В его руках, обтянутых латексными перчатками, блестел шприц.
— Штаны спустить, — на лице химика блуждала улыбка маньяка. — Вам же не привыкать. Задом можете не поворачиваться, вы мне совсем не интересны.
Кимбли с выражением крайней брезгливости на лице взял в холодную руку член Ганса, оттянул крайнюю плоть, скептически осматривая объект, прищурился на шприц, пробубнил что-то себе под нос про дозировку и быстрым движением вогнал в головку иглу. Метцгер тихо ойкнул.
— Молчать, — прошипел Кимбли, медленно вводя жидкость в место инъекции. — Свободны. Приступите к обязанностям после обеда. Вас введут в курс дела, это уже не моя работа.
На ватных ногах Ганс покинул неприветливое место. Что за дрянь ему ввёл химик, он мог только догадываться.
*
На пятничном представлении Энви был в ударе. Где он раздобыл совершенно похабное боа и наряд, которому позавидовала бы любая танцовщица кабаре, никому и в голову не могло прийти, — даже в «канаде»(2) такие вещи встречались довольно редко, — а сам Зайдлиц только загадочно улыбался самой обольстительнейшей из своих улыбок. Присутствовавшая на вечере зондер-команда глотала слюни, эсэсовцы ушли недалеко от них: всё же все они являлись людьми, и никакие человеческие инстинкты были им не чужды.
Кимбли бросал заинтересованные взгляды в сторону сидевшего в задних рядах Метцгера и чему-то загадочно улыбался. Ласт, тщетно пытавшаяся добиться от мужа информации, только качала головой. Конечно, на Метцгера косо смотрел весь персонал Аушвица — после его голозадого дефиле, на которое сбежались посмотреть почти все, его персона обросла слухами и домыслами. Заключенные из зондер-команды дружно вспомнили о ещё нескольких десятках трупов со спермой в задах, контролёры переслушивали записи допросов, проведённых «гомосексуалистом-некрофилом», пытаясь выискать там улики; те, кому приходилось делить с бывшим гестаповцем барак, издевались и плевали в лицо, щедро награждая того пинками и тумаками, от которых он с маниакальным беспокойством оберегал свой пенис. И не звали иначе, как Leichenficker(3). Те, кто поинтеллигентнее, обходились эвфемизмом Leichenbefruchter(4), впрочем, суть от этого не менялась. Казалось, что он никогда не был Гансом Метцгером, казалось, с пелёнок его звали именно так, и суть свою эту он впитал с молоком матери.
Когда Зайдлиц сошел с подмостков, одарив всех изящным воздушным поцелуем, Метцгер не выдержал и вылетел из зала. С того самого момента, когда Кимблер ввёл в его святая святых свою дьявольскую сыворотку, он даже мочился с опаской, не говоря уж о том, чтобы дотронуться до себя, но больше терпеть он не мог. Зольф, увидев, как засверкали пятки незадачливого подопытного, направился следом. Метцгер скрылся за дверью уборной, в то время как Кимбли, встав у дверного косяка, вслушивался в происходящее. Вслед за ним подтянулись ещё несколько человек, на вопросы которых химик отвечал лишь злорадной усмешкой.
Раздался взрыв. Зольф и Энви первыми ворвались в уборную. На полу, воя, как раненый зверь, в луже воды и собственной крови извивался Метцгер. Правая ладонь его почти отсутствовала, низ живота, лобок и верхняя часть бёдер превратились в кровавое месиво.
— Отлично, оно срабатывает при фрикционном контакте, — удовлетворённо отметил Кимбли и направился к выходу, что-то напевая себе под нос.
— Что, получил сатисфакцию? — ухмыльнулась Ласт, нагоняя его и беря под руку.
— Отчего же — сатисфакцию? — невинно улыбнулся Зольф. — Мне как раз надо было испытать новый экспериментальный образец. А тут и подопытный подоспел.
— Штурмбаннфюрер Кимблер, куда его дальше? — вслед им прокричал один из надзирателей.
Зольф остановился и задумался. Метцгер испортил ему два перспективнейших образца и теперь, в условиях нехватки ресурса, по уму, должен был бы ответить по полной.
— Он годен на работу? — Кимбли наклонил голову набок — он точно знал, что такому путь только в газовую камеру.
— Никак нет… — насупился надзиратель — ему не хотелось возиться с «осеменителем».
— Тогда ко мне в лабораторию. Только пусть кровь ему остановят. Обезболивающее не давать!
— Разве что при признаках болевого шока, — вклинилась Ласт.
Она уже порядком изучила людей, чтобы уверенно отвечать, что болевой шок у Метцгера уже наличествовал. Но не перечить же увлёкшемуся Зольфу при младшем по званию? Людские иерархические игры её тоже весьма забавляли, и Ласт подчас была не прочь либо принять правила, либо пойти им наперекор — разумеется, в те моменты, когда от этого не могли пострадать те, кого гомункул относила в категорию «своих».
*
Метцгер, обколотый обезболивающими, плохо соображающий и пребывающий словно в тумане от боли и унижения, вновь сидел на холодной кушетке в лаборатории проклятого химика. Какая-то часть его понимала: это конец. Однако ни один живой организм в природе не мог так просто смириться с подобной мыслью, если превентивно не был доведён до крайней степени отчаяния. Ганс Метцгер, в отличие от многих узников Аушвица, до неё доведён не был. Поэтому малая часть его отчаянно сопротивлялась происходящему, цеплялась за тонкую зыбкую искру жизни, всё еще теплившуюся в искалеченном теле. Кровопотеря всё-таки оказалась значительной, доза морфия — немалой, и Метцгер видел маячившую перед ним светлую фигуру химика будто сквозь вязкую пелену.
— Фрау Вайс, вы всё записали? — Кимбли беспардонно сунул нос в записи лаборантки.
Постаревшая за двадцать лет Ева снова густо покраснела до корней рыжих волос: всё это время она так и проработала в IG Farben, но, к счастью, не все эти годы под началом Кимблера. Весомых поводов для того, чтобы переодеться в полосатую робу с нашивкой в виде чёрного треугольника, так обнаружено и не было, несмотря на все кривотолки. А этой весной её направили в Аушвиц, где она, к вящему своему неудовольствию, снова попала в рабочую группу к этому ужасному человеку. Конечно, ей не было жаль Метцгера: такое порочное по сути своей существо в принципе не должно было ходить по земле, но, по её мнению, то, что делал с ним Кимблер, было ничуть не меньшим преступлением.
— Так точно, — сквозь зубы отозвалась Ева.
— Да, вижу, всё верно, как это ни парадоксально, — заметил Зольф, не без удовольствия глядя, как скривилось её лицо.
— Что ж… — он, прищурившись, посмотрел на содержимое пробирки. — Пожалуй, начнём.
Можно было, конечно, поручить эту инъекцию медицинскому работнику; тем более то, что собирался сделать Кимбли, было довольно сложной манипуляцией. Но отказать себе в удовольствии отыграться на Метцгере за всё: и за испорченные образцы, и за слухи, которые могли бы поставить под сомнение не только его работу, но и само существование, Зольф попросту не мог. Поэтому, успокоив себя тем, что в случае неудачи его подопытный всего лишь окажется без одного глаза, Кимбли, подавив некоторое волнение, приблизился к подопытному.
— Не шевелиться, — скомандовал Зольф. — Глаза открыты, смотреть вниз.
Осторожным движением затянутой в латексную перчатку руки он установил векорасширитель, показавшийся Мецгеру холоднее льда. Гансу неудержимо хотелось оттолкнуть своего мучителя, но здоровая рука и ноги сделались ватными, тяжёлыми, они будто больше не принадлежали ему. Да и боль в истерзанном теле, было притупившаяся, возвращалась удушливой тяжелой волной. Мысль о том, чтобы встать, покинула его затуманенный разум — катетер, торчавший из перебинтованного места, где некогда находились его половые органы, был не слишком длинным, а мешок для отведения мочи — довольно наполненным и оттого увесистым. Он обречённо смотрел вниз, стараясь не думать о том, что собирается делать этот извращенец — теперь-то Мецгер был готов многое отдать в пользу своих теорий: пусть не гомосексуалист, но точно ненормальный!
Зольф, что-то негромко напевая, обратил задумчивый взор на столик с инструментами и медикаментами. Закапал в раскрытый векорасширителем глаз антисептик — Кимбли не нужны были дополнительные эффекты от возможного заражения, — набрал в шприц вещество из пробирки и, сменив иглу на более тонкую, осторожно, унимая дрожь в руках — от волнения и, разумеется, предвкушения, — ввёл иглу в глаз Мецгера и медленно, наблюдая за местом инъекции, ввёл содержимое шприца.
