— Вот тебе первое задание, раб. Ты так безобразен, что, думается, сыну моему лишь усердием угодить и смог. Хочу и я поглядеть, насколько ты прилежен! Разбери эту кучу смешанного зерна, разложив как следует, по-отдельности. А вечером я проверю.

— Но это же невозможно… — начал было Психей.

— Что?! Первое задание и уже возражения? Хорошо же ты служить готов!

Психей, сжав зубы, встал на колени и начал разбирать зерно в отдельные кучи: горох в одну сторону, ячмень в другую, просо в третью, и опять, и опять — монотонное бесконечное занятие. Богиня унижала его, заставляя выполнять женскую работу. Но тут ему кстати вспомнилась история великого Геракла: тому тоже пришлось хлебнуть унижения рабства у жестокой женщины, Омфалы. Та не просто заставила его делать постыдную женскую работу, но еще и рядила в женские тряпки, всячески насмехаясь при этом. Мысли о величайшем герое помогли ему немного воспрять духом.

Через час руки его начали подрагивать от напряжения, спина ныла, мелкие камни мозаики больно впивались в колени, а работы не убавилось ничуть. Афродита внимательно наблюдала за ним, откинувшись на троне и потягивая вино из хрустальной чаши:

— Работник из тебя никудышный, конечно. Не знаю, зачем я вообще тебя здесь терплю? Я просто добрая слишком, никому отказать не могу. — Она пригубила вина и продолжила вкрадчивым тоном: — А может быть, ну его, наше соглашение? Зачем тебе с Эротом видеться? Он тебя давно забыл и день и ночь с моими прекрасными харитами развлекается. Да и чувств особых он к тебе не испытывал никогда. Ты был так, забавная игрушка на пару недель…

— Он говорил, что любит меня! — вскинул голову Психей.

— Любит?! — расхохоталась она. — Любит!.. Да у него таких, как ты, и милее во много раз, уже сотни были. А будут тысячи. Он и забыл уже, как тебя звали. Так к чему тебе с ним встречаться?

— Ты обещала, — упрямо сказал Психей.

— Если хорошо служить будешь. Пока же я большого усердия не вижу. Работаешь ты медленно, только ноешь!

Афродита продолжала забавляться, покалывая его шпильками, но Психей сжав зубы, лишь механически разбирал зерно. Наконец, ей надоело и она удалилась на пир богов напомнив, что вечером проверит, как он выполнил задание.

Только она скрылась, как вся выдержка Психея испарилась. У него опустились руки — ни за что ему не перебрать всё зерно к вечеру, работы здесь на неделю. Но тут перед ним появился муравьишка — он слышал все придирки Афродиты и был возмущен несправедливостью. Он позвал своих сородичей и уже через пару минут огромное муравьиное племя прилежно разбирало завалы зерна и управилось с работой еще до наступления вечера.

Афродита вернулась к ночи в прекрасном расположении духа, вся гирляндами из роз и лилий увешанная. На пиру она сообщила богам, что перед ней очень сильно провинился смертный Психей. Во имя искупления вины он добровольно пошёл служить к ней в рабство, и чтобы никто из богов не смел ему помогать. Некоторые уже слышали про этого Психея и стали, посмеиваясь, перешёптываться. Афродита вскочила со своего места, сжав кулаки. Всё сразу стихло — не привыкли боги видеть всегда улыбчивую, благую богиню в таком гневе.

— Я не шучу! — громко заявила она и обвела каждого из собравшихся взглядом. — Психей — мой раб, и если узнаю я, что кто-то из вас сжалился и ему помогать начал, вовек не видать тому в любви счастья.

Усмешки сразу же сползли с лиц присутствующих, и Афродита, довольная произведенным впечатлением, снова села. Затем кто-то воскликнул: «Да кому он сдался!», и снова зашумели, зашутили боги, и пошел своим чередом пир. Лишь Афина долго смотрела в её сторону своими круглыми совиными глазами, но Афродита лишь головой тряхнула — та всегда её недолюбливала, красоте завидуя.

Она уже предвкушала головомойку, которую задаст Психею, и никак не ожидала увидеть аккуратно разложенное по кучам зерно. Богиня разозлилась и даже ногой топнула:

— Кто в моем дворце посмел помочь тебе?! — Она заозиралась, будто стены могли дать ей ответ. Однако делать было нечего, и Афродита скрепя сердце признала, что с первым заданием Психей справился, и, не сказав больше ни слова, унеслась к себе.

Психея же отвели в какую-то каморку без окон, с подстилкой из соломы вместо постели. Ему кинули лепешку черствого хлеба и дали кувшин с водой, а затем с грохотом заперли дверь.

На следующее утро Афродита вызвала Психея к себе и улыбнулась ему столь лучезарно, что он озадачился, какую же гадость она приготовила на этот раз. А богиня и говорит:

— Недалеко отсюда быстрая речушка течёт. На её крутом берегу есть зелёный луг, а на лугу том пасутся златорунные овцы. Сейчас же отправляйся в путь и принеси мне моток их золотой шерсти. Это совсем не трудно, право.

Психей прихватил с собой ножницы и отправился в путь. Вскорости он достиг той речки с обрывистым берегом, поросшим кустами. Кусты росли не плотно, и в просветах между ними то и дело мелькали золотистые всполохи. Речушка сильно обмелела за засушливое лето, и он смог спокойно перейти её вброд. Но только Психей собрался было карабкаться вверх по обрыву, как тростинки, что росли на берегу, заволновались-зашелестели на ветру:

— Не ходи, Психей, не ходи, не ходи. Овцы те злы и опасны, смертного к себе ни за что подпустят: покусают, наколют на рога, растопопчут копытами. Дождись вечера: пастух угонит их с пастбища на ночлег, и тогда ты сможешь выйти на поляну и собрать клочья золотой шерсти с кустов.

Психей так и сделал и вернулся во дворец к ночи с мотком золотой шерсти. Афродита удивилась, его увидев, а на шерсть даже не взглянула — сразу же отбросила в сторону на пол. Лицо ее скривилось:

— Долго же ты ходил!.. И опять тебе помог кто-то! Но, посмотрим, что ты дальше делать будешь, а пока иди с глаз моих прочь.

Несколько дней её не было видно на Кипре, так что Психей даже забеспокоился, не забыла ли она о их уговоре, а потом Афродита явилась как-то по утру и сразу же вызвала его к себе в спальню. Он вошел, пробормотал: «Госпожа…», она же, не обращая никакого внимания, продолжала сидеть к нему спиной, расчёсывая волосы перед зеркалом. Он кашлянул, потом еще раз, погромче. Афродита, не поворачивая головы, сказала:

— А, это ты, раб! Как же ты мне надоел. Сама не знаю, зачем только я тебе помочь согласилась?.. Видела вчера Эрота и рассказала ему, как ты ко мне на днях, весь грязный и оборванный, заявился. Он сначала вспомнить не мог, кто ты такой, а потом долго хохотал, узнав, как ты тут на коленях ползал да зерно разбирал. Сказал, что так тебе и надо! А потом умчался к своему возлюбленному… Я тебе рассказывала, что у него новая любовь появилась, нет?

Психей привалился к косяку двери, лицо его исказилось от боли — слова Афродиты словно когтями рвали ему сердце. Он был лишь счастлив, что богиня сидит спиной к нему, и можно не стараться держать лицо, а она продолжала безжалостно:

— Хариты моему проказнику надоели и теперь у него новая забава. Мальчик. Юный. Прекрасный, как свет нового дня… Ах, видел бы ты, как он прелестен: златокудрый, голубоглазый, с улыбкой сладкой на устах, с голосом, что звенит подобно колокольчику, с телом гладким, беломраморным — в общем, не чета тебе. Мой негодник глядит на него с такой страстью, целует с таким жаром, и всё в спальню к себе утащить норовит. А потом оттуда такие стоны несутся, что оры и нимфы все дела бросают…

Психей до крови прикусил губу. «Это неправда, неправда, неправда! Она специально меня мучает». И вдруг встретился с отражающимся в зеркале синим глазом, глядящим на него с жестоким любопытством. Поняв, что ее уловки раскрыты, Афродита повернулась к нему:

— Вот скажи мне, зачем тебе с Эротом встречаться?

Психей еле выговорил белыми губами:

— Я хочу поговорить с ним и увидеть всё… своими глазами. Всего лишь одна встреча, прошу!.. Я выполнил все твои задания?

Афродита только глаза закатила:

— Какой резвый! Ты только приступил к служению.

Она встала, подошла к нему вплотную, так, что Психею пришлось задрать голову, и всучила ему серебряный кувшин со словами: