ночи.

Он погасил свет.

«Наша жизнь была похожа на качели. Когда отец не был пьян – все было вполне сносно. Конечно, резкость в его характере, озлобленность и вспыльчивость присутствовали всегда, но мы настолько привыкли ходить по краю и говорить шепотом, что просто не оставляли шанса его ярости разбушеваться и все снести. Когда же он выпивал – жизнь превращалась в ад. Он крушил все вокруг, обзывая меня и маму, он нападал на нее, избивал, а меня, пытающуюся ее защитить, отбрасывал, как котенка. В поисках спасения мы сбегали ночевать к соседке тете Наде. Сколько было таких, проведенных на раскладушке, ночей, я сбилась со счета, порой мы могли жить там неделями, дожидаясь, пока отец протрезвеет. Когда он приходил в себя, мы возвращались, словно ничего и не было, он никогда не извинялся, а мама его не упрекала. Сначала я пробовала что-то ему сказать, но мама всегда на меня цыкала и смотрела, нахмурив брови, поэтому я поняла, что лучше ни о чем не вспоминать. Жизнь снова текла как обычно, находясь в благом настроении, отец катал меня на машине и брал с собой на рыбалку. Он был мастером на все руки и мог соорудить шедевр из любого подручного средства, и в дни его просветления моя комната наполнялась хорошенькими кукольными домиками, резными игрушками, выжженными гравюрами. Так могло продолжаться несколько дней, а бывало и целый месяц, потом же он вновь напивался, и мы с мамой убегали прочь, чтобы он нас не убил».