Разумеется не всё в моём тогдашнем окружении выглядело так коряво, как пивбар на Дмитровке, комсомольские собрания или общежитие, в котором привелось общежить. Форме содержанием, в хорошем смысле, соответствовал Народный театр академии. Поступив в Петровку-Тимирязевку, я сразу записался в его труппу. Меня приняли с распростёртыми объятиями: среди наших студентов о сцене мечтали почти исключительно девчонки.
В 1986 я уже играл две эпизодические роли в драме Владимира Билль-Белоцерковского «Тиф»: коменданта станции и командира комотряда. В том же году начал исполнять главную роль в одноактовой пьесе Уильяма Сарояна «Эй, кто-нибудь!» – «Hello Out There», мировая премьера которой состоялась в Lobero Theatre in Santa Barbara в сентябре 1941, когда мой дед Сергей Стрельников бил немца, защищая город Нежин и Чернигов.
Раздухорившись от своих успехов, я решил поступать в театральное училище на актёрсккий факультет. Владимир Рудов, режиссёр-постановщик «Тифа», быстро подрезал мне крылья, обратив внимание на мой неправильный прикус, попросту говоря – кривые зубы на нижней челюсти.
Да, зубы действительно застыли в хаотичном танце, без паталогий, но всё же. Мои папа и мама не обременили себя такой мелочью. В семидесятые редко какой родитель занимал свои мысли подобным. Это сейчас, когда интернет-планшет-рулет закрутил жизнь до треска в швах, все городские русские дети носят ортодонтические аппараты. Но при этом не выходят поиграть во двор: наркоманы и недоброжелатели нескольких выразительных национальностей заняли их дворовую нишу.
По поводу зубов я особенно не переживал. Тем более, что режиссёр пьесы «Эй, кто-нибудь!», Галина Абакумова, поддерживала мои стремления.
Когда пришло время, я в приподнятом духе, с гитарой на перевес, отправился на обход московских театральных училищ. Было весело.
В очереди в «Щуку» и «Щепку» встретил много молодых, смелых, творческих ребят и девчат. После прослушиваний мы несколько раз вместе ходили в театры на что-нибудь этакое, на пример в Театр эстрады на творческий вечер дворянина Сергея Юрьевича Юрского-Жихарева.
Строение, в котором расположен этот театр, «Дом правительства», он же «Дом на набережной», уже тогда имел для меня особое значение. Ещё будучи учеником средней школы я влюбился в живущую в нём симпатичную юную барышню – Нину Гомиашвили, дочку актёра когда-то исполнившего роль домироновского Остапа Бендера. Когда я попытался с ней встретиться, в письменной форме предлагая ей свидание, её отец вызвал на указанное мною место наряд милиции, который и схватил «страшного» меня у станции метро Боровицкая. Несостоявшийся тесть произнёс пламенную речь на повышеных тонах, а доблестная московская милиция пожимала плечами, и, не найдя состава преступления, для приличия немного пожурив, быстро меня отпустила. На этом моё приключение с Ниной, Гердой из фильма «Тайна Снежной королевы» 1986 года, закончилось. И слава Богу!
Возвращаясь к главному: в Щепкинском училище меня послушал адъютант его превосходительства Соломин, Юрий Мефодьевич, он же – Владимир Арсеньев в фильме «Дерсу Узала» и трактирщик Эмиль в «Обыкновенном чуде». Прослушал спокойно, с неподдельным вниманием. Сказал несколько дружеских слов. Это стало самым большим моим успехом на экзаменах в театральных училищах Москвы. Дальше дело не пошло. И слава Богу…
Шагая через тайгу, вспоминая барона Петра Александровича Цеге-фон-Мантейфеля, Петровскую-Тимирязевскую академию, Народный театр и многое другое, я перепархивал мыслями с цветка на цветок на лугах памяти, проходил неспеша, капитанской походкой, по её картинным галереям, с оживлением листал альбомы с фотографиями и диапозитивами.
Вот научное сообщество окружавшее меня с первых лет жизни до совершеннолетия. Мои родители, академические биологи, хотели они того или нет, долгое время имели редкий, даже по тем временам, высококачественный круг общения. Их круг стал моим.
Вот моя первая личная библиотека, в которой особое место занимал журнал «Юный натуралист» – полный комплект за семидесятые и восьмидесятые годы. И подумать только, он издаётся уже девяносто лет! Когда я родился, ему было всего сорок.
«Юный натуралист», кавалер ордена «Знак почёта»: «Родине наши помыслы, дела, свершения», «Летопись Великой Отечественной», «Моя Родина СССР», «Лесная газета», «Вести с опушки» Вадима Максимовича Гудкова (ещё одной яркой личности московского Кружка юных биологов зоопарка) и его замечательные авторские рисунки, фото-конкурс «Зоркий взор», юннатский конкурс «Белая берёза», «В стране открытий», «Листая Брема», «Клуб Почемучек», «Оказывается», «Записки натуралиста», конкурс «Родник».
В журнале, кроме прочих, печатались: Владимир Клавдиевич Арсеньев, Виталий Валентинович Бианки, Пётр Александрович Мантейфель, Михаил Михайлович Пришвин, Константин Георгиевич Паустовский. Последний, в 1956 году, отправился на борту трансатлантического лайнера «Победа» в обставленный с большой помпой первый советский круиз вокруг Европы. Прохаживаясь по палубе трофейного теплохода первоначально наречённого «Магдаленой», писатель Паустовский, возможно уже обдумывая свои первые материалы для «Юного натуралиста», наверняка не раз встретил мою прабабушку – профессора медицинских наук Елену Николаевну Бартошевич, любящую и знающую это издание. Журнал, после долгого, вызванного войной перерыва, начал издаваться снова именно в 1956 году.
Многие номера «Юного натуралиста» я храню до сих пор. Один даже взял с собой в деревню: мартовский за 1982 год, со снегирём на обложке. Цена 25 копеек, в 1982 – пять поездок на метро.
Год 1982 не был рядовым. Сотни миллионов моих сограждан ярко отмечали 60-летие СССР, называя в честь этой даты множество улиц в русских городах Европы и Азии. Пятидесятилетнего юбилея страны не помню, был слишком мал. Семидесятилетний не состоялся.
На первой странице этого номера введение: «Весна 1982 года шагает по нашей стране. В тюльпановые покрывала одевает степи и горы Средней Азии, в чёткие рисунки рисовых чеков обряжает поля Крыма, Ставрополья и Кубани, дарит первые лоскуты проталин земле Нечерноземья».
На последней странице, отведённой художественному конкурсу «Родник», в рамках которого публиковались произведения юннатов моей Родины – рисунок «Рассвет наступил». Его автор – Алёша Хроков из Алма-Аты. На рисунке дерево, на ветке сидит сова, из дупла выглядывают её птенцы, на заднем фоне – горы, из-за которых показывается восходящее солнце.
Где же ты теперь, Алёша Хроков? Что же стало с нашим родным «одноэтажным» Верным, нашей гармоничной, культурной Алма-Атой? Что стало с нами? Как всё изменилось! Лишь горы всё те же, и деревья, и совы. Почему они не меняются: не портятся, не улучшаются? Обретя свою совершенную форму они незыблимо сохраняются в назидание нам и нашим «лидерам» начала и конца XX века. Что стало с совершенной формой Российской империи и СССР? Сберегаясь на полотнах в галерее имени промышленника Третьякова и Русском музее имени Императора Александра III, она не сохранилась в настоящем. Почему, Алёша? Неужели совершенная форма Российской империи или СССР хуже формы сов, деревьев и гор? Нет, не хуже. Это мы, наверное, подкачали…
Сам того не заметив, я подошёл к цели своего путешествия.
–Ну вот и гнездо!.. Ба, да это скопа! Мечта моя! Вот она, кружит над лесом – ух какая, ох красавица! Отчего же я без бинокля? Почему не взял? Ведь знал же, что еду в деревню! Пустая моя голова – «если я чешу в затылке, не-бе-да, в голове моей опилки, да, да, да!»
Хищные птицы всегда производят сильное впечатления, особенно крупные. Я до сих пор помню, как первый раз собственными глазами увидел нашего исполина – белоплечего орлана, птицу значительно крупнее беркута и белоголового орлана, когда-то ставшего гербом США. Это встреча произошла в Московском зоопарке. В натуральной среде белоплечие орланы живут почти исключительно в России: на берегах Охотского моря. Когда я был на Сахалине, все глаза проглядел, спал с биноклем под подушкой, но не повезло. Хотя островная жизнь понравилась: хорошо приняли, приятно вспомнить, если не считать несколько жалоб местных жителей на дагестанскую ОПГ. Видел много тюленей, тихоокеанских чаек и ловлю кеты «полубраконьерами» – так и не понял: легально они багрили лосося или нет.
