— Что ты, матушка, конечно же, скучал, — целуя белую ручку, поспешил заверить Эрот. — Только я все хлопочу, то твои поручения, то Громовержца выполняю, так что мне и вздохнуть некогда.

«Да, знаю я, как тебе вздохнуть некогда», — подумала Афродита, но тут же сделала озабоченный вид и промолвила:

— Но, если говорить начистоту, мой милый, есть у меня одно деликатное поручение, которое никому, кроме тебя, и доверить не могу. Ведь только на тебя и могу положиться, зная, что ты всегда выполнишь, что тебе было наказано.

Эрот отвел на мгновение взгляд в сторону, но Афродита продолжила, будто ничего не заметила:

— Уже давно донимает меня Мать Богов, Кибела, просьбами одолжить ей на время мой пояс заветный [1]. Никак не желает ей ответить взаимностью внук речного бога, молоденький Аттис, — словно бы в сочувствии покачала головой Афродита. — Ну, думаю, дня за два, имея мой пояс, она сможет убедить красавчика разделить с ней ложе… Но, вот боюсь я оставлять свой пояс без присмотра, беспокоюсь, как бы она его не сломала.

Афродита сняла с себя золотой пояс и стала нежно водить пальцами по филигранным узорам и завитушкам, любуясь изяществом плетения, восхищаясь игрой камней, что вспыхивали разноцветными огоньками, приветствуя хозяйку. Кончики пальцев покалывало от магии заряженного любовью и желанием пояса. Пояс этот был подарком ее мужа к свадьбе. На славу постарался тогда великий кузнец Гефест, всю силу любви и страсти вложил в него. А Афродита уже сама вплела в пояс свой дар: будить любовь и желание, перед которыми никому невозможно устоять. Часть ее самой была заключена в этом поясе. «Ах, как же не хочется с ним расставаться! Но на какие только жертвы не пойдет любящая мать», — вздохнула она про себя. Она так увлеклась рассматриванием любимой вещицы, что пропустила изучающий взгляд Эрота. А когда, наконец, смогла оторваться и подняла голову на сына, Эрот уже давно нацепил привычную ухмылку.

— Так, ты отнеси его, мой хороший, к Кибеле и присмотри там за ним, а то мало ли что они с ним в пылу любовных битв надумают делать. А потом сразу же возвращайся с ним назад, он мне самой понадобится.

— Хорошо, матушка, сделаю всё, как велишь. Вернется к тебе твой пояс в целости и сохранности, не беспокойся, — сказал, протянув за ним руку, Эрот. Чмокнул Афродиту в пунцовые губы и улетел.

— Прекрасно! — звонко рассмеялась Афродита. — Этот дурачок ничего и не заподозрил.

Той же ночью наслала она на главную жрицу своего храма тяжкий сон, полный ужасов и чудовищных видений и уже поутру та явилась ко двору Митрадила. Едва жрица переступила порог тронного зала, как начала громко выть и рвать на себе волосы, привлекая всеобщее внимание:

— Горе нам, горе! Видела я сегодня сон вещий, и было мне дано узнать волю богов. О Митрадил! Сильно обижен на тебя колебатель земли, Посейдон, плохо ты его почитаешь. Грозится наслать на тебя страшное землетрясение, многие из нас погибнут. А потом со дна моря поднимется огромная волна, высотою с гору, и тогда уже никто не спасется!

Зашумели придворные, загалдели; некоторые задвигались к выходу.

— Тихо, тихо! – Она развела руки в стороны и ропот затих. – Я еще не закончила! На твое счастье, царь, есть Одна, готовая взять тебя под защиту, отведя прочь гнев посейдонов, — моя госпожа, прекрасная милосердная Афродита. И за эту великую милость требует богиня какую-то малость — всего лишь одну жизнь, о царь!

Митрадил склонил голову.

— Всегда была милостива к нашему роду Киприда.

— Но богиня требует не абы кого. – Жрица помолчала, собираясь с духом. – Она требует жизнь твоего сына и наследника Психея.

Психей, стоявший рядом с отцом, побелел и забыл, как дышать. А жрица продолжила нараспев:

— Завтра на рассвете надлежит ему спрыгнуть вниз с Оринейской скалы прямиком в синее море. И как только волны заберут его тело с собою в морские чертоги, будешь знать ты, что принята твоя жертва и несчастье не тронет твою страну и тебя.

— Постой! Будет ли богиня удовлетворена, если на месте сына буду я? – Царь схватил за руку уже открывшего было рот, чтобы возразить, Психея. — Ведь царь более ценная жертва, чем мальчишка.

— Нет, Митрадил, — печально покачала головой жрица. – Богиня несколько раз повторила, что не примет иной жертвы, кроме царевича.

Страшный шум поднялся во дворце. Посерел царь, разом на двадцать лет состарился, знает, что не посмеет пойти против воли богов, не сможет пожертвовать землей и людьми даже ради жизни любимого сына. Зарыдала, заламывая руки, царица-мать, бросилась к Психею: цепляется за его одежды, гладит, не хочет отпускать. Теломена спряталась на груди Элоила — чувствует за собой вину, ужасается и раскаивается: не желала она такого конца для брата. Психей же стоял оглушенный; шум, плач и крики доносились до него, словно издалека, а в голове лишь одна мысль билась : «Как же так?.. За что?.. Я еще слишком молод, я не хочу умирать!» Поглядел он в глаза отца и осознал тогда до конца обреченность и безнадежность своего положения.

— Не волнуйся, отец, я не опозорю тебя. Значит, судьба у меня такая: пожертвовать собою ради счастья семьи и народа.

— Прости меня, сын, я ничего не могу сделать.

— Знаю и ни в коем разе тебя не виню.

***

В полночь процессия людей в траурных одеждах и с факелами в руках вышла из западных ворот дворца и длинной цепью потянулась по дороге к Оринейской скале. Впереди уверенно вышагивал в темно-серых одеждах Психей; он поддерживал одной рукой внезапно одряхлевшего отца, а с другой стороны за него цеплялась Теломена. Царицу несли в паланкине: у нее отказали ноги, и она не могла сделать и шагу самостоятельно. Со всех сторон тракта теснился народ. Многие, не стесняясь, плакали — люди искренне любили своего царевича, такого прекрасного, доброго и благородного, и с такой несчастливой судьбой. Они провожали его, как героя, усыпая последний путь цветами. У подножия скалы Психей в последний раз обнял родных, запахнулся поплотнее в черный плащ-гиматий, взял в руку факел и решительной поступью, не оглядываясь назад, пошел наверх к своей погибели.

Поднявшись на гору, он посмотрел на восток. Небо над морем слегка посерело: уже скоро, должно быть, появится из глубин моря одетая в шафранный пеплос богиня зари, розоперстая Эос, вынырнет на своей колеснице и озарит божественным розовым светом всё вокруг. И это будет означать для него конец всему. Но пока у Психея есть еще немного времени.

Факел был больше не нужен, и он скинул его со скалы в море: этот путь и ему предстоит. Ох, как же нескончаемо долго падал факел, пока подпрыгнув и несколько раз перевернувшись, не потух от удара о мокрые прибрежные камни. И тут вся напускная решительность покинула разом Психея. Застыв и сгорбившись, как столетний старик, скорбно размышлял он о своей невезучей судьбе: как же страшно умирать в шестнадцать лет, ничего не увидев и не распробовав!

Почти окончательно рассвело. Перед ним, насколько хватало глаз, расстилалось синее ласковое море; волн сегодня почти не было. Психей еще раз глянул вниз: «Как высоко!». Под ним, натыкаясь на береговые валуны, разбивались волны и сердились, и шипели, и отхлынывали одна за другой, утягивая камни с берега. Факела нигде не было видно. «Жадные волны уже утащили его на дно, — подумал Психей. — Так и меня утащат». Он тяжело сглотнул. У него закружилась голова, и он отступил, задыхаясь.

— Ну что же ты за трус такой! Ни на что не годен! Даже на такой маленький шаг. Это ведь всего лишь еще один шаг, один из многих тысяч, которые мне пришлось делать в жизни. Соберись же, трус, давай! — И Психей, крепко зажмурившись, шагнул вперед в пустоту.

Комментарий к 2. Козни Афродиты

[1] Я знаю, что по легенде Афродиту просила одолжить ее пояс царица богов Гера для того, чтобы, соблазнив и усыпив, отвлечь Зевса от помощи троянцам. Но тогда бы мне пришлось вплетать в канву «Психея» Троянскую войну. Этого я делать никак не хотела, поэтому пришлось заменить жену Зевса, Геру, на Кибелу.