Когда женщины видят Василия, они мгновенно беременеют.

С Яной Михайловной произошло чудо: погоны на её форме превратились в какие-то кружевные фестончики, а сама она приподнялась в своих казенных туфельках, как будто на них появились неуставные высокие каблуки. По инерции её меццо-сопрано ещё успело спросить у меня:

– А это что? – но в последнем слове уже само собой перешло на «роковой». – Опилки!

«Коленки! Боже, у меня сами собой подгибаются коленки! А я мелю тут эту дурацкую чушь про опилки», – перевёл я на сценический язык её реплику. А вслух кротко сказал:

– Это стружка, Яна Михайловна.

– Между прочим, железные опилки горят, – сообщил нам роковой голос Яны Михайловны, и мне опять послышалось: «Аркадий! Я вся горю! Спасите меня, о бездушный…»

Василий, услышав голос, блеснул глазами и поправил какой-то гаечный ключ в брючном кармане комбинезона.

– Опилки? – удивился я. – Быть не может! Давайте подожжём.

– Вот вы смеётесь, Юрий Афанасьевич, – сказал неожиданно Василий, пожирая блестящими глазами Яну Михайловну, – а я поджигал.

«Заставлю вражину после работы поджечь его собственную “Ниву”», – пообещал я себе.

У забеременевшей пять минут назад Яны Михайловны от счастья тут же начались схватки:

– Нас учили, Юрий Афанасьевич, что опытный рабочий всегда знает о пожарной опасности больше своего начальника.

Тут Василий посмотрел на моё лицо и что-то увидел там.

– А нет, Юрий Афанасьевич, я спутал. Это я магниевые опилки поджигал.

Я облегчённо выдохнул:

– Вот когда начнём делать еропланы, Яна Михайловна, – а они сплошь из магния – мы Вас пригласим что-нибудь поджечь. Там много чего можно утворить таким пироманьякам, как наш Василий… – я значительно посмотрел на умника.

– Обязательно приеду, и мы с Василием зажжём, правда, Василий? Кстати, Василий, раз Вы курите, у Вас должны же быть спички. Где Вы их держите?

Я показал Василию из-за спины Яны Михайловны кулак.

– Всё, бросил только что. Выкурил последнюю, выбросил пачку и спички.

– Жаль, – сказала Яна Михайловна и временно приостановила схватки. – Может, хоть пару спичек завалялось в кармане?

Такое рвение понравилось бы её начальнику, но не мне как проверяемому.

– Что же тут жаль, Яна Михайловна, – вмешался я, – человек, наконец, бросил курить. Радоваться надо. Василий нас каждый день этим радует…

– Посмотреть на Вас, да ещё в форме… каждый бросит, – добавил Василий и ещё раз повёл глазами по фигуре Яны Михайловны. – Да я бы и без формы… бросил…

Размякшая Яна Михайловна приняла это за комплимент. Она благодарно посмотрела на Василия и её, видимо, временно отпустило:

– Так, я тут у вас всё осмотрела, у вас четвёртая степень, самая неопасная. Василий, помогите мне переступить через эти, как Вы их зовёте, г… листы.

Рука Василия приняла кисть пожарного инспектора, и я услышал гул и треск возгорающегося пожара.

– Спасибо, Василий. Жаль, мне пора.

– И мне тоже, – сказал Василий.

– Ему тоже пора? – с надеждой спросила у меня Яна Михайловна.

– Нет, ему тоже жаль, – ответил я строго. – Ему жаль, что ещё три часа рабочий день как-никак.

– Тогда я с Вами, Юрий Афанасьевич, мне надо с Вами кое-что по бумагам решить.

Я представлял примерно, о каких бумагах будет идти речь.

Тут Василий механически хлопнул себя по карману, как бы ища спички. По-моему, с этого момента он решил снова начать курить.

– Может, лучше с Василием? – предложил я, всячески оттягивая момент беседы с инспектором с глазу на глаз. – Вот он как раз в форме… В смысле, в фирменном комбинезоне. По-моему, в правом кармане у него что-то выпирает, и кажется, спички…

Яна Михайловна заворожённо разглядывала правый брючный карман, не распознавая в округлой выпуклости на ткани угловатости спичечного коробка. Василий демонстративно вынул из кармана гаечный ключ. Выпуклость не исчезла.

– Но ведь он сказал, что бросил курить, – задумчиво напомнила мне Яна Михайловна. Подтверждая эти слова, Василий вынул из кармана второй ключ. Впрочем, выпуклость не исчезла и всё так же притягивала взгляд Яны Михайловны.

«Ладно уж, не буду поджигать его “Ниву”», – мысленно смилостивился я, а вслух предложил:

– Может, обыщем его карманы?

– Ещё чего, – с сожалением отвела, наконец, взгляд от молодецкого кармана Яна Михайловна. – Нет, это с Вами вопрос, Юрий Афанасьевич. Вы же отвезёте меня назад?

– Обязательно и с удовольствием.

Мы попрощались с Василием. Василий долго тряс руку Яны Михайловны, пока она, наконец, окончательно не родила:

– Хорошо тут у вас. Люди приветливые. Пожалуй, я к вам буду почаще наезжать.

– Наезжайте. У нас тут пожаробезопасно, всего четвёртая степень. Яна Михайловна погрустнела: я напомнил ей о её обязанностях.

Мы сели в мою машину и покатили назад. Сильно стесняясь и смущённо звеня меццо-сопрано, Яна Михайловна озвучила, наконец, истинную цель визита:

– У меня наказ от начальника, Юрий Афанасьевич: мне обязательно надо привезти от Вас пять тысяч рублей. К нам приезжает из Москвы инспекция, и начальник расписал нас по предприятиям.

Видно было, как трудно далась юному порядочному человеку эта речь. Зато теперь, когда, наконец, всё сказано, дальше стало заметно легче.

– Что будет, если я не соглашусь? – спросил я, представляя, впрочем, ответ.

– Тогда мне напишут несоответствие, а нашей области – замечание. А это уронит её честь. Я могу дать квитанцию, вот, я ещё на работе заполнила.

Что ж, разве не найдется у директора даже самого малого-малого предприятия пяти тысяч для спасения противопожарной чести области?

– Не надо квитанции, Яна Михайловна. На Вас посмотреть – сразу видно, что Вы не для себя. Кстати, о чести. Сказать по чести, не люблю я всякие инспекции.

– Согласна с Вами, я тоже.

Каждый из нас, понятно, имел в виду разные инспекции и разные чести.

Мы помолчали. Я достал бумажник.

– Если у Вас будут какие-то вопросы по саману, то меня может не быть на работе. Я дам Вам номер телефона Василия, он найдёт, что ответить.

– Хорошо, Юрий Афанасьевич.

– Нет, скажите, пожалуйста, это роковым голосом.

Она улыбнулась, взор её весело блеснул.

– Очень меня обяжете, Юрий Афанасьевич, если дадите ему ещё и мой.

Я рассказал, как перевёл эту её фразу мой мозг: «О, Аркадий, Вы великодушны, как ангел! Вы спасли мне жизнь!..» Мы долго смеялись. Всё же ей было бы лучше в театре.

На прощанье я сказал:

– Интересная у Вас работа, Яна Михайловна, но Вам не позавидуешь, уж извините. Не для Вас она, честное слово. Пропадёте Вы там со своей деликатностью. Попросите комиссию, чтоб Вам написали несоответствие.

Через небольшое время Яна Михайловна ушла в декрет, тем и спаслась. Наш Василий уверяет, что он тут совершенно ни при чём.

И правда, там, в трубке, много было всяких мужских голосов. И покушавшихся на честь, и спасавших её же…

Вот опять ты, Толик, разбередил мою память. Давно это было, и хорошо б, чтобы больше не было – тьфу-тьфу-тьфу, через левое плечо…

Учился я в Харькове.

На первом курсе, помню, ездили домой часто. Как-то едем с другом-одноклассником домой в электричке. И подсаживается к нам наша одноклассница Наташка из политеха. Прекрасная рассказчица, умница в науках – удивительно, почему не пошла в наш авиационный ХАИ, а выбрала ХПИ[1].

Стала делиться с нами про их общежитие «Гигант». Наверное, это уже фольклорные случаи, но я слышал от Наташки.

Пошёл вьетнамец в душ.

А душ в «Гиганте» был через раз: день мужской, день женский. Вьетнамец, естественно, перепутал. В предбаннике добросовестно разделся, взял кусок мыла, подаренный русским соседом по комнате, зашёл в душевую. А там пар, туман, ничего не видно, плеск воды… Вьетнамец стал в крайнюю пустую кабинку, стал отмокать.