– Всё! Я угадал! Ты, конечно, З-золтан! – озаряет волка. Он снова достаёт платок, уверенный, что на земном шаре больше нет имён на букву «Зэ».
– И не угадали, и не угадали! – ликуют оба ребёнка. Становится понятно, что они брат и сестра. От удивления волк суёт платок не в тот карман.
– Ладно, – покорным тоном поверженного провидца говорит он, – Сдаюсь.
Мальчик и девочка довольно переглядываются. А волка уже теребят за штаны: отдохнул? Пора! Забыл, что ли, зачем приехал?
Может, ты знаешь, как его зовут? – обращается он к внучке Насте и слышит:
– Да! З-зэня!
Брат и сестра заливисто смеются каким-то особенным, недетским столичным смехом, к которому, когда они вырастут, можно будет применить эпитет «противный».
– Дидя, огони меня! – пищит Настя. И как-то удивительно вовремя, как раз тогда, когда волк не знает, куда деться от стыда и досады.
Сорвавшись с места, он радостно мчится (это волку так думается, а на самом деле – ковыляет) за любимой дичью, придерживая трясущийся живот, и сея, как ему кажется, вокруг себя страх, панику и ужас. А попутно волк ещё иллюстрирует звучным рыком свою звериную хищность, оскалом – жуткий голод, полусогнутыми ногами – стремительность и решимость, ну а лысиной – возможно, ум.
Если, конечно, он у него есть.
Снимок на память
Прихожу с работы. Светочка моя прихорашивается у зеркала.
Бусы навешены, наводятся глазки.
– Куда это ты, моя дорогая?
– Я иду фотографироваться.
В панике тупо перебираю все даты, которые помню. Свадьба? Свадьбу помню, ещё три недели до даты. День рождения тёщи позавчера был. Нет, неужели?..
– А почему одна?
– Справлюсь и одна. Ты там на кухне поищи, что понравится.
– Дорогая, мне нравишься ты. Но только скажи, по какому поводу…
Молчание. Вот, наконец, тщательно подведена последняя бровь.
– Светочка, не томи. Ну не помню я, режь меня…
– Что не помнишь?
– День первого поцелуя. Помню, был дождь…
– 12 апреля, День космонавтики.
– Правильно! Как я забыл? Гагарин, «Поехали!..»
– …и мы поехали знакомиться с моей мамой.
– Точно! Маму помню.
– Тебе не кажется, что левая бровь получилась выше?
– Да, самую малость. Но это здорово придаёт тебе шарма. Фотограф будет покорён.
– Не думаю. Там женщины обычно.
Хлопает дверь. Иду на кухню, всё ещё ковыряясь в памяти. Нет, схожу в тату-салон, сделаю татуировки по всем знаменательным датам, решено. Завтра же. На лбу – день знакомства, на пальцах: на мизинце – день первого поцелуя, потом второго и так до двадцати…
Через два часа – звонок. Счастливая Светочка на пороге.
– Посмотри, как здорово получилось.
Мне протянули панорамный рентгеновский снимок челюсти.
Благословенны будьте, все женщины земного шара!
Противопожарное
«…А для тебя, Юра, мой подробный технический отчёт по пожарной безопасности может послужить сюжетом для очередного шутливого воспоминания.
С наилучшими пожеланиями, Толик…»
(Из письма друга)
Ох, Толик, не хотелось бы шутить по поводу противопожарности.
Я директор маленького инженерного предприятия. У нас есть опытная мастерская.
Уже два года как оставили нас в покое пожарные, спасибо правительству. А когда-то…
Однажды мне позвонила дама с глубоким грудным голосом, который сразу же, с первых звуков покорил меня. Он как бы окутывал собеседника и одновременно пронизывал. Если бывает женский звонкий бас, то это был он. Как-то так, Толик, точнее не могу сказать, честно.
Я сразу же представил себе, что дама с таким объёмным голосом имеет соответствующего размера грудь. Тут я имею в виду грудную клетку, а не то, что ты мог подумать, когда прочёл, или я подумал, когда написал.
– Юрий Афанасьевич?
– Да, это я.
– Вы директор предприятия ООО «Удалой сварщик»?
– Пока да.
– Очень приятно. Вы сейчас заберёте меня на перекрестке Литвинова и Красина.
В трубке слышны были и мужские голоса с отработанными командными интонациями. Становилось интересно.
– Хорошо, согласен, заберу и…
– И мы поедем на Ваше предприятие.
– Там скучно, девушка. Там железки и грубияны.
– Ничего. Со мной и грубиянам всегда весело (одобрительное хихиканье мужских голосов).
– А как я Вас узнаю, прекрасная незнакомка?
– Легко. Я буду в форме.
Я подумал, что это не самая лучшая примета для меня, человека, который «в форме» с годами бывает всё реже.
– И всё-таки, что за форма? Вы армия, милиция, или что серьёзнее?
– Гораздо серьёзнее. Позвольте представиться – инспектор по пожарной безопасности, лейтенант Сокольская. Яна Михайловна. – В трубке загоготали мужские голоса.
Тут я, как ты, Толик, понимаешь, сильно приуныл. Прежний инспектор Юра как-то давал о себе знать заранее. Мы успевали подмести и накрыть стол.
Подъехал к назначенному перекрестку. Юная девушка, действительно, в форме. Погоны, брючки, туфли казённые, но маленькие, по ноге. Стесняется. По телефону держала себя бодренько потому, что рядом были сослуживцы, надо было соответствовать. А передо мной, как выяснилось, и не очень надо, я сам соответствую. Мне даже стало её чуть жалко.
Ну и, конечно, ещё голос. Я был покорён этим голосом, как сейчас бывают покорены члены жюри соответствующей передачи. Он шёл из глубины грудной клетки, откуда-то аж из зоны таза. Впрочем, у Яны Михайловны – не таза, а изящного девичьего тазика.
Мы разговорились. Через десять минут дороги напряжённость пропала. В институте Яна Михайловна играла в драмкружке. Роковых женщин. Падая на колени, она восклицала: «Аркадий, я хочу услышать правду от Вас: теперь Вы меня не полюбите? Никогда?..» Режиссера радовало, что у её голоса от природы есть специальный режим, он называл его – «роковой».
В машине со мной Яна Михайловна говорила обыкновенным меццо-сопрано.
Приехали в нашу мастерскую.
– Ну вот, ходите, рассматривайте, – пригласил я. – Тут вот трубы круглые, тут прямоугольные. Прямоугольник – это располневший квадрат, как Вы помните из школы. А тут листы.
– Глисты?!
– Нет, глисты – органика. Органика пожароопасна, поэтому её не держим. А листы – нет. Вот они, железячки.
Обходя стопку листов в грязной, жирной эмульсии, Яна Михайловна пошла вдоль стены. С каждым шагом тон её становился официальнее.
– О, а у вас подрозетник из фанеры!
– Увы, из фанеры… – я развёл руками. – Фанера ток не проводит, нам это нравится.
Напрасно я не скрыл сарказма в тоне. Яна Михайловна заговорила инспекторским тоном.
– Вы, Юрий Афанасьевич, не представляете, сколько в нашей области в этом году пожаров из-за подрозетников! Нам каждый день читают оперативки.
– Верю, – послушно согласился я. – Поэтому у меня дома подрозетники из самана.
– Из чего?
– Из самана. Новый материал, типа керамики, когда застынет. Правда, стынет три года.
– Ах вот, значит, как! Дóма у вас из новейшей керамики, заграничной, небось. А на работе пусть возгораются? Уж переделайте, пожалуйста, и здесь на правильные. Керамику мы учили. Я посмотрю в инструкции, какая у вашего самана степень опасности, – пообещала Яна Михайловна и записала что-то в свою книжку.
– А это что? Какая-то органика! Пищеотходы с мусором!
– Это еда. Сейчас тут будет обедать наш Василий, он пока курит.
– У вас курят? – с надеждой оживилась Яна Михайловна. – А где?
– Он ходит на завод в специально отведённое место, – соврал я, чтоб она не заглянула за угол здания.
Тут появился Василий.
Надо сразу сказать, что Василий – гордость нашего предприятия. Высокий красавец с мастеровитыми руками и доброй, любвеобильной душой – такие люди не могут не нравиться женщинам. Я как-то писал о его единственной неудаче, когда он не понравился местной негритянке. Ну так у Василия зуб тогда болел. А вот если б не зуб…
