«Значит, это знак, – решил Леонтий Викентьевич, – развожусь». И не стал жалеть о кольце, а твёрдой походкой двинулся к дому.
Глава вторая
Валерия Львовна принимает ванну
Валерия Львовна набрала ванну, плеснула специального шампуня с перламутром и блёстками и принялась нежиться в розовой пене, представляя себя человеческим зародышем в материнской утробе, где-нибудь так на седьмом месяце.
Температура воды способствовала.
Сегодня она решится на главный разговор с мужем. Да, она никчемный человек, неумеха и растерёха. Но ведь можно, в конце концов, и сыграть роль терпеливого инструктора при живой жене, обучить чему-нибудь. Например, у неё получается неплохая яичница. На основе яичницы другие жёны готовят кучу блюд – ей рассказывали. И она сможет… кучу.
Она хорошо рисует. Леонтий просил проиллюстрировать его диссертацию, там что-то про зверей. Она нарисовала кучу зверья, но он почему-то забраковал всех. Орал, что у неё не звери, а зверушки, все какие-то игрушечные и травоядные. Даже крокодилу хочется бросить в пасть яблоко и погладить по мокрой спине. Не говоря уж о плюшевых волках и тиграх. А ведь мир суров и непреклонен. И вот тебе очередное, последнее задание: займись собой. Стань красивой. Привлекательной. «Ведь женился-то я когда-то на тебе почему-то». Почему? А это вопрос к тебе, милая…
Валерия Львовна знала, что у неё есть привлекательные места. Она поочередно вытянула, любуясь, сначала левую ногу, потом правую. На фоне розовой пены они были вполне ничего. Даже, помнится, она слышала, как сосед Виталик однажды сказал своей жене Лене, когда они разминулись с Валерией Львовной на лестнице, и он думал, что она уже не слышит: «У этой зачуханной лахудры заметны только ноги…» Далее соседи захлопнули дверь своей квартиры, и Валерия Львовна не могла слышать продолжения. А вот автор слышал, и полная фраза Виталика звучала так: «…У этой зачуханной лахудры заметны только ноги, да и те ей по блату выдернули из чужой…» Нет, пусть будет «…из чужого тела». Автор не может дословно воспроизвести Виталикову фразу, от какой части чужого тела были отторгнуты вышеупомянутые ноги, так как дал слово не употреблять рискованных терминов, как бы ни были они уместны и точны. При этом автор надеется, что и читателю не до таких мелких подробностей.
Глава третья
Виталик получает Karcher
Никому не нравится, когда барахлит унитаз. Ну что значит – барахлит? Смывает с третьего раза, например. Виталик вызывал сантехников, но те никаких посторонних тряпок не нашли. А один пожилой аварийщик доверительно ему сказал:
– У тебя, парень, заилило. Попробуй промыть. Химией. Или насосом каким-нибудь. Дай хорошую струю. Должно получиться: просто илу накопилось…
Виталик вспомнил, как в армии отмывал спецнасосом высокого давления гусеницы своей секретной машины, на которой служил. Уж на что глина, а и та летела только так… А ещё он вспомнил, что недавно его сосед по гаражу Серёга как раз подобный насос, только маленький и штатский, купил для мытья своего немецкого «фольксвагена». Насос тоже был немецкий – фирмы Кarcher. В гаражах считалось: раз немецкое – значит, сделано без дураков.
Вчера Виталик одолжил «Керхер» у Сереги за символическую плату – три баклажки пива и один пирожок. Баклажки они тут же с Серёгой и раскупорили, а пирожок разломили по-честному пополам.
– Зверь-машина, – сказал Серёга, – ты на окно не вздумай направлять.
Виталик постеснялся сказать, на что он хочет направлять. Сказал, что хочет смыть осиное гнездо с балкона, а боится подступиться.
– Осиные гнёзда из бумаги, – со знанием дела сказал Серёга. – Срежет, как бритвой. Два мгновенья – наших нет. Это подключаешь к водопроводу, а это – к электричеству, в розетку. Не перепутай, а то ток по проводам потечёт разбавленный и по телеку только «Давай поженимся» будет идти.
Они посмеялись по поводу разбодяженного тока и наскоро допили последнюю баклажку.
Принеся «Керхер» домой, Виталик правильно его подключил: то, что надо – к водопроводу, а то, что положено – к электричеству. Жену Лену проинструктировал, как включать и выключать. Щёлкать строго-настрого приказал только по взмаху его руки, а если руки будут заняты и будет шумно, то покажет взглядом.
Представив, как летели комья грязи из-под гусениц его военной машины, Виталик предвидел, что сопутствующих эффектов будет немало. Он разделся до трусов и обручального кольца, а ноги вставил в резиновые боты своей тёщи. Потом подумал чуть и снял всё остальное, оставив только боты. Лена отвернулась, как бы целомудренно.
После этого Виталик – можно сказать, во всеоружии – полез в туалет, сунул шланг с форсункой в унитаз и дал Лене команду, почему-то одними глазами: «Давай!»
Эффект превзошёл даже воспоминания армейской службы.
Унитаз заревел непривычным для унитаза реактивным рёвом, задрожали сопутствующие унитазу трубы. Через мгновение Виталик был весь в некоей субстанции, которую сантехники уклончиво называли илом. Лена испугалась и щёлкнула выключателем, но Виталик повернул к ней лицо со светящимися белками глаз и заорал страшным голосом:
– Я кому сказал – давай!
Назад дороги не было, теперь только вперёд! Виталик вошёл в азарт, как тогда на учениях, когда командир их машины (секретной, как читатель помнит) лейтенант Боря Куроедов кричал, целясь в перископ: «Виталя! Сейчас мы им прям в очко и забубеним! Заряжай двенадцатый…» Нет, автор тут не может полностью воспроизвести команду, чтобы читатель не догадался, о какой секретной машине идёт речь, так как это до сих пор военная тайна. И так уже многовато сказал. А Виталик-то подписку давал…
Шланг извивался и рвался из рук, но Виталик настойчиво подавал вперёд по сантиметрам.
Наконец что-то произошло со струёй – она перестала отдавать назад и вся теперь уходила в унитаз. Ушёл куда-то в глубь дома и гул.
– Есть очко! – объявил Виталик, – Кажется, пробили. Ну, ещё чуток…
И тут они с Леной услышали за стеной у соседей неясное, но явно истошное:
– Помоги-и-ите! Спаси-и-и-те! – женщина кричала так, что было слышно сквозь стену и поверх гула труб.
Глава четвёртая
Тяжёлое наследие прошлого
Вот часто говорят, что советское прошлое не отпускает нас, высовываясь то там, то тут. Справедливые слова. Возьмём, например, дом, где происходят описываемые события. Да, строили раньше добротно, без дураков, почти как немцы. И трубы чеканили (автор не совсем представляет, что это такое, но не может не щегольнуть таким ценным термином, услышанным когда-то от старого сантехника). Но, с другой стороны, при постройке именно этого дома труб не хватило. Ну, дéлись они куда-то. Дéлись и всё! Вот тут лежали ещё вчера, а сегодня дéлись. И пришлось бригаде с разрешения прораба, который, между прочим, тоже не догадывался, куда дéлись, хотя и сам помогал шурину грузить их ночью в «Камаз» – пришлось бригаде самой вмешаться в проект. Приняли такое решение: все выходы труб от унитазов, ванн и раковин пустить в одну вертикальную трубу, теперь общую для всех соседей. Труба уходила в подвал, затем в городскую канализацию и далее – вон из города. Сантехники называют эту вертикальную трубу «стоя́к».
Тут автор был бы рад пофилософствовать на тему великого и могучего нашего языка, который, однако, проявляет иногда удивительную неспособность или нежелание и лень придумать новое слово. И называет одним и тем же термином – в данном случае «стояком» – совершенно разные вещи из самых разнообразных сторон нашего быта. Но сейчас не до языка – автору, страдающему, как заметил уже читатель, излишним многословием, успеть бы описать все те невероятные события, что вот-вот произойдут в нашем доме. А надвигаются события очень стремительно.
Выход трубы в стояк из Виталикова унитаза совпал с выходом из ванны соседки Валерии Львовны.
