— Конечно! Конечно, я очень хочу поехать с вами!
Тепло попрощавшись с домочадцами и Луизой, Джерард взлетел на своего коня, с интересом поглядывая на Фрэнка. Его кобылу не седлали, Джерард хотел оставить её здесь до следующего раза. Потому что от него не укрылся блеск ревности и мечтательности в глазах Фрэнка, когда они ехали верхом к Шарлотте.
— Оттого, что ты смотришь по сторонам, твоя лошадь не объявится, mon sher, — сказал он, наконец. — Просто забирайся ко мне и перестань делать вид, что ты не понимаешь, о чём я. — Джерард игриво улыбнулся, освобождая стремя со стороны Фрэнка, чтобы тот мог забраться впереди него. Конечно, двадцатилетний юноша был далеко не маленькой девочкой, но Джерард был совершенно уверен, что Кронц спокойно выдержит их обоих, и, ко всему, своя ноша не тянет.
Короткий разыгранный спектакль стоил того. Заметно порозовевшие скулы Фрэнка и заалевшие кончики ушей, влажный взгляд темнеющих глаз стали более чем достойной наградой.
— Это неловко, — смущённо проговорил Фрэнк, подходя ближе к коню и примериваясь к стремени.
— Смелее, мой мальчик, — игриво улыбнулся Джерард, уже предвкушая теплоту упругого тела перед собой и волнующий запах тёмно-каштановых волос, что совершенно точно будут лезть ему в лицо при скачке. Он хотел обнимать Фрэнка, прижимаясь грудью к его спине со всей силы. Хотел видеть крепкие бёдра меж своими, что обнимают лошадиный круп. Он уже давно горел, стараясь гасить в себе эти слишком яркие желания, но сейчас часть их вырвалась наружу. — Давай же. Нас никто не видит.
Фрэнк взобрался легко, чуть задев носком высокого сапога немного отодвинувшегося назад Джерарда. Его смущение так и не проходило, принося бесконечное удовольствие. Едва тот устроился, Джерард сжал бёдрами его ноги и, подавая сигнал коню, тронул поводья.
— Разрешите, я возьму их? — попросил Фрэнк, касаясь ладонями рук наставника, что еле придерживал кожаный ремень поводьев. Кронц был умным и отлично объезженным, он не нуждался в понуканиях. Но этот трогательный жест выглядел более чем убедительно. Тем более, он освобождал его руки, и это стало решающим звеном в недолгой цепочке размышлений.
Передав всю ответственность устроившемуся меж его бёдер Фрэнку, Джерард обхватил его поперёк талии, прижимаясь крепко и томно, с силой вдыхая запах, прикасаясь носом к волосам и коже сбоку шеи. Фрэнк вздрогнул от этой желанной, но всё же неожиданной ласки. Они неторопливой трусцой выехали за пределы поместья. Их не могли бы разглядеть даже из окон, да и совсем не это волновало Фрэнка.
Жар. Всепоглощающий жар тела сзади расползался по его спине и плечам, обжигал шею, бился в затылке, словно пойманная в силки канарейка. Жар Джерарда растапливал его тело, туманил разум желанием, которому они так ни разу и не отдались за всё последнее время. Фрэнк мечтал об их близости, но с мазохистским удовольствием оттягивал этот момент как можно дольше. Ведь он знал, он чувствовал. Чем дольше продержатся они, тем слаще и безумнее будет их первый раз. Когда будут сброшены все маски и предрассудки, и они предстанут друг перед другом не столь обнажёнными телом, сколько совершенно нагими душой.
Чувствуя руки, что вдруг проснулись и мягко задвигались по тонкой рубашке на его груди, будто случайно забираясь в прорези между частыми завязками, Фрэнк старался следить за глубиной и размеренностью своего дыхания. Он не собирался сдаваться так просто. И именно в этот момент горячие, сухие губы Джерарда нашли его шею чуть ниже и дальше уха, сначала целуя, а затем проводя по этому месту влажным острым языком. Издав странный хриплый звук, Фрэнк, не выдержав, выгнулся дугой и, запрокинув голову, удобно устроил её на плече Джерарда, бессильно открываясь для его ласк. Шея всегда была самым слабым и чувствительным его местом. Новые поцелуи, перемежающиеся покусываниями и горячими дорожками от языка, не заставили себя ждать.
Фрэнк изнемогал, закрыв глаза. Его тело начало дрожать в опытных, бесстыдных и настойчивых руках. В конечном счёте, он и так знал, что Джерард способен творить с ним ужасные вещи, от которых он не в силах отказаться. Его ослабшей воли хватало лишь на то, чтобы окончательно не выпустить поводья из дрожащих пальцев.
Доверив дорогу Кронцу, они предавались странным играм прямо на его спине, до тех пор, как конь не остановился вовсе, постепенно перейдя на шаг, и не нагнул гибкую шею к мягкой траве на обочине.
— Кажется, нас больше не собираются никуда везти, — с тихим смешком прошептал Джерард, нежно касаясь губами порозовевшего уха Фрэнка. Тот лишь в очередной раз вздрогнул, обкусывая свои влажные губы. Фрэнк практически плыл в беспамятстве, пока Джерард, спускаясь с коня, придержал его ослабшее тело руками, а потом, подхватив, словно ребёнка, отнёс чуть в сторону от дороги, чтобы нетерпеливо уложить на траву.
— Ты великолепен, душа моя, любовь моя, ты сводишь меня с ума, — шептал Джерард, нависая над ним сбоку и нетерпеливо развязывая шнуровку и на блузе, и на верховых кюлотах свободной рукой. Он не переставал целовать Фрэнка, смотревшего на него затуманенным взглядом из-под опущенных ресниц, и когда их языки, опаляемые жаром сбивающегося дыхания, встречались меж губами, на них с воем и треском обрушивалось небо — настолько острыми и желанными были ощущения.
Джерард давно нашёл медленную, неторопливую дорогу вниз: ладонью вдоль груди, едва коснувшись пальцами сморщенных сосков, ниже, обласкивая углубление пупка, отчего Фрэнк, томно выдохнув, лишь выгнулся сильнее; касаясь дорожки волос ещё ниже, проникая под ткань, чтобы сгореть от жара сильной эрекции, чтобы на мгновение ошалеть, пропустив несколько ударов сердца.
— Еsattamente lava calda*… — сдавленно прошептал Джерард, начиная бесстыдно ласкать, двигать рукой, повинуясь требовательным просьбам напряжённого, словно вытянутого в струну тела под ним. Его собственное сердце стучало так быстро, что он опасался — не выпрыгнет ли? Не подведёт ли его?
*Горячий, словно лава (ит.)
Остановившись ненадолго лишь для того, чтобы приспустить ткань кюлотов, Джерард сделал то, о чём Фрэнк не мог ни думать, ни мечтать — склонился над его пахом, чтобы Фрэнк под ним, громко простонав и в диком смущении закрыв лицо руками, почувствовал всю влажность и теплоту его нежного, умелого рта, упругость губ и сопротивление глотки. Фрэнк не верил собственным ощущениям — но он был целиком и полностью внутри рта Джерарда, и это осознание действовало сильнее многократной дозы афродизиака, растворённой в вине. Опустошающая, сметающая волна поднялась слишком резко, и хватило всего нескольких движений, чтобы та снесла всё на своём пути, чтобы Фрэнк, содрогаясь раз за разом, заполнил семенем жадный рот Джерарда, который, совсем не пытаясь отстраниться, только судорожно сглатывал.
Их, совсем сошедших с ума, не волновало, что они лежали совсем недалеко от дороги, примяв своими телами густую траву. Дорога эта соединяла лишь два соседствующих поместья, и обычно по ней никто не ездил. Их не волновало, что сгущающиеся сумерки несли в себе свежесть и прохладу — жара их разгорячённых страстью тел вполне хватало, чтобы обогревать ближайшее пространство вокруг себя.
Наверняка, они были безумны. Во взаимной любви друг к другу, в неудержимости желания, в преданности… Но и это их не слишком волновало в этот миг.
Джерард, прилёгший рядом со своим возлюбленным — до сих пор горячим, тяжело дышащим, оголённым, — был бескрайне счастлив. И когда очнувшийся Фрэнк вдруг мягко, но требовательно опустил свою руку на его пульсирующую неудовлетворённым желанием плоть, лишь сжал ее своей ладонью и, поднеся к губам и нежно поцеловав каждый палец, произнёс: — Не нужно, малыш. Не сейчас… Мне и так до безумия хорошо только оттого, что ты столь ярко и честно реагируешь на мои ласки. Это восхитительно, mon cher. Я… так люблю тебя, — чуть тише выдохнул Джерард, тут же поворачивая голову и целуя Фрэнка во влажный висок.
— Я люблю вас больше, — тихо прошептал Фрэнк в ответ, улыбаясь. Прохладный вечерний воздух начал не слишком приятно обволакивать оголённую вспотевшую кожу, но это всё казалось такими мелочами по сравнению с осознанием того, что сейчас между ними произошло. Такое дикое и прекрасное, что у него до сих пор подрагивали пальцы.
