“Наверное, в этот момент все подумали: “Ага!”
Принцесса Елизавета и Филипп обмениваются красноречивыми взглядами на свадьбе их кузины леди Патриции Маунтбеттен. Октябрь 1946 года. © TopFoto/The Image Works
Глава вторая
Рука и сердце
“Там был целый батальон симпатичных молодых людей” (1), – вспоминает леди Анна Гленконнер, чьи родители, граф и графиня Лестерские, были друзьями и соседями короля Георга VI и королевы Елизаветы по норфолкской резиденции Сандрингем. Однако Лилибет “определила свою судьбу и еще в юности отдала свое сердце принцу Филиппу. Он был идеалом – хорош собой и к тому же иностранный принц”.
В каком-то отношении ее выбор можно назвать традиционным, поскольку принцесса с Филиппом состояли в родстве, однако не настолько близком, чтобы вызывать осуждение. Они приходились друг другу четвероюродными братом и сестрой, имея общих прапрабабку и прапрадеда – королеву Викторию и принца Альберта. При этом в жилах Филиппа текло больше “голубой крови”, чем у Елизаветы, дочери обычной британской аристократки (пусть и дальней родственницы английских и шотландских монархов), поскольку его родителями были принцесса Алиса Баттенбергская (правнучка королевы Виктории) и греческий принц Андрей, потомок датского принца, приглашенного на греческий трон в середине XIX века. И у Лилибет, и у Филиппа имелась родня в большинстве правящих европейских династий, где столетиями практиковалось кровосмешение. Королева Виктория состояла в еще более близком родстве со своим супругом – двоюродном, по бабушке, вдовствующей герцогине Кобургской. Мать Виктории (тоже Виктория) и отец Альберта Эрнст были братом и сестрой.
С другой стороны, Филипп имел за плечами незавидную биографию и не тянул на выгодную партию. Королева Елизавета не скрывала, что предпочла бы выдать дочь за кого-нибудь из ее английских друзей-аристократов, например из семьи Стратмор – будущих герцогов Графтонских, Рутлендских и Бэклу, или Генри Порчестера, будущего графа Карнарвона. Филипп, в отличие от них, не мог похвастаться ни обширными владениями, ни состоянием.
Принц родился 10 июня 1921 года на острове Корфу, однако в Греции прожил не более года, поскольку вся королевская семья была изгнана из страны после переворота. Вместе с четырьмя старшими сестрами родители вывезли его в Париж, где их приютили в своем доме богатые родственники. Гордый кадровый военный, экстраверт и остроумец принц Андрей оказался не у дел, Алисе (официально титулуемой “принцесса Греческая”) приходилось тяжело с большим семейством, не в последнюю очередь из-за врожденной глухоты. И все же Филипп в эти годы не знал отказа в семейной, преимущественно женской, любви и заботе. Он ходил в американскую школу в Сен-Клу, научился свободно говорить по-французски и добиваться своего.
Безоблачное детство закончилось, когда восьмилетнего принца отослали в Чим, английскую частную школу-пансион. Год спустя у матери Филиппа случился нервный срыв, и она попала на несколько лет в лечебницу для душевнобольных, что привело в конечном счете к расставанию родителей. Алиса перебралась в Афины и основала там православный монашеский орден, посвятив себя служению Господу.
Принц Андрей тоже практически не участвовал в жизни сына, прожигая собственную в Монте-Карло с любовницей, насколько позволяло мизерное годовое содержание (2). Обучение Филиппа оплачивали благодетели из числа родных и знакомых. Четыре сестры Филиппа вышли замуж за богатых немецких принцев – в некоторых случаях связанных с нацистской партией – и принимали младшего брата на школьные каникулы, пока растущая гитлеровская агрессия не положила этим визитам конец. Дважды за отроческие годы Филиппу пришлось переживать смерть близких – сперва погибла в авиакатастрофе его сестра Сесилия с семьей, а годом позже рак свел в могилу его любимого дядю и опекуна Джорджа Маунтбеттена, 2-го маркиза Милфорд-Хейвена.
Филипп был обречен на бесконечные скитания по чужбине, без дома и родительской поддержки. Годы спустя на вопрос о том, каково было расти без корней, он ответил: “Семья развалилась <…> мне оставалось только смириться и жить дальше. Так надо. Ничего не поделаешь” (3). Покинув Чим в 1933-м, он провел год в Салеме, немецкой школе-пансионе под управлением прогрессивного педагога-еврея по имени Курт Хан. Посидев в нацистских застенках, Хан бежал в 1934 году на шотландское побережье Северного моря и основал там Гордонстоунскую школу, куда вскоре поступил Филипп.
В Гордонстоуне не только давали знания, но и воспитывали в учениках лидерские качества, ответственность и физическую выносливость (суровыми тренировками и холодными обливаниями). Достойно преодолев трудности, Филипп стал первым учеником (“старостой школы”). “Он был из числа тех, кто уже в раннем возрасте проявляет способности к бескорыстному служению и не требует положенных по крови привилегий” (4), – вспоминал Хан. В итоговой характеристике Хан называл Филиппа “прирожденным лидером” (5), которому нужна “соответствующая роль с суровыми требованиями, чтобы раскрыться во всей полноте”. Директор видел в нем “остроту ума и характер” (6) вкупе с “безрассудством”, а также отмечал, что лидерским качествам Филиппа “временами мешают нетерпение и нетерпимость”.
Оказавшись в Великобритании, Филипп попал под покровительство тамошних родственников – своей бабки Баттенберг, вдовствующей маркизы Милфорд-Хейвен, проживавшей в апартаментах Кенсингтонского дворца, а также младшего брата матери, Луиса “Дики” Маунтбеттена, впоследствии 1-го графа Маунтбеттена Бирманского, который усердно налаживал связи с королевской родней.
Высокий (метр восемьдесят ростом), синеглазый, светловолосый, с точеными чертами, Филипп выглядел настоящим Адонисом. Кроме того, он отличался спортивным сложением, галантностью, уверенностью и толикой дерзости. Он был находчивым, энергичным и деятельным, однако при этом скорее одиночкой, склонным, в силу своей недолюбленности, ощетиниваться чуть что. “Принц Филипп гораздо ранимее, чем кажется, – свидетельствовала его кузина Патриция Маунтбеттен, старшая дочь Дики. – У него было трудное детство, и жизнь заставила его нарастить броню, чтобы не пропасть” (7).
В статусе кузенов судьба сводила Филиппа и Елизавету дважды: сперва на свадьбе родственницы в 1934 году, а затем на коронации короля Георга VI в 1937-м. Однако лишь 22 июля 1939 года, когда король и королева привезли дочерей в дартмутский Королевский военно-морской колледж, тринадцатилетняя принцесса познакомилась с кадетом Филиппом ближе.
С подачи Дики Маунтбеттена, офицера британского флота, Филипп получил приглашение на ланч и чай с королевской семьей. Крофи видела промелькнувшую между ним и принцессой искру, написав впоследствии, что Лилибет “не сводила с него глаз” (8), хотя он “не обращал на нее особого внимания” – неудивительно, ведь он уже выходил в свет, а она едва переступила порог отрочества. Тем поразительнее глубина и сила чувств Елизаветы и ее решимость выйти замуж именно за Филиппа.
В годы войны Филипп время от времени навещал кузин в Виндзорском замке и переписывался с принцессами, уходя в море. Он служил в британском ВМФ на Средиземном море и Тихом океане, получил благодарность за проявленную отвагу после сражения с итальянскими силами у мыса Матапан в 1942 году. К декабрю 1943 года друзья и родные уловили романтические флюиды между Елизаветой и Филиппом, когда принц, отпущенный на побывку на Рождество, смотрел на игру семнадцатилетней Елизаветы в пантомиме “Аладдин” в Виндзорском замке. Вскоре после этого королева Мария писала своей подруге Мейбелл, графине Эрли, что кузены “влюблены уже полтора года. На самом деле, мне кажется, даже дольше” (9). Король проникся большой симпатией к Филиппу, отметив в разговоре с матерью, что молодой человек “умен, обладает чувством юмора и правильно мыслит” (10). Однако и король, и королева считали Лилибет слишком юной, чтобы всерьез задумываться о выборе спутника.
