***

Долго шел Психей по этой дороге. Жутко ему было, хотя и не так страшно, как подле дворца Гекаты. Ещё и живот начало подводить от голода, а запах медовых лепёшек еще сильнее дразнил. Может, отломить кусочек? Но он боялся, что не сможет остановиться, и потому терпел дальше. Наконец дорога вывела его к огромному мрачному дворцу царя и царицы Подземного царства, обнесенному кованной оградой. Навстречу кинулся, рыча и щеря свои пасти, Цербер. Психей кинул ему лепёшку, и пока головы начали грызться между собой за лакомство, быстро проник внутрь дворца и, пройдя темными коридорами, оказался в тронном зале.

Всё здесь было только серого и черного цвета; даже золото казалось тусклым и тёмным. Возле стены на возвышении стояло два трона из черного оникса. Одно из них пустовало, а на том, что поменьше, восседала одетая в темно-синий пеплос и златотканый хитон царица Подземного царства Персефона. Лицо ее могло бы принадлежать мраморной статуе — таким оно было белым, строгим и неподвижным; строг и непреклонен был и взгляд серых глаз. На светлых, почти пепельных волосах сверкала единственная надетая богиней драгоценность — диадема в виде нарциссов. Под троном находилась небольшая группа приближенных. Черные Керы, все забрызганные кровью своих жертв стояли рядом с непреклонными мстительницами Эриниями. Психей с содроганием заметил, как шевельнулись в его сторону змейки в их волосах. Отдельно держались два крылатых брата-близнеца: весь белый бог сна Гипнос с усыпляющим жезлом в руке, а подле него весь в черном бог смерти Танатос. Он стоял с погашенным факелом и мечом наизготове. Все они повернулись и разом уставились на Психея.

Психей быстро подошел к трону и опустился на колено перед Персефоной.

— Давно не пользовались нашим гостеприимством смертные, — молвила Персефона. — Расскажи, что за дело привело тебя к нам, но прежде присаживайся, путник, отдохни с дороги, поешь. — Она повела рукой и из воздуха выросли золотой трон и полный яств стол.

— Благодарствую, но я не голоден и совсем не устал, — ответил Психей, надеясь, что протестующее урчанье желудка никому, кроме него, не слышно. — Велено мне было передать тебе это.

Он поднялся на ступеньку, ведущую к трону, и с поклоном протянул Персефоне браслет из колосьев и маков, полученный от Деметры.

— Что это? —Как только она взяла браслет в руки, в то же мгновение серая пелена схлынула с её лица, оживляя на глазах мраморную статую. Все краски вернулись к ней: кожа порозовела, волосы зазолотились, глаза заблестели голубым, словно время повернулось вспять, и Психей увидел её не могущественной царицей Персефоной, а девушкой, Корой.

— Все вон!

В тот же миг вся свита вместе с золоченым стулом и столом исчезла, словно её ветром сдуло. Персефона прижала браслет к груди, на миг глаза её заблестели от слёз, а затем она снова посмотрела на Психея и улыбнулась:

— А ты молодец, что на трон садиться не стал, иначе сидеть бы тебе на нём до конца времён, как Пирифою [1]… Благодарю тебя за этот подарок. Однако, не могу представить, что ты решился спуститься сюда только ради этого… Угодил ты чем-то моей матери, а значит, угодил и мне. Говори же, не бойся, я исполню твою просьбу.

— Афродита посылает меня к тебя и просит вернуть её хрустальный ларец с красотой.

Персефона сначала нахмурилась, не понимая.

— Ах, этот. В котором она Адониса передала [2]. — Она вытянула руку и на ладони ее вырос изящный резной ларец. — Бери, конечно. Не понимаю, зачем он ей после всех лет понадобился.

Психей принял ларец с изъявлениями благодарности, но перед тем, как покинуть зал, замялся.

— Тебя что-то еще тревожит? Говори!

— Да. Что будет с душами тех, чьи тела не были погребены, и у кого не оказалось монеты, чтобы заплатить Харону?

— Ты встретил кого-то близкого, кого не предали земле, согласно обряду? — догадалась Персефона. — Ну что же, когда пройдет сотня лет, кости их успокоятся, Харон должен будет переправить на суд и их. Но иногда души не выдерживают и сами бросаются в темные воды, а оттуда нет уже им спасения… Но не проси меня ни за кого — таков порядок, и я его изменить не в силах… — грустно добавила она.

Психей попрощался с Персефоной и поспешил в обратный путь.

Увидев бескрайний простор синего неба и почувствовав солнце на своем лице, Психей раскинул руки в стороны, закружился на месте и начал смеяться от счастья. Но когда радость его немного улеглась, и он собрался уже идти обратно к Афродите, ему в голову пришла мысль: «Афродита говорила, что красота в ларце неиссякаема. Значит, если я возьму из него совсем немного, чтобы вернуть себе былую внешность, она ничего и не заметит».

И, недолго думая, Психей присел под деревом у дороги, нажал на замок и откинул тяжелую крышку ларца.

Комментарий к 10. Ларец Персефоны

[1] Пирифой надумал освободить и взять себе в жены Персефону и спустился для этого вместе со своим другом Тесеем в царство Аида. Там они приросли к сиденьям золотых тронов, на которые их усадил Аид (или сама Персефона). Тесея через некоторое время освободил Геракл, спускавшийся за Цербером, а Пирифой так и остался сидеть, наказанный.

[2] Имеется в виду начало мифа об Адонисе, когда Афродита отдала младенца-Адониса на хранение Персефоне в закрытом ларце. Персефона, заглянув в ларец, была настолько очарована, что забрала младенца с собой во дворец. Когда Афродита о нём вспомнила и затребовала ларец назад, Адонис уже успел вырасти в прекрасного юношу и стать любовником Персефоны.

Потом были спор богинь, кто имеет на него больше прав и суд, на котором каждая из богинь получила Адониса в свое пользование на треть года (еще треть года он был предоставлен самому себе); нечестная игра Афродиты, использовавшей свой пояс и добившейся того, что Адонис проводил с ней ещё одну, свободную, треть и вмешательство любовника Афродиты Ареса (поставленного в известность Персефоной), о котором говорилось в Прологе.

========== 11. Бессмертен ==========

Эрот слонялся по дворцу матери. Рана уже почти затянулась, крылья отрасли, но ему это было совершенно безралично, – ничто его не занимало, ничто не радовало. Хорошо, хоть мать оставила эти свои уловки и перестала подсылать к нему самых красивых прислужниц. Как удобно было, меняя перевязку, невзначай прижаться упругой грудью или, словно забывшись, начать поглаживать и соскользнуть рукой вниз по телу. Эрот на это молча отодвигался и отворачивался. Однако, когда Афродита умудрилась откуда-то доставить к нему рыжеволосую прелестницу, издалека поразительно похожую на Психея, Эрот взорвался и высказал ей все. Но больше всего он был зол на самого себя, на мгновенно нахлынувшие ощущения радости и счастья, которые схлынув, оставивили еще большее опустошение и тоску.

Почему Психей не пытается призвать его? Не может же Эрот, бог, сам делать первый шаг? Тем более после всего, что тот натворил. Или он его забыл?! А как же клятвы любви? Хотя на самом деле в его любви Эрот не сомневался. Психей был и до этого безумно влюблен в него, но в ту ужасную ночь он еще и умудрился сам пораниться стрелой, рождающей любовь. Почему-то Эроту не хотелось применять свои волшебные стрелы на Психее, но если тот сам напоролся…

Как-то раз он забрел в сад и устроился в тени раскидистого дерева. Неподалеку журчал фонтан, убаюкивающе жужжали пчелы, воздух был напоен густым ароматом роз, а настроение у Эрота было мрачнее некуда. Тут к фонтану подошла стайка прислужниц его матери — они скинули сандалии и началa плескаться в воде. От их щебета у Эрота разболелась голова и он уже собирался было пойти поискать более спокойное место, как вдруг он услышал имя «Психей» и сразу насторожился.

— Все забыть не могу, как был жалок смертный, когда ползал в грязи перед госпожой!

— Да-да! Как же она все-таки ловко придумала! Персефона-то его живым не выпустит, — рассмеялась другая. И тут же перескочила на другое: — А вы уже видели, какую диадему преподнес Гефест нашей госпоже, после того, как она позволила провести с ней ночь?