***

– Эй! – рявкнул кто-то позади меня, когда я целился в серую "тойоту", судя по номерам, приехавшую из монгольского Сухэ-Батора.

Я чуть не выронил бутылку под ноги, грозя превратить себя в горящий факел. Позади меня стоял какой-то человек в балаклаве, как у спецназовцев, и его неожиданное появление едва не стоило мне еще одного машинального действия. Я вовремя спохватился, чтобы не швырнуть бутылку в него, а он застыл, глядя на меня. Нужно было уносить ноги, я это понимал, а человек этот, видимо, готовился броситься мне наперерез. Надо было обескуражить его, сделать что-то, чего он не ждет, вот только что?..

– А-а-а!!! – заорал я не своим голосом и, замахнувшись, швырнул бутылку в стоящий неподалеку "бмв".

Человек дернулся на месте, а я рванул в сторону дороги, перескочил через невысокую ограду и побежал прочь. Бежал я долго, без оглядки, и остановился, лишь когда оказался в другой части города. Шумный кабак остался далеко позади, а вокруг не было ни души. Отдышавшись, я поправил рюкзак и поспешил в сторону дома, надеясь, что моего отсутствия никто не заметил.

Оказавшись во дворе, я спрятал канистру между двумя гаражами, где и нашел ее до этого, и зашел в подъезд. Попасть в квартиру через дверь было нельзя, так как она запиралась изнутри, но все это я предусмотрел заранее и у двери даже не остановился. Мой путь лежал на крышу, и вскоре я стоял у ее края, глядя вниз, на темный двор. Стараясь не думать, чем может обернуться подобное трюкачество, я свесил ноги вниз и, уцепившись за ливневую трубу, повис на ней всем весом. Труба угрожающе заскрипела, а я принялся спускаться, и через несколько секунд уже стоял на подокноннике. В квартире было тихо, к моему огромному облегчению – моей ночной отлучки никто не заметил. Машка спала в своей кровати, и я, стараясь не разбудить ее резким запахом бензина, вышел в прихожую и прошмыгнул в туалет, где со стиральным порошком долго тер ладони, пока не убедился, что отбил запах.

Едва я открыл дверь, как чуть не столкнулся с Мишей, стоявшим возле двери. Он был заспанным и сощурился от света лампочки, едва та ударила ему в глаза.

– Чего застрял там? – спросил он меня.

– Живот крутит, – соврал я.

– Еще бы, две банки тушенки умял, – нашел причину моему мнимому состоянию Миша и зашел в туалет.

В каком-то смысле меня правда пронесло, так как я не смог бы внятно ответить, если бы меня спросили, где это меня носило среди ночи. Мысли куда-то улетучились, и я впал в некое подобие сна, который, впрочем, отдыха не приносил. Наверное, начинал действовать адреналин, поскольку едва за окном забрезжил рассвет, я почувствовал сильную тошноту, и мне опять пришлось закрыться в туалете. Меня трясло, со лба капал холодный пот, который я вытирал рукой в промежутках между рвотными позывами, и ощущения были, как при сильном отравлении. Пожалел ли я, что исполнил свою затею? Нет, ни на секунду.

Глава 6.

Устроенный мной пожар надолго утолил жажду огня, уже начинавшую было меня донимать. К тому же, он стал довольно значимым событием в городе и вызвал самую настоящую цепную реакцию. Не знаю, кто был тем внезапным незнакомцем в маске, но именно его появление сильно повлияло на последствия. Если бы не он, я бы швырнул бутылку в монгольскую "тойоту", но получилось так, что на стоянке сгорели только автомобили местных бандитов. Мысль эта меня грела, так как я искренне ненавидел этих, уверовавших в свою безнаказанность, наглых уродов, испортивших жизнь хорошим людям. Кабак, кстати, тоже серьезно пострадал и сейчас был закрыт на реставрацию, но главное было не это.

Местные братки были уверены, что поджог – это наезд со стороны монголов, объясняя это тем, что ни одна тачка с монгольскими номерами не пострадала. К сентябрю криминогенная обстановка в городе резко возросла, увеличилось количество милицейских патрулей, а родители перестали отпускать детей без присмотра дальше чем во двор. Несмотря на мои протесты, мама настояла, чтобы Миша возил меня в школу вместе с Машкой, которая пошла в первый класс, и забирал нас оттуда. Я не хотел, чтобы одноклассники подумали, что дома меня держат за мамсика, так как в то время за это меня бы просто избили. Однако мои опасения были развеяны, едва я увидел, что я далеко не единственный, кто добирается в школу с родителями. Даже главный хулиган школы Серега Вяткин, абсолютный авторитет и гроза младших классов, в списке достижений которого была ночевка на заброшеной стройке, теперь каждое утро вылезал из отцовских "жигулей".

"Знал бы ты, Серый, что твои разбитые стекла в гастрономе – ничто по сравнению с моими "шалостями", рассказывать о которых я не собираюсь," – думал я, глядя, как этот бугай отнимает деньги у пятиклассников, – "Знали бы вы, товарищи милиционеры, и вы, чертовы отбросы на своих дорогих тачках, что весь ажиотаж, творящийся в городе – дело рук одного одиннадцатилетнего школьника." Нет, я этим не гордился, и на самом деле это пугало меня чуть не до усрачки, но одновременно с этим и пьянило тоже. Это было как-то дико, за рамками привычных ощущений, но цель была достигнута, и раз я не мог оправдать дядю Игоря перед судьей, то меньшее, что я мог сделать – это заставить виновников его нынешнего положения ходить пешком, что я и сделал.

Единственные, кому я рассказал обо всем, были мои друзья. Аршам наигранно потрогал мне лоб ладонью, намекая, что я болен на голову, а Коля с легкой обидой в голосе спросил, почему я не позвал его, и взял с меня слово обязательно взять его с собой, если я снова задумаю нечто подобное. Тогда меня удивляло желание Коли добровольно ходить по лезвию, а с термином "адреналиновый наркоман" я не был знаком.

Время шло, наступил девяносто седьмой год, и жизнь текла в спокойном темпе. Я уже даже стал забывать, каково это, когда сердце от страха будто норовит проломить грудную клетку. Касаемо моей тяги к огню – Миша часто, как мог, вывозил меня за город, где мы жгли картонные коробки, деревянные ящики и прочий мусор, который вдоволь можно было найти вдоль дорог. "– Хорошее дело делаем, чистоту наводим," – шутил он, – "Нам за это премию платить должны."

К спокойной жизни быстро привыкаешь, и события, выдающиеся из общей картины, всегда кажутся очень неожиданными. Первым таким событием была смерть Колиной бабушки, с которой он жил. Произошло это в конце января. Коля нашел ее, когда вернулся со школы. Бабушку ему, безусловно, было жаль, но он был уверен, что отныне будет жить один. Естественно, этого ему не позволили, что его очень удивлило, ведь квартиру бабушка завещала ему. Приехали какие-то дальние родственники из Иркутска, организовали похороны, и вскоре наша компания лишилась безбашенного белобрысого мальчугана, которого родственники увезли с собой.

Следующее событие, разбавившее наши серые будни и едва не лишившее меня жизни, случилось в апреле девяносто седьмого. Именно первого числа, в первый день весенних каникул. Пока я завтракал, к нам пришла тетя Вануш и передала, что Аршам ждет меня на нашем месте. Нашим местом была стройка, где мы играли в Джеки Чана, и если бы взрослые увидели, как выглядят эти игры, нас бы, скорее всего, привязали к батареям и не выпускали бы из дома. Мало того, что мы носились по небезопасному участку, как угорелые, так еще и прыгали с одного балкона на другой, рискуя упасть на торчащую внизу арматуру.

– Сестру с собой возьми, – напутствовала мама, когда я, торопясь, допивал компот.

– М-м, – промычал я в ответ и через минуту уже напрочь забыл про Машку.

Как позже оказалось, моя забывчивость ее спасла. Я вышел во двор и уверенным шагом направился на стройку, когда меня вдруг окликнули.

– Эй, мальчик, – услышал я чей-то голос с сильным акцентом и повернулся.

Голос принадлежал какому-то мужчине восточной наружности, которого я сразу окрестил чеченцем. У него были большие темно-карие глаза, длинный узкий нос, густая, но не растрепанная черная борода и приглаженные назад черные волосы с проседью. На вид ему было чуть за сорок, и он оставлял впечатление богатого человека. Приехал он на новеньком "бмв", да и одет был в явно не дешевый черный костюм с плащом. Весь этот холеный вид контрастировал с фоном нашего двора, грязным и плохо заасфальтированным.