Фрэнк молчал долго, осмысливая сказанное. Оно точно не было для него чем-то новым, каким-то откровением, потому что незримо обитало на краю его сознания. Но отчего-то всё равно произвело эффект порохового выстрела под самым ухом. «Вырастить в любви… Ведь и меня вырастили в любви в этом доме, и я совершенно точно могу считать Марго своей второй матерью», — думал он.

— А у тебя? — тихо спросил Фрэнк. — У тебя были когда-нибудь свои дети, Маргарет?

Она грустно усмехнулась. Фрэнк не видел её лица, но почувствовал некоторое напряжение.

— Я добывала хлеб, будучи уличной девкой, с шестнадцати лет. Конечно, у меня были дети. Много детей, если быть точной. Только они все умерли, — сказала Маргарет с затаённой печалью. — Беременная девка не нужна никому. Она вызывает жалость и отвращение у клиента и не может зарабатывать достаточно. Среди нашей компании потаскух из уст в уста ходили разговоры о разных способах того, как не дать ребёнку родиться. Кажется, после десятого выкидыша я перестала беременеть. Оно и к лучшему, — тихо закончила она. На руке Фрэнка уже было мокрым-мокро от слёз, но он и не думал отстраняться, продолжая всё так же трепетно обнимать Маргарет за шею. — Понимаешь, судьба никогда не наказывает просто так, от вредности или злости. Все мы расплачиваемся за что-то, все мы несём заслуженное наказание. Как видишь, мои грехи слишком тяжелы, чтобы пенять на что-либо. Я просто стараюсь радоваться каждому дню рядом с вами, потому что видеть, как Джерард и как ты, — мои лучшие и любимые выстраданные дети, меняетесь на глазах, мужаете, становитесь сильными — это лучшая награда, что может получить моё сердце.

Фрэнк чуть покачивался из стороны в сторону, баюкая в своих объятиях открывшую свою душу Маргарет. Его вторую маму, которую он любил безмерно и искренне. Говорить не хотелось — слова теперь были лишними. Фрэнк не выходил из этого мерного транса довольно долго, пока не почувствовал, как его треплют за руку:

— А теперь, душа моя, поди в дровяную и наколи достаточно дров, иначе мне будет не на чем готовить для вас, проглотов, ужин.

Улыбнувшись, Фрэнк поцеловал Маргарет в висок и, прошептав: «Спасибо…», — вышел на улицу. Колка поленьев на мелкие чурбачки, идущие на растопку, была отличным делом для того, чтобы, не отвлекаясь от занятия, передумать тысячу мыслей и привести свою расстроенную голову в порядок.

Он не знал, что будет завтра, но был уверен как минимум в двух вещах. Первая — что он обожает Маргарет и ни за что не даст её в обиду. И вторая, не менее важная: он никогда и никуда не уедет от этого упёртого и гордого мужчины, которого любит больше жизни. Так просто тот от него не отделается.

В дверь постучали. Негромко, но очень уверенно, что Джерард, уже приготовившийся ко сну и читающий книгу в постели, лишь удивился.

— Войдите, — сказал он достаточно громко, гадая, кого же ждать за дверью. Но ни одно из его предположений не подтвердилось, едва он увидел вошедшего в комнату Фрэнка, тут же закрывшего за собой дверь.

Света от канделябра на прикроватной тумбе едва хватало, но это определённо был он — его мальчик, опершийся спиной о дверь, одетый в одну лишь тонкую ночную рубаху. Дыхание перехватило так неожиданно и резко, что Джерард не сразу смог выговорить нужные слова:

— Фрэнки? Что ты делаешь здесь?

Он осознанно делал вид, что не понимал. Он притворялся, будто хотел узнать, в то время как на самом деле ему чудились в этом сумраке голодные, по-звериному горящие глаза, устремлённые прямо на него. Сердце застучало с удвоенной скоростью, а пальцы ног похолодели, когда Фрэнк, переступая с грацией ленивой кошки, медленно пошёл к нему, не говоря ни слова.

Их зрительная связь отдавала почти физической болью. Книга выпала из ослабевшей руки Джерарда, глухо стукнувшись о доски пола. Он даже не обратил на это внимания.

— Фрэнк? — очень тихо спросил Джерард, когда вдруг его правого запястья коснулись белые прохладные пальцы. Они не отрывали взгляда друг от друга, и в этом неверном мерцающем свете Фрэнк казался воплощением чего-то нереального: древнего и порочного, по чьей-то злой ошибке заключённого в хрупкое невинное тело. Джерард не понял, что произошло. Он буквально был загипнотизирован немигающим взглядом таких тёмных сейчас глаз. Будто внутри них плескалась сама ночь. Джерард очнулся лишь тогда, когда обе его руки были накрепко перевязаны шёлковым шарфом, перекинутым через перекладину кровати. Он оказался в немыслимой и беззащитной позе — со связанными руками, приподнятыми у него над головой. Нереальность происходящего мгновенно лишила его разума, и он, ещё стараясь сохранить остатки спокойствия, серьёзно спросил:

— Что ты делаешь, Фрэнк? Мне кажется, шутка затянулась… — он еле успел договорить, как на его губы лёг тонкий палец, заставляя подчиниться. Лицо Фрэнка, такое уверенное и спокойное, покоряло Джерарда. Никогда прежде он не выглядел так сосредоточенно. Никогда прежде не был столь горяч в этой своей взрослой серьёзности. По спине связанного Джерарда пробежали мурашки, заставляя напрячься соски и всё тело — поёжиться. Он дёрнул руками, проверяя крепость пут. Узлы оказались мастерскими — при усилии затягивались сильнее, больно врезаясь шёлком в запястья. Но стоило лишь немного расслабить руки, спокойно опустив их на подушки — тут же смягчались, переставая приносить дискомфорт. Джерард улыбнулся.

Пальцем, таким острым и прохладным, Фрэнк заскользил вниз по наливающемуся жаром телу. Вниз, касаясь его чувственной нижней губы и подбородка, нежно оглаживая адамово яблоко и впадинку между выделяющихся ключиц. Дальше начинался край накинутого одеяла, и именно его Фрэнк зацепил своим движением, следуя всё ниже — по груди меж двух коричневатых сосков, по напряжённому рельефному животу, стягивая одеяло и оголяя все больше матово мерцающей кожи… Джерард, не дыша, наблюдал за лицом Фрэнка. Он даже закусил губу, чтобы не начать издавать никаких звуков от переполняющего желания. Его руки, несмотря на приносимое путами неудобство, то и дело дёргались в глупых попытках освободиться. Лишить его возможности прикоснуться на самом деле являлось очень жестокой пыткой. Возможности сжимать Фрэнка в своих объятиях, ласкать его… Это походило на некую демонстрацию собственной воли, на открыто брошенный ему вызов. Джерард буквально начинал сходить с ума от этого.

Фрэнк же, опустив глаза, серьёзно и заинтересованно наблюдал за тем, что открывается его взору. Проведя пальцем прямо по пупку, ненадолго нырнув в его лунку, он уверенно двинулся дальше, по дорожке тёмных жестковатых волос. И чем ниже спускалось одеяло, тем медленнее становилось движение пальца Фрэнка… Тем сильнее и неистовее вздымалась грудь Джерарда, что пытался надышаться разлитым в воздухе напряжением.

Прикосновение прохладного пальца к почти затвердевшему естеству вырвало из глотки Джерарда хриплый сдавленный рык. Фрэнк же будто и не услышал его, продолжая спускать одеяло всё ниже, путешествуя уже по внутренней стороне напряжённого бедра. Ничто, казалось, не выдавало состояния Фрэнка. Кроме чуть порозовевших скул и ярко заалевших кончиков ушей.

Оставшись полностью обнажённым под этим пристальным взглядом, Джерард впервые за долгое время почувствовал укол смущения. Его эрекция пришла в состояние твёрдости лишь от того, как Фрэнк смотрел на него, закусывая губу каждый раз, как член Джерарда подрагивал от прилива. Джерард хотел говорить — много и несвязно, ругаться по-итальянски, освободить руки и распять этого дерзкого мальчишку под собой прямо на своей кровати без каких-либо предварительных ласк. Взять его, сделать своим, не сдерживая собственного голода. Но, смирившись, он принял правила этой безмолвной, обжигающей разум игры.

Взгляд Фрэнка затапливал его жаром и стыдом. И хотя в происходящем не было ничего стыдного для обоих, Джерард с удивлением испытывал это давно забытое чувство. Словно всё самое сокровенное, что у него было, выставили напоказ, и теперь оценивают. Он негромко заскулил, сжимая ягодицы и напрягая пах, отчего эрекция с силой дёрнулась вверх. Внизу живота упруго пульсировало, а в запястья врезался шёлковый шарф. Фрэнк же только смотрел, поглаживая себя через тончайшую ткань рубашки. Когда его руки начали двигаться? Джерард не мог сказать. Всё было на грани, будто опутанное опиумным дурманом желания.