— Это снова более всего похоже на то, что всех нас используют, — он хмуро смотрел на кровавую воду. — В прошлый раз была назначена дата. А сейчас я и вовсе не уверен, что он собирается открывать Врата.

Ласт поджала губы. Это было то, о чём ей с Зольфом разговаривать хотелось менее всего.

— Он говорил, что собирается, — Ласт безучастно пожала плечами. — Как-то же он должен править всеми мирами.

Кимбли поджал губы. Чем дальше, тем сильнее ему казалось, что сообщница что-то недоговаривает, но давить на неё и выспрашивать он не собирался.

Поначалу война стала для него глотком свежего воздуха. Несмотря на то, что он был по-прежнему приписан к IG Farben и занимался научными разработками, ему удалось правдами и неправдами несколько раз поучаствовать в боевых действиях. Свист пуль в воздухе, дрожь земли и идущая с ним рука об руку смерть словно вернули его к жизни, в привычное русло, где Зольф ходил по грани, будто приоткрывая завесу, но всякий раз ему удавалось выйти живым и, как правило, почти невредимым. Солдаты, с которыми ему доводилось сражаться, недолюбливали сумасшедшего учёного и ненавидели дни, когда ему приходилось принимать командование: он был равнодушен к потерям, его стратегии были чудовищно рискованны и подчас самоубийственны, а на «дружественный огонь» он смотрел сквозь пальцы. Если ему поручали зачистку региона, он не успокаивался, пока с упорством маньяка не оставлял никого и ничего живого на всей подведомственной территории. Впрочем, мародёрствовать и развлекаться в своё удовольствие тоже никому не давал, за что снискал ещё большую, ничем не замутнённую неприязнь.

— Пойдём обратно? — Зольф вдохнул запах её волос — они по-прежнему пахли ванилью. — Там уже, наверное, представление в разгаре. Опять Энви будет местной звездой. Жаль, если пропустим.

Ласт недовольно повела плечами — на периодических представлениях эсэсовцев, более напоминающих шоу извращенцев, обыкновенно собирались одни мужчины. Часть женского персонала находила эти водевили оскорбительными, ещё часть — непристойными. Шутка ли — почтенные офицеры переодевались в женскую одежду, более всего напоминающую костюмы танцовщиц кабаре, и устраивали танцы и представления под музыку. Особенно на этом специфическом поприще отличался её братец — тощий голенастый почти подросток с андрогинной внешностью очень многим напоминал привлекательную фройляйн, стоило ему подвести необычные выразительные глаза и принарядиться. В такие моменты Ласт особенно чётко ощущала в воздухе напряжение, исходившее от таких правильных и благообразных эсэсовцев — уж ей-то как Похоти было очевидно: почти все они вожделели юного и идейного неофита и много бы отдали за проведённое с ним в приватной обстановке время.

— Тебе жаль это пропустить? — Кимбли знал, что Ласт приподняла бровь.

— Жаль, — честно признался Зольф. — В нём артистизма на целую театральную труппу хватит.

— Хорошо, — она усмехнулась. — Мустанг! Ко мне!

На зов прибежал молодой поджарый доберман: Кимбли пару лет назад подарил Ласт щенка. Зная, какие собаки в этом мире пришлись жене по душе, он выбрал того представителя породы, что не интересовал более никого: всем были нужны злобные псы, которые быстро учились нападать на людей. Ласт же, вопреки ожиданиям, предпочитала больших и добрых животных, вроде дога Вильгельма, жившего у семьи Шварц. Узнав, как она собирается назвать щенка, Зольф испытал смешанные чувства: с одной стороны, ему было очень смешно, с другой же он ощутил едва заметный укол ревности.

*

Когда они вошли, Эрих Зайдлиц, облачённый в пышное платье и блондинистый парик, вдохновенно отплясывал под играющую на слегка ползущем патефоне «Лунную серенаду» Глена Миллера. Сидевшие стройными рядами офицеры пили виски и коньяк и курили сигары. Из женщин на празднестве присутствовала только Ирма Грезе, и, что удивительно, без любимых доберманов. Эрих-Энви, кокетливо стрельнув искусно подведёнными глазами в сторону вошедшей четы Кимблер, продолжил чувственный танец, окидывая томным взором всех собравшихся.

Невзрослеющему и нестареющему юнцу, пусть и со способностью сливаться с толпой, всё же было опасно жить под одной и той же личиной долгие двадцать лет. Поэтому талантливый актёр Эрвин Циммерман при невыясненных обстоятельствах сгинул в пучине Атлантического океана при переправе в Соединённые Штаты, к вящему сожалению Фрица Ланга и преданных поклонников своего творчества. Позже было ещё двое благонадёжных сынов Рейха, но оба безвременно отошли в лучший из миров — официально, разумеется, и на смену им явился истинный ариец, верный и перспективный член гитлерюгенда Эрих Зайдлиц, хауптштурмфюрер СС, член «Мёртвой головы», обладатель нордического характера, большого будущего, а также красивых глаз и стройных ножек.

Отошедший к столу с едой и выпивкой Зольф спиной ощущал взгляды товарищей по партии. Он прекрасно знал, что многие относились к нему, мягко говоря, не слишком тепло, но его это не заботило — боятся, значит уважают, а этого довольно для «ненормального, повёрнутого на своей работе», как описывали его многие. Впрочем, во время войны подобная странность внушала, скорее, почтение, нежели неприязнь — всё, что шло на благо Рейха, не могло быть злом.

Он передал Ласт бокал вина, багрянец которого так сочетался с её неизменными серьгами. Из-за массивных украшений на неё смотрели косо: негоже патриотке Фатерлянда в тяжёлые времена щеголять подобной роскошью. Но фрау Кимблер не собиралась расставаться со столь дорогим ей подарком Зольфа, чем снискала в свой адрес глухое непонимание.

Ещё до войны за их спинами шептались и пытались выказывать неловкое сочувствие их бездетности. Кимбли притворно вздыхал и, разумеется, в частном порядке просил не беспокоить подобными словами его жену. Та занималась тем же, от чего вскоре люди вокруг прекратили их донимать и лишь промеж собой то ли сочувственно, то ли злорадно обсуждали и осуждали. Одни не понимали, отчего Зольф не нашёл себе кого-то, кто продолжит его род, вторые завидовали столь ярой взаимоподдержке, но никому не приходило в голову истинное положение вещей — что бесплодность их союза была не бременем, но счастьем для обоих. Иегуд Шварц, разумеется, в своё время расстроился, что у его единственной дочери не будет детей, однако счёл, что в такие времена их лучше и не иметь. Сам он, заботясь о собственном выживании и благополучии дочери, продолжил врачебную практику, спасая верных граждан Рейха, за что снискал если не признание и уважение, то хотя бы неприкосновенность. Мария, отошедшая в мир иной ещё до начала войны ввиду преклонного возраста и слабого сердца, сокрушалась о злой судьбе воспитанницы, после забеспокоилась, как бы муж не оставил её Норхен из-за такого «недостатка», но в конечном итоге смирилась.

В стакане с толстым дном, зажатом в татуированной руке Зольфа, плескалась янтарная жидкость. Этой ночью он хотел спать без сновидений, без глухой снедающей его тоски, которую с трудом заглушала работа. В последнее время бессонница стала верной его спутницей, времени на сон катастрофически не хватало, а виски в небольших количествах способствовал возможности отключиться.

— Свеж, как девица накануне свадьбы, — завистливо присвистнул Клаус Дильс, один из надзирателей, глядя на Кимблера и закуривая, когда представление окончилось и все принялись расходиться ко сну. — А я ведь младше тебя на десять лет…

Кимбли усмехнулся — до гомункулов с их вечной молодостью ему было далеко, но время отчего-то словно забыло об аместрийце. Разве что в длинных тёмных волосах проблёскивало несколько серебряных нитей, да лоб расчертили едва заметные горизонтальные полосы.

— Не имею вредных привычек, стараюсь правильно питаться и не нервничать, — поёрничал Кимбли.

Дильс неопределённо хмыкнул — похоже, у этого психа вместо нервов стальные канаты.

— Ты же на передовой был, — он тряхнул головой, — оттуда и шестнадцатилетние стариками приходят. Эх, на кой-хрен нам эта напасть выпала… Вот бы родиться тогда, когда…