— Очень больно?.. Это этот негодяй тебя так?

Эрот кивнул, закусив губу:

— Да, маслом из светильника, когда рассматривал меня во сне.

— Он тебя видел?! Ну, уж будь спокоен, я с ним теперь поквитаюсь! — глаза Афродиты загорелись мстительным огнём.

Эрот даже привстал на подушках и сказал твердо:

— Нет, оставь его, пожалуйста, в покое, я его уже и так наказал… Вот только ты не могла бы замолвить за меня словечко перед Зевсом — ведь я показался на глаза смертному не по своей воле?.. Ты же знаешь, когда на тебе твой пояс, отказать тебе никто ни в силах.

— Ладно, — сказала она после некоторых раздумий. — Но ты же понимаешь, как твоя мать и госпожа, я не могу оставить твое непослушание безнаказанным? До поры до времени ты будешь заперт в этой комнате — тебе всё равно пока отдых нужен. А чтобы искушений меньше было, крылья я тебе подрежу. К тому времени, как вылечишься, — отрастут.

Эрот только рукой махнул — хоть полностью режь. Тут подоспели оры. Афродита дала ему настойки мака, протерла место ожога нектаром, затем сложила большой кусок корпии в несколько слоев, хорошенько пропитала и его божественным напитком, приложила к плечу и плотно перевязала.

— Асклепия звать не будем — засмеют. Пусть дольше, но с нектаром и так заживёт.

Затем она снова взяла в руки золотые ножницы и посмотрела на сына. Эрот покорно перевернулся на спину и раскрыл крылья. У Афродиты выступили слёзы от такой безропотности своего сына, но она взяла себя в руки и срезала по ряду длинных серебристых перьев с каждого крыла. А затем, укрыв его покрывалом, поцеловала и, наказав на прощание быть хорошим мальчиком, оставила отдыхать одного — настойка уже начала действовать, и Эрот засыпал на глазах.

Афродита вышла во двор, велела запрягать свою парадную колесницу белыми голубками — тут же слетелись и стаи других птиц — взошла на нее и, сопровождаемая чириканьем и птичьим звонкоголосием, направилась к Зевсу.

Комментарий к 7. Советы Пана

[1] Сиринга - многоствольная флейта, её еще называли флейтой Пана.

[2] У Апулея ничего не говорится, откуда Психей родом. Я сделала его малозийским греком и поместила его родину в одно из городов-государств на западном побережье Малой Азии, но не конкретизировала больше. Этим объясняются некоторые отличия от «классической» Балканской Греции. Соответственно, дворец Эрота располагался где-то в современной Центральной Анатолии.

[3] Каллипига означает «Прекраснозадая».

========== 8. Путь в Пафос ==========

Психей стоял на палубе корабля и наблюдал, как мерные взмахи вёсел гребцов приближают его к конечной цели пути — Пафосу. Позади остались скитания, позади остался отчий дом. Он попрощался с ним во второй раз, уверенный, что на сей раз навсегда, наглухо закрыв дверь в своем сердце.

Около двух месяцев минуло с той ужасной ночи, когда Эрот покинул его, оставив горевать в страшной тоске. Тогда, переговорив с Паном и наскоро собравшись, Психей тронулся в путь и всё время двигался в сторону побережья, на запад, ориентируясь по солнцу и звёздам. Чаще всего дорога его пролегала по безлюдной дикой местности, но иногда по пути ему встречался то пастух с отарой овец, то такие же, как и он, странники, но никто из встретившихся не желал иметь с ним дело — на все его расспросы они лишь молча отворачивались в сторону. Жители тех немногих деревенек, мимо которых пролегала дорога, захлопывали дверь перед носом, даже не давая раскрыть рот. Как-то заметив косой недобрый взгляд на свои золотые застежки и пояс, он сложил их до поры до времени в заплечный мешок, приспособив вместо фибул острые заточенные ветки, а вместо пояса длинный лоскут плаща, отхваченного ножом по всей длине. Это не помогло ему завоевать расположение простого люда, но так было, в любом случае, безопасней.

Как-то раз Психей наткнулся на заброшенный храм Деметры. Перед входом были свалены в кучу заржавевшие серпы, мотыги и лопаты;тут и там валялись плетёные корзины и перевернутые короба с рассыпавшимся зерном, деревья гнулись к земле под тяжестью румяных плодов. Психей, навел порядок, как смог: разложил все по местам, снял плоды и, сложив их в корзины, поставил перед входом в запертое святилище-целлу. А сам расположился на ночлег между колонн портика – это был единственный раз, когда у него была крыша над головой.

По мере приближения к побережью местность стала казаться знакомой, и Психей понял, что находится недалеко от родного города. Уже на следующий день он вошел в городские ворота и направился ко дворцу отца. В глубине души он знал, что Теломена обманула его во всём, и когда стража не пропустила его во дворец, не сильно удивился. Стражники вдобавок высмеяли его, сказав, что их царевич мало того, что умер несколько месяцев назад, так ещё и был прекрасен, как юный бог; его же видом можно только ворон в саду пугать. Да, в этом отощавшем от голода и невзгод оборванце в дырявом плаще сложно было признать царевича Психея. Он побрел прочь, решив проникнуть во дворец через сад ночью.

Пока же нужно было утолить голод и освежиться. Психей направился на базар и, оставив у менялы пару звеньев своего золотого пояса, разжился мешочком монет, посетил городские бани, а затем пошёл в ближайшую харчевню и в первый за долгое время досыта наелся. Там он осторожно расспросил хозяина о царской семье. Как он уже знал, все продолжали считать его мертвым, а наследником Митрадила был объявлен муж дочери, Элоил. Это объясняло многое, но не всё, и Психей с ещё большим нетерпением стал ждать встречи с сестрой.

Ночью он прокрался к высокому частоколу, окружавшему сад царского дворца. Когда-то давно они с сестрой случайно обнаружили в ограде лаз небольшого животного, замаскировали его кустами и не раз пользовались им, скрываясь от докучливых наставников. С тех пор лаз, казалось, очень сузился и Психей едва не застрял в нем плечами. Он молился всем богам, чтобы для охраны дворца не взяли новых собак и они не выдали его лаем. Его молитвы были услышаны или же просто собак в эту ночь не отвязали, и ночь прошла спокойно. Утром, спрятавшись за высокими кустами, он высматривал Теломену, зная, что она любит прогуливаться после завтрака. И это утро, к счастью, не стало исключением.

Психей окликнул её. На лице у Теломены был написан такой ужас, словно земля разверзлась у неё под ногами. Психей же вышел из своего убежища и спокойно рассматривал её, узнавая в драгоценностях, которыми была увешана сестра, и свои подарки матери. НоТеломена уже совладала с собой и сложила губы в притворную улыбку:

— Что ты здесь… Как… как ты здесь оказался? Ну и вид у тебя. Тсс, молчи! — И, быстро оглянувшись по сторонам, потянула его прочь, на скамейку вглубь сада.

— Ты ужасно выглядишь! — продолжила Теломена, оглядывая его. — Последний нищий на городской площади выглядит лучше, чем ты… И что с твоим лицом? Ты как-то… изменился. Странно, раньше ты казался мне таким красивым, а сейчас… — она запнулась в поисках подходящих слов.

— Зато ты очень хорошо выглядишь. И ожерелье на тебе красивое надето.

Теломена взметнула ладонь к украшению, словно желая спрятать его, а затем одернула руку. Губы Психея скривились в горькой усмешке:

— Ты ведь на самом деле никому не сказала, что я жив? Ни отцу, ни матери… Я хочу только знать, за что ты так со мной?

— Что «за что»? — Она сделала вид, что не поняла, но глаза забегали, выдавая ее. — Ожерелье за что? Так это мы с матушкой поменялись: она мои украшения носит, я её…

Психей смотрел на неё и молчал. Она поёжилась под этим взглядом, облизнула разом пересохшие губы и начала оправдываться, глядя куда-то в сторону:

— Я просто боялась, что родители не выдержат удара счастья. Думаешь, всё так просто? Знал бы ты, как долго они убивались и плакали! Я решила, что лучше не бередить старые раны. Ты же всё равно возвращаться не собирался! Как ты, кстати, проник в сад?

— Через лаз.

— Ах, да, наш лаз! Как я могла забыть! — На лице у неё появилось задумчивое выражение, но затем она дёрнула головой, словно отгоняя непрошенные воспоминания, и подняла голову на брата, широко распахивая в притворной наивности глаза: — Ну, а как тогда всё прошло? Был там… э-э… дракон?