"Бмв" приветливо моргнул фарами, Дима открыл багажник и на момент застыл от неожиданности. В багажнике уже лежал один труп, видимо, хозяина автомобиля, и Дима прямо сверху положил второе тело, попутно оглядевшись по сторонам. Но внимание всех, кто мог его увидеть, было приковано к стройке, и он, сев за руль, выехал со двора. Навстречу ему пронеслась "скорая", а сам он помчался за город, дабы избавиться от тел.

Заехав в самую глухомань, пока машина не села на брюхо посреди лесной тропы, он заглушил двигатель и обыскал ее, наткнувшись на документы хозяина и небольшую сумму налички в долларах.

– Агафонов Дмитрий Денисович, – прочитал он в паспорте, – Не повезло тебе, тезка.

Паспорт вспыхнул от поднесенной к нему зажигалки, а Дима достал паспорт афганца, в который было вложено фото армянской семьи. Дима узнал Аршама – ему на фото было лет восемь, и его мать. С ними стоял какой-то мужик, надо полагать, Гарик, а женщина и мальчик были обведены красным маркером.

– Фархад Рахман Шинвари, пятьдесят четвертого, Джелалабад… О, ну надо же. Московская прописка.

Второй паспорт и фото тоже вспыхнули от зажигалки, и Дима принялся вытирать свои отпечатки в салоне. Закончив, он вышел, вытер дверную ручку и багажник и, повернувшись, зашагал к дороге.

Глава 7.

Я не сразу понял, где нахожусь. Пожелтевший потолок, широкое окно, за которым надрывно каркала ворона, и гул голосов, как на вокзале. Повернув голову, я увидел Машку, которая уткнулась в раскраску, водя по ней фломастером.

– Это ж моя, – сказал я ей, но слова давались с трудом, – У тебя своя, с животными. Не порть мою.

– Я свою раскрасила уже, – ответила она.

Отложив раскраску, Машка спрыгнула со стула, подбежала к двери и открыла ее, тут же усилив вокзальный гул голосов.

– Ма! Он проснулся! – крикнула она, высунув голову за дверь, и в следующую секунду на пороге возникла мама.

Оказалось, что я пробыл без сознания четыре дня, что мне сделали операцию, и что мне вообще очень повезло. Арматура проткнула мне живот сбоку и прошла в каких-то миллиметрах от внутренних органов, не задев их, и вышла со спины. Этого я не помнил, так как сразу потерял сознание, а врач уверял, что скоро я смогу отправиться домой. Однако это "скоро" наступило через пятнадцать долгих дней, за которые я успел узнать несколько нериятных новостей.

– Папа прилетел, – сказал Аршам, пришедший меня навестить, – Но он нас в Москву забирает. Послезавтра улетаем.

– Жаль, – ответил я, – Меня пока не выписывают. А то бы в "денди" еще разок рубанулись.

– Ага, – он улыбнулся и снова принял серьезный вид, – А кто это был?

– Где? – не понял я.

– Ну кто за нами гнался на стройке?

На момент я испугался, ведь я так и не предупредил, что незнакомец искал именно их. Ведь он мог вернуться.

– Какой-то мужик, вас искал. Не русский.

– Армянин? – чуть удивился Аршам.

– Нет, точно не армянин, – покачал я головой, – На чеченца похож.

– Я папе передам, – задумчиво сказал он.

Тем же днем, уже ближе к вечеру, когда я был один, дверь в палату снова открылась и вошел отец Аршама. Сначала я подумал, что он пришел вместе с кем-то, и удивился, когда он, войдя, плотно закрыл за собой дверь.

– Боец, – поприветствовал он меня, улыбнувшись золотыми зубами, – Скоро опять мяч гонять будешь.

– Здрасте, дядя Гарик, – поздоровался я.

– Э, какой дядя, ара, просто Гарик, – он поставил на тумбочку пакет с продуктами, – Тут айран, фрукты, сок-мок. Витамины, ара.

– Спасибо, – поблагодарил я, все еще не понимая, почему он пришел один.

– Слушай, Витя, – он заговорщицки понизил тон, – Мне Аршам передал за мужика того. Ты расскажи мне, он кто такой есть, что говорил, как выглядел? Все что помнишь, расскажи.

Я описал незнакомца, и вспомнив, добавил:

– Он сказал, его Фархад зовут.

– Фархад, Фархад, – вполголоса повторил дядя Гарик, – А, ворэт кунэм. Сказал, нас ищет?

– Ну да, – подтвердил я, – Я ему не сказал, где искать.

– Ай, молодец ты, Витя, красавчик, – он хотел было от души хлопнуть меня по плечу, но вовремя сдержался – видимо, мой бледный вид подсказал ему этого не делать, – Ты забудь его, как сон плохой. Нехороший он человек, Богом клянусь, нехороший. Ты лучше, впредь, знаешь как? Ты, если кто что спросит за Фархада, ты скажи – не знаю ничего. С людьми нехорошими лучше вообще не связываться, а то утянут. Понимаешь меня?

Я кивнул, хотя тогда не очень понимал, что он хочет сказать. Он, убедившись, что донес мысль, пожелал поскорее выздороветь, попрощался и ушел, оставив меня в глубоких раздумьях. Позже, когда меня уже выписали и привезли домой, я слышал разговор мамы с Мишей. Мама рассказывала ему то, что рассказала ей тетя Вануш.

– У Гарика торговый бизнес в Москве, импортные товары из-за границы идут, – говорила мама, – И к нему какие-то афганцы все подход искали, чтобы с его грузовиками свою наркоту возить.

– А этот зачем сюда приезжал? – спрашивал Миша.

– Страшно думать, зачем. И не видел его больше никто. Уехал, наверное. Надеюсь, не вернется.

– Бардак кругом, – заключил Миша, – Вот как себя защищать? Купил бы ружье, так нет, вслед за Игорем посадят.

***

Выздаравливал я довольно быстро, и даже застал последние две недели в школе, вместе со всеми закончив шестой класс. Физические нагрузки мне пока были противопоказаны, хоть и хотелось выплеснуть накопившуюся энергию. К тому же, летние каникулы обещали быть скучными, так как оба моих друга уехали, и общаться больше было не с кем. С ребятами постарше, что были с нашего двора, я общаться не собирался. Вся их компания была воспитана блатной романтикой, и некоторые из них уже успели побывать в колонии для несовершеннолетних, так что я предпочитал в одиночестве сидеть на лавочке, бросая на землю подожженные спички.

От скуки я перечитал практически все книги, что у нас были, и переворошил старые вещи, лежавшие на балконе, в поисках чего-нибудь нового. Но вместо книг я наткнулся на другую, весьма неожиданную находку – старую шкатулку своего отца. Мама давно избавилась от всех его вещей и фотографий, но плоская деревянная шкатулка, видимо, завалилась вглубь одной из сумок, и ее мама не заметила. А я нашел.

Внутри было пожелтевшее фото, сделанное еще задолго до рождения Машки. Только родители, и годовалый я. "Северобайкальск, октябрь 1987" – было написано на обороте, и я вспомнил, что там жил дедушка, мамин отец, который скончался еще до того, как я стал запоминать свою жизнь. Не сказать, что находка меня обрадовала, но несколько вопросов к маме у меня появилось. Хотя бы про дедушку, которого я совсем не помню. Ведь после случившегося с отцом мы никогда не говорили о нашей прошлой жизни.

Фотографию я сложил пополам и сунул в карман, снова вернувшись к шкатулке. Тут была старая, так называемая опасная бритва, аттестат об окончании института и бумажка с каким-то набором цифр. Все кроме фотографии я сложил обратно в шкатулку и поставил ее на свою полку, не решив, что с ней делать. Поговорить с мамой хотелось как можно скорее, но дома никого не было. Взрослые повезли Машку на прививку, и я, сунув фото в карман, отправился во двор, дабы встретить их еще на подъезде к дому.

Едва я оказался на улице, как попал в поле зрения Нины Вячеславовны, ковылявшей с какими-то сумками. Едва она увидела меня, тут же принялась голосить, будто я был главным виновником того, что она устала тащить свою поклажу.

– Ну чаво смотришь то, чаво смотришь?! – накинулась она на меня, – Най сумки, тащи кверху.

– Мне нельзя, – честно ответил я, так как таранить ее баулы на четвертый этаж у меня не были ни желания, ни здоровья.

– Най, я сказала, тащи! – гаркнула она.

Не знаю, почему я просто не плюнул и не пошел прочь. Опять же, излишняя детская скромность и замкнутость, с которой я тогда ничего не мог поделать. Я подошел и взялся за ручки сумок, тут же об этом пожалев. Было тяжело, каждая весила килограмм по двадцать, а Нина Вячеславовна, шагавшая сзади, ни на минуту не умолкала, приговаривая "давай, давай, не филонь". Едва я преодолел один лестничный пролет, как боль в боку стала невыносимой, и я разжал ладони.