– Вы мне? – спросил я, вглядываясь в его глаза. Человек этот мне не нравился.

– Тэбе, – подтвердил он, – Поможэшь мнэ?

Я не знал, как с ним разговаривать и хотел этот диалог прекратить как можно скорее, поэтому сказал первое, что пришло в голову.

– Вы незнакомец, а я пацан, которого в школе учат не говорить с незнакомыми.

Услышав это, он растянул тонкие губы в улыбке, обнажив ряд мелких зубов.

– Мнэ Фархад зовут, – произнес он, – Тэпэрь ты мнэ знаешь.

– Ну, наверное, – неопределенно пробормотал я.

– Дарбинян знаешь? – спросил незнакомец, и меня почему-то пробрал озноб, – Гарик Дарбинян мой друг. Я привэт привез для семья его. Из Москва. С первий апрэль поздравлять.

Я пытался угадать, что это за акцент. Явно не армянский. Тетя Вануш говорила с легким акцентом, а ее брат, дядя Аршама, который однажды приезжал к ним погостить, русский знал плохо, но поговорить любил, и как звучит армянский акцент, я знал отлично. Собственно, на чеченский его говор тоже походил мало. Чеченских террористов показывали по телевизору, заранее предупредив, чтобы убрали детей от экрана. Я был один дома и, естественно, после этого предупреждения внимательно уставился в экран.

– Нет, не знаю, – ответил я.

Я не верил ему. Я был уверен, что это плохой человек. И еще, я очень надеялся, что во двор не принесет Нину Вячеславовну. Она бы наверняка подробно объяснила, в каком подъезде и в какой квартире живут Дарбиняны, которых она очень не любила. Но двор был пуст, и незнакомец продолжал давить на меня тяжелым взглядом карих глаз.

– Ну нэт, так нэт, – наконец произнес он, и я, повернувшись, зашагал прочь.

Сначала я хотел вернуться домой и рассказать тете Вануш, что их ищет какой-то черноглазый холуй с бородой, но все же продолжил идти на стройку. По очень глупой причине, которая мне в силу возраста казалась значимой. Я не хотел, чтобы незнакомец принял меня за труса. Ведь он видел, как я выхожу из дома, и если после разговора с ним я пойду обратно, то значить это может только одно. И я, подойдя к дыре в заборе, юркнул на стройку. Войдя в здание, я услышал шорох наверху и принялся подниматься.

– Аршам! – крикнул я.

– Я на втором! – ответил он мне из глубины здания, – Иди сюда, тут клевые доски. Можно сделать мечи.

Я же уже был на третьем этаже и, повернувшись, спустился на пролет вниз, как вдруг вздрогнул от неожиданности. Бородатый стоял посреди холла, отряхивая пыль с плеча.

– В школэ нэ училь тебе, что обманывать взрослие нэхорошо? – спросил он, и я бросился бежать вглубь здания.

– Аршам, ходу! – заорал я, – На трамплин!

Трамплином мы называли деревянную надстройку на балконе, с которой перепрыгивали на соседний балкон. Прыжок, кстати, был довольно длинным, около двух метров, и я очень надеялся, что незнакомец не станет повторять за нами, к чему призывали нас самих создатели фильмов с Джеки Чаном. Как позже рассказывал сам Аршам, он подумал, что мы убегаем от милиции или охранников, которых сроду не было на этой стройке, откуда и так разворовали все, что можно. Я увидел, как он выбежал на балкон, а позже до меня донесся скрип деревянной надстройки, от которой мой друг оттолкнулся перед прыжком.

Приземлившись на соседний балкон, он остановился и повернулся ко мне, ожидая, пока я окажусь рядом.

– Давай, Витек, давай! – подбадривал он меня.

Я разогнался по балкону и, взбежав на надстройку, что было сил оттолкнулся от нее. Знакомый скрип досок, свист ветра в ушах… А за ним треск, которого раньше не было. Надстройка хрустнула и, сломавшись, полетела вниз, а следом и я. Те, кто воровал отсюда арматуру, спилили целый лес торчащих железяк, но последние две, видимо, оставили на потом. Я успел заметить, что внизу на меня острием смотрит кончик железного прута, и успел понять, что сейчас мне будет очень больно.

***

"Пацан просто притягивает неприятности," – думал Дима, перескакивая через ступеньки.

За стеной послышались приближающиеся шаги, и он, спрятавшись за углом, выставил руку поперек бежавшему. Бежавший налетел на препятствие и грохнулся на спину, зарычав от боли. Однако тут же вскочил на ноги, и около секунды они оценивающе смотрели друг на друга.

– Уходы! А то убью! – с акцентом произнес гнавшийся за пацанами человек, и Дима оскалился в злобной улыбке.

– Афганец, – озвучил он свою первую мысль, так как сразу узнал акцент и характерные черты лица незнакомца, – Не место тебе здесь.

– А-а-а, шякал, – протянул тот, тоже улыбнувшись, – Воевал? Кровь на мой зэмля проливал? Я таких вижю.

К слову, Дима за время службы действительно застал Афганистан, но до военных действий не дошло. Три месяца на советской военной базе в Кандагаре, куда их привезли после полугода учебки. Через три месяца рядового Косму вернули обратно в часть, так как результаты психической проверки очень настораживали врачей. К тому же, рядовой Косма подозревался в причастности к пропаже сержанта Гуреева, но доказать этого никто не смог. Это было не первое Димино убийство, но первое из личной неприязни. От "деда" Гуреева страдали все новобранцы, и однажды ночью Дима вывез его труп с пробитой головой в пустыню, где и закопал.

Хоть рядовому Косме и не довелось повоевать, он хорошо помнил тренировки по рукопашному бою. Учебка была жесткой, и нередко случались травмы, вплоть до переломов. В армию Дима попал с довольно средненьким здоровьем, и первое время ему приходилось тяжело, пока он, наконец, не окреп. Помимо тренировок, их учили сражаться с конкретным врагом – афганским моджахедом, и об афганцах он помнил многое. Вот и сейчас, один только взгляд стоящего перед ним афганца уже говорил сам за себя, и оба не сомневались – драки не избежать. Афганец аккуратно снял плащ, повесил его на торчащий из стены гвоздь и закатал рукава рубашки, все это время не отводя взгляда от Димы. Дима ждал, когда у того в руке окажется нож, а оппонент не заставил его ждать слишком долго.

Нож сразу полетел в сторону от удара доской по руке, и схватка переросла в рукопашную. Несколько раз афганец едва не провел захват, из которого Дима бы уже не вырвался, а один удар в челюсть так и вовсе чуть не отправил его в нокаут. Пропустив удар в солнечное сплетение, Дима сделал вид, что испытывает сильную боль, и едва афганец подошел ближе, тот отточеным броском уложил его на землю, прижав его голову коленом к полу, и с силой крутанул запястье, ломая его. Афганец зашипел от боли, а Дима рывком поставил его на ноги и, заломав вторую руку, ударил его ногой в колено, ломая чашечку.

– Ты кто такой? – прорычал он, оседлав лежащего на спине оппонента.

– Нэ про тэбя, кто я такой, – ответил тот, скалясь от боли.

– Ну явно не хрен простой. Драться умеешь. Боль терпеть умеешь. Говори, кто такой, а то убью.

– Я же сразу говорил, я такой как ты вижю, – повторил афганец, – Ты мнэ так и так убивать будэшь. Я вижю, ты псих.

– Ладно, говори, что надо от пацана, и убью быстро, – не стал спорить Дима, – И похороню по-человечески, слово даю.

– Ничэго нэ надо от твой пацан, – сказал тот, – От Дарбинян надо. Гарик нэ знает, кому в Москва дорогу перешел.

– Семью похитить приехал? – догадался Дима.

– Говорю, наше это дэло, мой и Гарика. Ну давай, нэ тяни уже.

Дима слез с афганца, схватил его за голову и резко крутанул, ломая шею.

"И как так получается, что мне приходится спасать этого мелкого сына предателя?," – думал Дима, подбирая отлетевший нож и пряча его за пазуху, – "Спасти, чтобы потом убить. Маленький говнюк."

Только теперь он обратил внимание на крики снаружи. Кто-то орал, чтобы вызвали "скорую" и спасателей, кто-то повторял "он жив, он дышит", и людей снаружи становилось все больше. Дима быстро обыскал афганца, переложив найденные у него ключи, документы и кошелек к себе, после чего взвалил тело на плечи, снял его плащ с гвоздя и спустился вниз, украдкой выглядывая на улицу. Люди толпились под балконами стройки, но выход был чист, и Дима быстро пересек двор.