— Твою мать… — скривившись, прошептал Эд, освещая маленьким огоньком источник звука.

Ноа закрыла рот руками. В углу валялась груда человеческих костей.

— И как тут искать эту хрень? — вскипел Эдвард. — Нам что, все коробки перебрать?

Ноа и Ал прошли в ещё одну комнату. Похоже, она кончалась тупиком. В помещении было тепло и сыро, воздух казался тяжёлым и спёртым, да ещё и эта вонь…

— Тут тоже коробки, — выдохнул Ал. — Похоже, имеет смысл и правда искать в них.

Они выбились из сил. Головы болели и кружились, во рту было противно. Они перебрали множество коробок — всюду была одна гнусь, в основном, кости. Насколько хватало познаний троицы — и правда, человеческие. Иные пряно пахли кладбищенской землёй, иные — ничем особенным.

— Фу-у-у… — протянул Эд, выпрямляясь и вытирая пот со лба грязной рукой. — Да что ж такое-то…

— Смотрите! — вскричала цыганка, позабыв о том, что их могли услышать.

На самом видном месте, в углу третьей комнаты, на полке на уровне глаз, словно издеваясь, лежала бомба. Точно такая же, как семь, обезвреженных ими ранее.

*

— Маладци, — глазами улыбнулся генсек, любовно поглаживая шарообразный предмет правой рукой. — Что ви, а нэй скажэте?

— Пустышка, — пренебрежительно пожав плечами, отозвался Эдвард. — Судя по тому, что говорил один достаточно компетентный во взрывотехнике алхимик, — Эд мстительно сверкнул медовыми глазами, — взрыв от неё — что пшик. Ерунда, право слово.

Эд и Ал сообща решили принести бомбу Расу в первозданном виде. Судя по конструкции, которой она обладала ныне, на большие разрушения это чудо инженерной мысли и правда было неспособно.

— Ви свабодны, но при адном условии.

Ноа напряглась — слишком много, по её мнению, в последнее время им ставилось условий. Эд и Ал же отчего-то были безмятежны, как никогда.

— Валяйте, — дерзко ухмыльнулся Эд.

На незаметных под пышными усами губах расцвела довольная ухмылка — Рас до некоторой степени скучал по братьям-Элрикам и непосредственности Эдварда, подчас граничившей с дерзостью. И был чрезвычайно рад заметить, что, несмотря на долгий срок, проведённый в этом мире, юноша не растерял запала.

— Бомбу — мнэ.

— По рукам, — оскалился Эд.

1) Кремль на время войны был замаскирован во избежание атак с воздуха.

========== Глава 7: Pompa mortis magis terret, quam mors ipsa/ Больше самой смерти устрашает то, что ее сопровождает ==========

Kinder müssen kommen in den Krieg,

Räder müssen rollen für den Sieg.

Köpfe müssen rollen nach dem Krieg.

Ihr könnt mich nicht wenn ich nicht will!

Ost+Front “Edelweiß”.

1944, сентябрь.

— Всё ещё не рассказала…

Зайдлиц, ссутулившись, сидел на скамейке на заднем дворе и болтал ногами, внимательно рассматривая начищенные почти до зеркального блеска ботинки.

— Тема не заходила… — Ласт поджала губы.

Начинать этот разговор с Зольфом ей категорически не хотелось. Ласт казалось, что пока это всё не обговорено, это можно как-то переиграть. Хотя она всегда была весьма рассудочной и расчётливой, сейчас ей куда как больше нравилось думать, что раз о проблеме не говорят, то её и не существует.

— Смотри, дотянешь до последнего… — Энви шумно выпустил воздух сквозь зубы. — Чёрт, вот же я докатился! Пытаюсь образумить — кого бы вы думали? — мою вечно самую умную сестрёнку!

— Прекрати, — Ласт нахмурилась. — Лучше скажи, что у нас с запасами эликсира?

В какой-то момент Отец начал выдавать им порционную густую красную жидкость — для восполнения запасов жизненной энергии. Никто из детей толком не знал — или не хотел говорить, — откуда и как он брал её в этом мире и, что самое главное, почему она работала. Ласт на встречи с Отцом никогда не брала камень, подаренный Зольфом, и не знала, пробуждается ли он от тяжёлой летаргии в тех местах, где ощущалось движение земной коры, где сила, питающая алхимию, струилась едва уловимыми потоками по исполинским жилам планеты.

— На исходе, — развёл руками Зайдлиц. — Да и когда нам его давали-то?

Ласт плотнее запахнула пальто. Она предпочитала не вспоминать, зачем им этой весной выдали экстренный запас великого эликсира и как и при каких обстоятельствах он был израсходован.

*

1944, апрель.

Они заняли деревню. Прорвав оборону несокрушимой Красной армии, войска Рейха, изрядно потрёпанные, но одержавшие в этом раунде победу, вошли в поселение с трудно произносимым славянским названием. Командование приказало расквартироваться по домам и дало несколько часов на отдых. Всем было известно, что русские ни за что на свете не оставят всё так и обязательно постараются взять реванш, потому на следующий день предстояло много работы.

Кимбли с подозрением оглядел деревню. Спать в одном доме со славянами? Принимать с ними пищу? Он считал это самоубийством чистой воды — в каждой кухне найдётся добрый тесак, а на дворе — топор. И крысиный яд, наверняка ещё крысиный яд. Приглядев домик на отшибе, он, позвав за собой Зайдлица и ещё троих младших офицеров, направился туда.

Скотины во дворе не было. На окрик из дому вышла баба неопределённого возраста, вытиравшая широкие натруженные ладони о застиранный передник и смотревшая на эсэсовцев из-под нависших век так, что враз стало ясно: дотянется — убьёт паскуд. Следом за ней на крыльцо выскочили двое тощих мальчишек со злыми глазами. Зольф рассматривал этих людей и давался диву: жить в таких условиях, плодить в них детей и при этом иметь настолько несгибаемую волю? Он уже видел подобное. Ни тогда, ни сейчас в его сердце не шевельнулись ни жалость, ни сожаление, однако не удивляться он не мог.

— Чего тебе? — грубо спросила баба на своём наречии, глядя на Зольфа.

— Еда, вода, кровати, — почти по слогам жёстко отчеканил Кимбли — на немецком, разумеется. — Быстро!

Баба прищурила бесцветные глаза и скривила лицо в презрительной усмешке. Зольф только сейчас обратил внимание, что её лицо украшал уродливый шрам почти во всю левую щёку.

— Прошка, постели этим иродам. Да самогона поставь, пусть ужрутся до смерти, пробляди фашистские!

Кимбли из экспрессивной речи не понял почти ничего, кроме ругательства — очевидно, в их адрес. Однако молодой оберштурмфюрер, похоже, осознал смысл сказанных слов и чему-то улыбался.

— Переведите, — бросил Зольф, наблюдая за хозяйкой дома и мальчишкой, что был явно помладше того, кто скрылся в тёмном дверном проёме, выполняя материнское указание.

Слушая перевод, Кимбли качал головой, а Энви хихикал в кулак: похоже, после трудного боя перспектива нализаться и устроить праздник была слишком близка не только солдатам, но и офицерам.

— Отставить пьянку, — отрезал штурмбаннфюрер.

— Как?.. — младшие офицеры растерялись и, судя по всему, разозлились.

— Вам выделили время на сон. Чтобы без глупостей!

— Готово, ма, — наигранно по-взрослому пробасил мальчонка.

Зольф окинул всех нечитаемым взглядом.

— Отлично. Вы двое, — он кивнул на офицеров. — В дом, проверьте там всё. Тронете водку — головы посношу и спишу в военные потери! Остальные — со мной.

Вояки подобрались и скрылись в тени сеней, шёпотом понося вышестоящего по званию — после такого боя, где чуть богу души пачкой не поотдавали, грех было не напиться допьяна, но о том, что с Кимблером шутки плохи, знали все. И понесло же этого психа с ними! Поговаривали, сидел он в своих лагерных лабораториях — вот и сидел бы! А им теперь — мучайся.

Оставшийся унтерштурмфюрер тоскливо посмотрел вслед удалившимся в дом товарищам и со скучающим видом принялся ждать дальнейших указаний.

— Вы, — Кимбли ткнул пальцем в бабу с детьми и указал на задний двор. — Сюда. К стене!

Дети переглянулись — им была непонятна отрывистая речь на чужом языке. Баба принялась толкать детей, куда указали, бросая на Зольфа взгляды, полные ненависти.

— Стоять, — он прищурился. — Зайдлиц, Ланге — огонь.

Они подняли автоматы.