— Ты же могла погибнуть… — протянул он.

— Ха! Жизнь — это крылья и душа. Если я не летаю, значит, я не живу, — Доросса скривилась. — Ты не понимаешь. Я сама — крылья. Вся моя жизнь — крылья. И если не летать — то и жить мне незачем. У вас, кочерыжек полукрылых, все иначе. Мы не понимаем вас, но все нужны. Мы — левое крыло, а вы — правое. Разве можно летать без одного крыла, маг? Разве может правое крыло отказаться быть крылом и стать лапой? Подумай.

Вроде и неплохо общались без необоснованного пафоса. И надо же было напомнить Тезарну, что и в самом понимании жизни у чистокровных немного иные приоритеты. Эта их предопределенность, совершенно странная, необъяснимо раздражающая и постоянно пропагандируемая. Всеми. Даже его мать, такая же полукровка, чуть ли не в рот чистокровным заглядывает. И, конечно, его отцом стал чистокровный, правда, вулк, а не кэаррс. Кэаррс на нее, видимо, и смотреть не желали. Хотя смотреть приходилось. Тагасси работала в ведомстве Хранителя Памяти, учитывая родословные и проверяя степень родства при обмене истинными именами.

И Тезарна, конечно же, она тоже собиралась туда затащить, похоронить заживо в мириадах бумаг и прочего хлама. До того момента, как в нем не проснулась магия. Потом стало еще хуже. Начали рассказывать про путь магов и про предопределенность.

— Лапа тоже крылом стать не может, — раз уж ей понятны только аналогии — он будет говорить на ее языке.

— Отдав прежнюю жизнь — очень даже, — тема не была запретной, но была неприятной для большинства. Особенно для таких, как Доросса. — Лишившись того, что делает нас нами, пожертвовать ради долга жизни Небом и самой возможностью летать. Бррр… Даже думать про такое не хочется.

Тезарн закусил губу. Интересно, с чего это Доросса решила быть настолько откровенной. Неужели на нее повесили долг жизни перед местным, и она боится, что он может потребовать стать его женой? Но вряд ли она тогда решилась бы проходить испытания в Железные Крылья.

— Не могу осудить, — продолжила она, сжав пальцы. — Но понять тоже не могу. Лучше — сложить крылья и в пропасть.

— А этот долг возвращать — сородичам? — уточнил он.

— Оставили в живых незадачливого аманта — считай уже заплатили, — прошипела Доросса.

— Ты убьешь разумное существо только потому, что оно влюбилось?

— Я убью его потому, что ради своей прихоти оно заставило иного пожертвовать самым дорогим, — отрезала крылатая. — Долг жизни можно вернуть многими способами, а тот, кто принуждает отказаться от Неба, жизни и свободы — ублюдок и себялюбец.

— Но он любит, — отметил он.

— Желает обладать, — уточнила она. — Именно поэтому и подонок.

Он предпочел оставить тему. Убедить Дороссу, что у его человеческих родичей в ходу иной порядок вещей, практически невозможно. Она мало знает о людях и не стремится узнать больше. Да и надо ли оно ей?

Договорами, интригами, торговыми соглашениями и прочими дипломатическими ухищрениями занимались в основном полукровки, такие, как его старшая сестра. Именно от нее он узнавал о ситуации в мире и о том, что и торговцы, и дипломатический корпус делают для Народа. Оно и верно, крови всех чистокровных бойцов не хватит, ополчись на них кто-то сильный. Правители людей не привыкли щадить своих солдат, а ирруа немногочисленны. Даже с чистокровными крылатыми и боевыми магами, даже с зачарованием границ — все равно у них немного шансов. Если, конечно, ракша лоркиэ не придумала чего-то эдакого для защиты своих. Кто их знает, ракшасов.

— Кизанной тоже желали обладать, — вскинула голову Доросса. — Но у нее хватило сил и гордости.

— Призвать проклятие на головы своих прямых потомков? — насмешливо уточнил он. Странно, что она коснулась этой темы. Родичи Хранителей Памяти обычно молчат и о родстве, и о том, что сделала их предок.

Она нахмурилась:

— Моли Собирающего и Замыкающую избавить тебя от такого выбора, полукрылка.

О Кизанне он знал немного. Она входила в состав отряда, оставшегося оборонять Гавань Половинной Луны, как и все, она сражалась с ордами демонов — богов этого мира, клевретов Шестого из Семи Демиургов, ухитрилась подслушать их планы относительно покоренной земли и, отринув долг и клятвы, кинулась спасать весь Народ. Именно благодаря Кизанне чистокровные из Гавани вообще выжили. Но оценку ее поступку он дать не мог — она бросила своих боевых братьев и сестер, но спасла она этим многих. Повелитель тоже оценку дать явно затруднялся, ситуацию просто пустили по ветру. Только вот маховые перья старшей дочери Кизанны с ночи предательства окрасились в черный. Этот знак уже никто не мог проигнорировать. Впрочем, какие-то остатки чести род сохранил, а должность Хранителя Памяти, которая первоначально была напоминанием о предательстве, через поколение уже воспринималась как чрезвычайно удобный архивариус и руководитель шпионов.

Дороссе он не ответил. Смысла не было. Да и не о чем было ему молить Собирающего. Вернуть их всех домой, в мир, который ирруа обжили? И что он будет там делать, не воитель и недомаг? Там есть свои маги, истинные, ракшасы ирруа, могущественные и почти что бессмертные сущности, которым покорны и стихии, и, даже, измерения. А он кто? Воином ему не быть, крылья коротки, в маги его тоже не возьмут. Лучше уж тут, пусть этот мир им не родной и это чувствуется при каждом вдохе.

— Надо быть благодарным за то, что имеешь, — нарушила молчание Доросса. — И ценить это. Даже самый обычный день и самые обычные радости.

— Ты могла бы продолжить и стать совсем похожей на мою мать, — ядовито отметил он.

— Знаешь, кочерыжка, тебе неплохо бы не забывать, кто ты есть, — усмехнулась она. Сняла с шеи черный шнурок, на котором был подвешен массивный, хищно изогнутый коготь.

Подсела ближе. Тезарн ощутил ее прикосновение и едва сдержался, чтобы не схватить ее. Прижать к себе. Но нельзя. Первый шаг делать не ему.

Она коснулась руками шеи, дернула за нос. И отстранилась, оставив шнурок с когтем на его шее.

— Это на память, — а улыбка все равно хищная, клыкастая. — Чтобы помнил, кто ты есть.

Он замялся. Слишком уж ценный подарок, коготь убитого ею орла. Не все так просто. Хотя… Жестом фокусника он извлек перо, разгладил его и протянул Дороссе. Коготь в обмен на его перо, почему бы и нет.

— Великовато для того, чтобы писать любовные письма, — отметила она. Но перо приняла. — Часто писать не обещаю.

— Для письма я могу выдернуть обычное, — сказал он. Бред, конечно, флиртовать с чистокровной, ему ничего не светит.

Она прищурилась.

— Попробуем и этим, кочерыжка полукрылая. Вечно у тебя все как против ветра.

Тезарн такого поворота не ожидал. Она собирается ему писать? Куда, если он уплывает с Ариксой сегодня вечером. Или завтра утром, как повезет.

— Не надо писать. Некуда. — Он вздохнул. — Просто на память.

— Возьмешься за ум, пойдешь в ученики к Некроманту — вот туда и буду писать, — она прикусила нижнюю губу. Озорно подмигнула. — Для меня будет честью нести тебя в бою.

Нести его в бою? Неужели она имеет в виду элитный отряд крылатых и магов, каждый участник пары в котором понимает иного чуть ли не с полужеста? Ей ветром последние мозги выдуло? Ему не светит так овладеть магией, чтобы его туда взяли. Она, конечно, прекрасно справится, но парой ей может быть только лучший из лучших магов, какой-то огненный чародей, способный постоять и за себя, и за нее. И подвиги обеспечить, конечно. О выдержке он себе напомнил почти в самый последний момент. Усилием воли сдержал уже рвущиеся с языка вопросы: с чего она взяла, почему она в этом так уверена, и состроил каменную мордашку.

— Я счастлив служить своему народу.

Именно этого ждут от ирруа окружающие. Доросса поморщилась. Погладила перо.

— Надеюсь, ты поймешь когда-нибудь, — ответила она. С неуловимым оттенком грусти, как показалось. — Лишь бы не слишком поздно.

Подхватилась, вскочила. Снова натянула на себя маску отрешенности — сдержанная, суровая, находящаяся в полной гармонии с собой. Словно и не была только что простой и понятной, живой, а не статуей. Но, все-таки, улыбнулась на прощание.