Ромодановский, Пиликин и Урусбаев, по Грининому плану, остались в вагонах, и поэтому реально наводить порядок в теплушке, пока не проспятся повара, кроме Семёна и прапорщика было некому. Мужики засучили рукава. Оттащив в дальний угол «бездыханные» тела поваров, Гриня, что-то бурча себе под нос, принялся за растопку полевой кухни, пекарни и буржуйки (стало уже предметно холодать). Сёма смотался до пожарного крана за водой и активно принялся за уборку.

Примерно через четыре часа это был сон военнослужащего наяву. В сияющем чистотой тёплом вагончике уютно пахло свежим хлебом. На горке из мешков с крупой, застеленных матрацами и одеялами, был накрыт стол с разными яствами. Тут были и солёные огурцы, и помидоры, правда, тоже зелёные… И почему в армии они бывают только зелёными? Тут же стояла – о, чудо! – сковорода с шипящей жареной картошкой на свиных шкварках! И… початая бутылка «Пшеничной!!! Рядом возлежали два «восточных бая» – старший прапорщик Гринчук и старший сержант Григорьев. Перед ними, как и положено, суетились рабы в количестве четырёх штук. Этими рабами были уже давно вышедшие из алкогольного забытья повара. У них даже похмелья не осталось. Вот что значит трудотерапия! Устав, по его выражению, корячиться, Гринчук растолкал их через час, прошедший после начала генеральной уборки, с такой злобой и такими текстами обещая им все казни египетские, что в работе их было не остановить. В общем, по-честному, это поварята выдраили весь вагон, напекли хлеба и накрыли стол, ни на минуту не присев и не притронувшись к яствам.

– Ну что, простим их? Не будем сдавать? – почти промурлыкал лоснящимися от сала губами Гриня.

– Э-э-эх… Пусть живут бедолаги. Всё-таки Виноградский виноват. Они бы сами ни в жисть не притронулись к водяре, – еле сдерживая икоту, отвечал Семён.

– Согласен. Но только за ещё одну ма-а-аленькую услугу. Пусть кто-нибудь из вас посмотрит вон за тем окошком второго вагона. И если увидит красный дым, тут же докладывает нам, а мы тем временем покемарим часок. Ясно?! Не слышу бодрого ответа?! – обратился Гриня к поварам.

Так и не дослушав доклад, Семён и Гриня уснули, похрапывая в унисон.

…«Товарищ старший прапорщик! Товарищ старший прапорщик! Проснитесь!.. Товарищ старший прапорщик!.. она уже идёт… идёт уже».

Прекрасный сон. Видение нежной и стройной девушки, невесомо парящей над землёй, приближалось во сне к Семёну. Вдруг, подойдя уже на расстояние вытянутой руки, призрак превращается в Гриню со всеми его чертами, только почему-то Гриня обвит пляжным парео прямо поверх ремня с кабурой. Потом Гриня откуда-то взявшейся в его руке кочергой начинает долбить по железной печке и истошно орать: «Товарищ старший прапорщик!.. Товарищ старший прапорщик!»

В запертые ворота теплушки настойчиво стучали чем-то железным.

Гриня и Семён проснулись одновременно.

– Что ж такое, поспать не дадут… Попалили, что ли? – пробормотал сонный Гриня и, ещё не заняв вертикального положения, громко скомандовал: – Построиться! Равняйсь! Смирно! Старший по кухне, доложить по всей форме! Кто ОНА? Откуда идёт? И куда?

– Товарищ старший прапорщик, наша смена пришла! Прикомандированный к эшелону Кировской комендатурой взвод поваров. У нас командировка до Кирова. Разрешите открыть и произвести мероприятия по передаче дел? – прозвенел старший по кухне.

– Как смена? Вы же в Перми должны меняться! – озадаченно пробормотал Гриня.

– Никак нет! В Кирове, товарищ старший прапорщик! Вот командировочное удостоверение, товарищ старший прапорщик! – в очередной раз отчеканил старший по кухне. Его глаза были полны радости и надежды на счастливое окончание этого происшествия.

– Что ж ты… дурка малохольный, сразу не сказал?! – заорал прапор. – Что ж теперь делать-то? – продолжил он тихо, скорее для себя.

– Студент, дорогой, сейчас отопрём тебе заднюю дверь, выскакивай, ящики с водярой мы тебе подадим. Тащи их на нашу соседнюю платформу. Притарь куда-нибудь, а я сейчас смену произведу – и к тебе. Потом домой по вагонам. Больше нам здесь делать нечего, – прошептал он Семёну, а затем скомандовал: – Открыть ворота!

Ящиков оставалось всего два, без одной бутылки, и Семён быстро закинул их на следующую после теплушки платформу с закреплённым на ней «ГАЗами-69» да кунгами из родного КП. Один из них – кунг, в котором Семён прожил всю прошлую зиму, дожидаясь, пока достроят казарму. «Согреюсь, если что», – мелькнуло у него в голове. С чего взялась эта мысль? Как предчувствие.

Светало. Огромными мягкими хлопьями валил снег, засыпая эшелон. Издали, хоть и плохо было видно, Семён различил, как личный состав, включая офицеров и прапорщиков, весело вывалив на морозец из обоих вагонов, занимался зарядкой. Понятное дело, комполка на «соседней полке». Куда денешься?.. Семён подсчитал, что он находился от всех через семь платформ и теплушку.

Было совсем не холодно. На улице около минус десяти, не больше. Ни малейшего ветерка. Семён с Гриней отлично «поджарились» в натопленной теплушке. Умеренное количество спиртного исправно гоняло кровь, дополнительно согревая организм. Да что говорить, ватные штаны и новое полушерстяное обмундирование, надетое поверх неизменной тельняшки и кальсон, исправно выполняло свою функцию. Немножко подмерзали руки, так как варежки остались в теплушке в карманах фуфайки, ну да это ничего. Гриня обещал минут за десять справиться с приёмкой-передачей дел на кухне – и пойдём вместе к остальным. Доставка обеда ориентировочно только в Перми, а мы ещё отсюда не тронулись. Вещи он прихватит. Хорошо, что всё прошло гладко.

– Товарищ старший прапорщик! Кухонный расчёт, приданный для сопровождения в/ч 83278 в пути следования, в соответствии с командировочным удостоверением номер 29 для несения службы заступил! Командир отделения ефрейтор Асланбеков, – подписав акт, отрапортовался командир новых поваров.

Конечно же, Гриня не стал закладывать предыдущую смену, так как, несмотря на внешнюю строгость и даже суровость, был человеком по жизни добрым и справедливым. Напротив, пожал каждому руку, пожелал счастливой службы и отпустил восвояси. «Хорошо, что всё прошло гладко», – так же, как и Сёма, подумал он.

И тут произошло непредвиденное! Командир прежних поваров, спрыгнув последним из своих из теплушки, достал принесённую сменщиками рацию. И бодро сообщил, видимо, в комендатуру, о том, что он сменился.

Видимо, после этого какие-то колёсики непонятной железнодорожно-военной машины повернулись и… ПОЕЗД ТРОНУЛСЯ!

Начало медленного отправления эшелона стало неожиданностью для всех его обитателей. Физкультурники запрыгивали в вагоны, не считаясь с размещением. Офицеры – в солдатский, солдаты – в офицерский. Но, в конечном счёте, все оказались на своих местах. Говорят, позже Дзагоев вызывал машиниста и чуть башку ему не снёс, мало того, ещё и рапорт накатал его начальству.

Про Гриню с Семёном никто даже не вспомнил, так как все были уверены, что они в теплушке занимаются обеспечением личного состава питанием, и втайне завидовали их классическому положению подальше от начальства, поближе к кухне.

Гриня сел за разделочный стол и, обняв морщинистую голову своими огромными мозолистыми лапами, стал перебирать все возможные варианты развития событий.

В самом незавидном положении оказался Семён. Судите сами. Один. Зимой. На открытой платформе набирающего скорость поезда. Без верхней одежды или хотя бы шапки. Притом, как уже говорилось, специфика военного эшелона в том, что неизвестно когда, где и на сколько он остановится. На эту специфику и уповал Семён. Может быть, поезд остановится так же внезапно, как и поехал? Тогда и минуты будет достаточно, чтобы Сёма спрыгнул с платформы и постучался в дверь теплушки. Но без этого, то есть без остановки, попасть в теплушку, а тем более в вагоны, не было никакой возможности. Даже если представить невероятное. Например, Семёну удалось бы, рискуя упасть под колёса, по сцепке дойти до теплушки. Но это не обычный пассажирский вагон, и у него не было дверей по торцам, а только сдвигающиеся двери-ворота по бокам. Как в фильмах про войну. Вероятность пройти через семь сцепок по платформам до вагонов и не сорваться – это, как говорят математики, стремится к нулю. Оставалось одно – ждать.