— Нелюди, детей бы пожалели! — зашлась в крике баба, выпрямившись и глядя только перед собой, лишь бы не видеть, как мальчишки, которым отныне не суждено было стать взрослыми, падали на землю с широко раскрытыми от удивления глазами, как пожирали этими самыми глазами своих палачей. А потом и её крик прервался сухими автоматными плевками.
— Закопайте, только головы от тел отделите, — равнодушно бросил Кимбли.
Поговаривали, что у русских было нечто: то ли сыворотка, то ли излучение; те, которые непросвещённые, так и вовсе говорили о дьявольском колдовстве, но суть не менялась — это нечто поднимало мёртвых. И шли в бой Бессмертные полчища мертвецов с пустыми глазами.
— Что такое? — Зольф раздражённо посмотрел на офицера.
Унтерштурмфюрер посерел, его лицо исказилось в гримасе дурноты, из глаз градом потекли слёзы.
— Зайдлиц, вытащи тех двоих, пусть лопатами на свежем воздухе помашут, — скривился Зольф.
— Штурмбанн… фюрер… — икая и утирая губы после очередного позыва, который молодой офицер не смог сдержать, выдавил тот. — Это ж… женщина… да дети…
— Дети. И женщина, — согласился Кимбли. — А скажи-ка мне, что мешает женщине и детям тебя ночью ножом по горлу полоснуть? Это война. Тут или ты — или тебя.
— Смотрели… так страшно… вы бы их… хоть… со спины… — офицер был бледнее мела. — Как забыть-то теперь…
— А ты и не забывай, — посоветовал Зольф, глядя куда-то сквозь собеседника. — Они-то тебя вовек не забудут.
Есть отчего-то не хотелось. Заснуть Кимбли не мог: мешали кутёж и крики на улице. Да и было ему почему-то не по себе. Энви тайно ушёл в разведку — он был значительно незаметнее, сильнее и быстрее людей, поэтому ушёл без свидетелей. Отправленная официальная разведка до сих пор не вернулась и ничего не доложила, хотя время уже подошло. Это означало, что, скорее всего, уже и не вернётся. И хорошо, если их дислокацию не сдаст под допросом да с пристрастием. Младшие офицеры сначала обиженно повозились и тяжело повздыхали, косясь на старшего по званию, ультимативно запретившего им пить и всячески отмечать победу с местными жительницами.
Зольф потёр болящие от перенапряжения глаза и направился в кухню — там был стол. И стеклянные бутылки. Он разработал новую зажигательную смесь — нечто вроде коктейля Молотова, но не настолько опасную в применении: при ударе смесь детонировала сама по себе и воспламенялась из-за выделения при химической реакции кислорода. А в его снаряжении ещё оставались химикаты, хотя и совсем немного. Намешав несколько бутылок, он выглянул в окно. Штандартенфюрер, хотя и отдал под его попечение часть солдат, с которыми они вошли в поселение, закрывал глаза на “подвиги” вояк, что очень не нравилось Кимбли. Ну как, как они будут отбивать контратаку, когда их головы будут гудеть, а координации движений не хватит ни на один точный выстрел? Зольф бы ни капли не удивился, если бы теперь деревенские бабы сообща подпоили этих идиотов посильнее да потом забили вилами. Более того — окажись он на их месте, он бы именно так и поступил.
— Русские… на подступах… с востока… — Энви запыхался, по лицу тёк пот. Кажется, впервые он выглядел не взбудораженным перспективой боя, а перепуганным ею. — Нам не отбиться, Кимбли.
— Почему это? — холодно поинтересовался Зольф, глядя, как по зелёному бутылочному стеклу ползут огоньки, проникающие от исступлённого уличного веселья сквозь заклеенные крест-накрест окна.
— Их тьма, — Зайдлиц откинул чёлку со лба, садясь на лавку и вытягивая ноги. — И трупаки с ними. Валить нам надо отсюда! Иначе, — он провёл ребром ладони по горлу, — pizdets. Даже мне.
Кимбли постучал пальцами по столу. Куда ни кинь — всюду клин. Если послушать гомункула — расстреляют, как дезертиров. Остаться…
— Откуда идут?
— С востока, откуда ж ещё им идти? — Энви посмотрел на старшего по званию, как на идиота.
Зольф пружинисто встал, закупоривая все бутылки, кроме одной, и аккуратно засовывая закрытые в рюкзак.
— Пошли, воздухом подышим. Заодно покажешь мне, откуда они к нам на головы свалятся.
Кимбли и Энви стояли чуть поодаль, глядя на творившуюся вакханалию.
— Оттуда идут, — махнул гомункул вдаль. — Не видно тут из-за этих пропойц.
Зольф сощурил ледяные глаза. Выходило, что если неприятель дойдёт, то ему придется пробираться через толпу пьяных немцев. А вот командование встало позади. Куда расквартировали остальных, ни Багровый, ни Энви понятия не имели, но, похоже, здесь было много деревенек.
— Что стоите? — пьяно ухмыльнулся непонятно зачем подошедший к ним солдат. — Туда давайте, там весело! Ещё пару девок красивых нашли, если поторопитесь в очередь встать, так, может, тоже свезёт.
— Пошёл вон, — зло выплюнул Зольф. — Вам, падлам, какого хера сказали? Спать вам сказали!
Он махнул рукой и отвернулся. Хотелось достать автомат и полить очередями всю толпу к чёртовой матери, поджечь деревню и дать дёру куда подальше, перед этим вдосталь насладившись запахами и звуками.
— Разведка не вернулась… — Зольф задумчиво обратился к Энви. — Надо отправить кого-то к командованию с докладом. Только кого теперь отправишь… Разбуди этих, которые у нас. Они хотя бы трезвые, — он скривился.
Начинала болеть голова. Непреходящее ощущение нависшей опасности не пьянило и не вызывало немедленного желания принять вызов и в очередной раз пройти по грани — напротив, будило в груди Кимбли глухую тоску и чёткое ощущение ошибочности некогда принятого решения. Он помассировал виски, наливавшиеся тяжестью, переходящей в вязкую боль. “Профнепригоден, — с ужасом думал Зольф. — Под списание…” Он всегда презирал сентиментальных моралистов и безо всякой жалости относился к отвоевавшимся. Смерть по его меркам — куда как более славный конец для воина, нежели подобное состояние. И в этот момент он ненавидел себя, хотя и не был полностью готов признать это.
Он стоял, провожая взглядом Энви, убежавшего выполнять приказ, стараясь не вслушиваться в окружавшую его какофонию и думая лишь об одном: как было бы прекрасно оказаться на войне, но не здесь, не с этими людьми и не в этом мире. Там, где под ногами, словно кровь по венам неведомого исполина, течет, бурлит и несёт как жизнь, так и смерть, та сила, что осталась по другую сторону Врат.
— Есть, — выдохнул Энви почти на ухо Зольфу, вернувшись.
— Тогда ждём указаний, — отозвался Кимбли, зябко передёргивая плечами.
Ночь выдалась холодная, и не замечали этого только лишь опьянённые победой и местным самогоном солдаты да сжигаемые изнутри пламенем гнева и боли местные — те, что пока остались в живых. Зольф скосил глаза на стоящую под ногами бутылку — смертоносная горюче-взрывчатая жидкость была особенно эффективна там, где пламени было на что перекинуться, что облизать жаркими ненасытными языками и пожрать дотла, оставляя после себя лишь золу.
— Сколько им понадобится, чтобы дойти? — помолчав, спросил Кимбли.
— Не знаю, — замялся гомункул. — Человеческим шагом… Ну совсем немного. До рассвета так точно.
Зольф сощурил слезящиеся от недосыпа глаза. Протрезветь его “армия” точно не успеет. Небо угрожающе потемнело, словно знаменуя торжество вечной ночи, пологу которой суждено разорваться совсем скоро беспощадными солнечными лучами.
— Русские! Русские на подходе! — отчаянно заголосил кто-то вдали.
Часть солдат, что ещё могла держаться на ногах, подхватила оружие и направилась к Зольфу и Энви.
— Держать оборону! — рявкнул Зольф, понимая, что это конец.
Ещё часть вояк не среагировала ни на что: ни на приказ командира, ни на панику, охватившую часть села.
— Ну и пусть идут, если это бабы! — пьяным голосом завопил один особенно ретивый, находившийся на сеновале у одной из самых больших изб.
— Поимеем всех!
Зольф поднял бутылку и, замахнувшись, швырнул её в сторону источника звука. Последовал негромкий взрыв, и тут же нечеловеческий крик боли примешался к прежней какофонии, придавая происходящему осмысленность, стройность и правильность — по мнению бывшего алхимика. Жадный жаркий огонь, с аппетитом облизав сеновал, переметнулся на дом. Зольф прикрыл глаза, наслаждаясь плодами деяния рук своих. Гордость затопила его — он и мечтать не мог, что так удачно бросит свое экспериментальное детище.
