Предисловие.

Два человека, тяжело дыша, стояли посреди деревенской избы, глядя на проделанную только что работу. Результатом этой работы было мертвое тело хозяина избы, над которым склонились его незваные гости, переводя дух после непродолжительной, но изматывающей схватки. Один из них, худощавый мужчина немного за тридцать, первым отдышался и шагнул назад, когда кровь убитого ими человека густой приливной волной приблизилась к носкам его ботинок. У второго это вызвало короткий смешок, и тот театрально показал на тело ладонями.

– Всегда знал, что ты крови боишься, – сказал он и рассмеялся бы, но сбитое дыхание превратило смех в кашель.

– Крови…, – проворчал худой и поднял стоявшую у входа канистру с бензином.

– Да погоди ты, – придержал его второй, – Давай поищем, что тут.

Худой с недоумением посмотрел на приятеля и с гулким звоном поставил канистру на пол.

– Не жадничай, Дима, – спокойно произнес он, – Что ты тут найдешь? Рубли одни дореформенные.

– Рубли – тоже деньги, – пожал тот плечами и открыл небольшой настенный шкафчик.

– Кого ты обманываешь? – поморщился худой, – Как будто ты ради денег стараешься.

Тот, кого звали Дима, перестал рыться в шкафчике и повернулся к приятелю, взглядом выражая истинное недоумение.

– "Ты"? – переспросил он, – Не "мы", а "ты"?

– Да, ты! – со злостью ответил худой, – Мне этого никогда не было нужно!

Дима, изображая бессилие, свесил руки плетьми и устало покачал головой.

– Напомнить тебе, кто ты такой? – спросил он, – Напомнить, что ты такой же, как я? Или то, сколько людей погибло в тех домах, которые ты поджег?

– Мне плевать на людей! – проорал худой, – Не я подпирал двери! Мне плевать, умрут они, или выберутся! Это тебе хочется убить любого встречного…

– Не любого, – покачал тот головой, улыбнувшись, – Вот тебя не хочется убить. Ты же брат мне, названный.

Он шагнул к худому и, обхватив его руками за голову, изобразил подобие объятий. Худой не ответил, лишь постоял какое-то время без движений, после чего оттолкнул приятеля.

– Ты меня делаешь хуже, – проговорил он, – Ты любишь убивать людей и заставляешь меня думать, что и я тоже.

– А что, мамашка тебе не велела связываться с плохой компанией? – воскликнул Дима и наигранно хлопнул себя по лбу, – Ах, да! Не было у тебя никакой мамашки. Ты ведь такой же детдомовский, как и я. Ну, думай, Максимка, думай! В семидесятых детство пехеренное, в восьмидесятых юность безумная… Девяносто четвертый уже, а ты все не поймешь, кто ты на самом деле.

– Не такой я, как ты, – проворчал худой, но прозвучало это не убедительно, словно он сам себя пытался уверить в своих словах.

– Это обидно, Максим, – Дима облокотился на стоявший в углу стол, – Когда мы убивали тех отморозков в Ангарске, тебе это нравилось. А теперь ты себя ставишь таким моралистом, что я рядом с тобой чувствую себя последним ублюдком.

– Мы оба ублюдки, но я, по крайней мере, этого не отрицаю. Тех козлов в Ангарске лично я убивал из-за денег. Но ты, Димка, из чистого удовольствия…

Дима резко подскочил к приятелю, тыкнув тому пальцем в грудь.

– Ты смеешь обвинять меня, когда сам удовлетворяешь своих демонов, поджигая дома! Ты с десяток людей убил своими пожарами!

– Мне плевать! Не это главное! – проорал в ответ худой, и какое-то время они стояли, глядя друг на друга налитыми кровью глазами.

Дима первый разрядил обстановку, сменив гневный взгляд на веселый.

– Ты чего кричишь? – спросил он и растянулся в улыбке, – Давай, делай свое дело и пошли. Деревня глухая, но не пустая. Не хватало, чтобы участковый приперся.

– Это последний раз, Дим, – худой устало вздохнул, – Я должен жить нормальной жизнью. У меня жена дома. Дети растут. Я должен забыть, понимаешь? Должен жить…

– Как сраные обыватели?! – взорвался Дима, – Ты не часть этого общества! Не такой, как они, сука такая, ты понимаешь?!

– Я могу быть таким, как они! – проорал в ответ худой, – И лучше тебе это принять.

– Нет, братик, не-е-е-т, – протянул Дима, – Не я тебя тяну в бездну. Мы оба уже давно там. И если ты продолжишь обманывать себя…

Договорить приятель ему не дал. Схватив отвертку, упавшую на пол в ходе стычки с хозяином дома, он наотмашь ударил приятеля, целясь тому в шею. Дима уклонился от удара и, перехватив руку приятеля, выбил у него отвертку. Заязалась борьба и через секунду двое мужчин уже катались по полу, рыча и кряхтя от боли. Дима, который физически уступал приятелю, нащупал валявшийся на полу молоток, и худой едва успел подставить руку, чтобы защитить голову от удара. Выхватив у него молоток, худой уперся рукой ему в лицо, отогнув его голову назад, и ударил его молотком, угодив прямо в горло.

Дима отскочил в сторону, схватившись за горло, и мелко затрясся, пытаясь вздохнуть. Воздух через разбитую трахею не поступал, что означало скорую смерть от асфиксии, и худой, поднявшись на ноги, схватил канистру и выбежал в сени. Взяв полено, лежавшее в углу, он подпер дверь, как до этого десятки раз делал его приятель, чтобы не дать жильцам выскочить из горящего дома, и принялся разливать бензин по полу и стенам. Закончив, он отошел к выходу на крыльцо и чиркнув спичкой о коробок, поджег его и бросил в дорогу из горючей жидкости.

Пока огонь занимался внутри дома и не был заметен снаружи, худой человек вышел на улицу, где начинало светать, и подошел к старенькому "уазу", принадлежавшему хозяину дома. Возле "уаза", в покрытой утренней росой траве, лежала сумка с деньгами, украденная у вусмерть пьяных отморозков, сожженных заживо около недели назад. Самая настоящая валюта, остававшаяся таковой, пока рубль вырисовывал высокие волны на финансовых схемах, убивая веру в стабильность, обещаную после развала предыдущего строя.

Забросив сумку в "уаз", худой человек сел за руль и запустил старый промерзший двигатель. От деревни, где он сейчас находился, до Иркутска, в котором его ждала семья, уверенная, что он в командировке, было почти триста километров, и к вечеру этого дня он бы, как обычно, вернулся домой, обрадовав молодую супругу деньгами, которые "заработал на северах".

Однако в последнее время его мучало осознание, что петля на его шею уже накинута и с каждым днем все сильнее затягивается. Весь тот путь, который он прошел вместе со своим названным братом Дмитрием Космой, с которым они вышли из одного детдома, не мог не привлечь внимания как общественности, так и милиции. Оба они были с психическими отклонениями, и если он, худой человек, Максим Делов, был пироманом, получающим удовольствие от созерцания пожаров, им же устроеных, то Дмитрий чувствовал себя удовлетворенным только после очередного убийства.

Тот кровавый, вымощенный трупами след, который они вдвоем оставили за годы удовлетворения своих потребностей, наложил свой отпечаток, и в тот момент Максим верил в стойкое ощущение, что уже совсем скоро для него все закончится. Еще с самого начала он полагал, что рано или поздно их поймают, и больше волновался за то, как его семья воспримет новость о том, что их отец вовсе не узкопрофильный слесарь, зарабатывающий в командировках, а тот самый маньяк-поджигатель, о котором уже не первый год пишут газеты.

Едва старый "уаз" покинул деревню, ощущение близящегося конца становилось все сильнее, и в конце концов Максим не выдержал и свернул в лес, тянущийся вдоль дороги. Заехав максимально глубоко, насколько позволяла разбитая колея, Максим взял сумку с долларами, штыковую лопату, целофановые мешки, и продолжил путь пешком, все дальше углубляясь в сосновый бор. По пути он оставлял на деревьях насечки с помощью лопаты, и спустя несколько часов пути, забредя практически в непролазные дебри, принялся копать. Пачки денег, стянутые резинками, он упаковывал в пакеты и складывал в сумку, которую бросил в полутораметровую яму и забросал сверху землей. На массивном стволе сосны, растущей рядом, Максим сделал отметку в виде крестика и, подхватив лопату под мышку, зашагал назад.