– Да всем там плевать. Гопоту эту уже выпустили, кстати.

Они еще какое-то время сидели на кухне, а я стоял в коридоре, слушал и недоумевал. Мне казалось непостижимым и аморальным, что человека судят за то, что тот спасал свою жизнь. Эти факты рушили и втаптывали в грязь мою веру в добро, которое всегда сильнее зла, в то, что справедливость торжествует, и прочую, как оказалось, чушь, которой нас учили с детства.

Через пару месяцев состоялся суд, и дядю Игоря приговорили к году исправительной колонии. Обвинение просило шесть лет, что возмутило всех присутствующих со стороны Игоря Анатольевича. "– Шесть лет?" – услышал я голос его зятя Кости, несколько дней назад вернувшегося из Чечни, – "Они его за кого держат, за разбойника?". Однако наличие у нападавших холодного оружия и их численного превосходства все же не позволяло выставить гражданина Михолапа воплощением абсолютного зла, которому не место на свободе. Встречный иск о нападении был отклонен, и наверное тогда я впервые в жизни испытал самые настоящие презрение и ненависть, которая взыграла во мне к тем ублюдкам на "мерседесе". До сих пор помню ехидные улыбки бритых наголо отморозков, которым все сошло с рук. Они прямо в зале суда хлопали друг друга по плечам, гыгыкая, и принимали поздравления от своего дорогостоящего адвоката, который в пух и прах разнес позицию вчерашнего студента, адвоката дяди Игоря.

Но больше всего жалко было тетю Аню, его жену. Мягкая и добрая женщина с грудным голосом, которая на моей памяти ни разу не кричала и не злилась, она тяжело переживала случившееся и старела буквально на глазах. Все накопленные ими сбережения ушли на судебные издержки, сама она переехала к дочери с зятем, которые забрали ее к себе. Теперь единственным напоминанием о наших соседях остался лишь старенький молоковоз "газ", на лобовом стекле которого ветер трепал объявление о продаже.

Ночью того же дня, когда весь дом уже спал, я тихо оделся, надел рюкзак с необходимыми вещами и выскользнул в окно. Четвертый этаж меня не пугал, как и не пугали возможные последствия задуманного мной. Я просто не думал об этом, так как это значило для меня поиск причин отказаться от затеи. А отказываться я не собирался, во мне горело желание действовать, чтобы хоть как-то изменить ситуацию. Перестав верить в справедливость абсолютную, я искал примитивные способы ее достижения, и мне это казалось единственным верным решением. Спустившись по ливневой трубе в темный двор, в котором не было ни одного рабочего фонаря, я побежал в сторону гаражей и уже вскоре стоял перед молоковозом. В кармане лежал неизменный коробок спичек, о наличии которого я всегда заботился, как диабетик об инсулине, а в руках я держал десятилитровую канистру и резиновый шланг, найденные среди гаражей.

***

"Чертов пацан точно пошел в папашу," – думал Дмитрий Косма, украдкой наблюдая, как сын Максима, отплевываясь, сливает бензин из грузовика в канистру. Дима периодически наблюдал за ним и каждый раз убеждался в своих выводах. "Конечно, многие мелкие лоботрясы любят побаловаться со спичками, но этот…," – размышлял он, – "Большинство его сверстников играют в футбол, разглядывают плакаты с голыми бабами, пробуют первые сигареты за школьным сортиром… Но не Виктор. Его день будет потерян, если он что-нибудь не сожжет." Дима видел горящую "девятку" на пустыре, и это его несколько озадачило. "Такими темпами пацан не доживет до своего следующего дня рождения," – думал он, глядя на легкомыслие парня, когда дело доходило до пиромании. А теперь им еще, похоже, двигало чувство мести, что тоже грозило кончиться для него весьма плачевно.

Дима шагнул за гараж, чтобы пацан его не заметил, и продолжил наблюдать. Тот доверху заполнил канистру, завернул ее в целофановый пакет и сунул в рюкзак. В этот момент из рюкзака послышалось звяканье пустых бутылок, и худшие опасения Димы подтвердились. Можно было даже не следить за ним, так как то, куда он пойдет со своим рюкзаком, было ясно как день.

В Сосногорске было не так уж и много заведений, предназначенных для отдыха, а поскольку город был маленький, то каждому было известно, где какие круги вращаются. Например, был ресторан "Байкал", в котором собирались богатейшие жители города – читай криминальные авторитеты и городская администрация. Обычный работяга с зарплатой в триста тысяч рублей не мог себе позволить этот ресторан, на стоянке которого не стояло ни одной иномарки дешевле двадцати тысяч условных единиц. Обычные люди ходили в столовую возле автовокзала, где за приемлимую сумму можно было заказать тарелку пельмений и стопарь водки. В столовой, в основном, крутился местный средний класс – строители, железнодорожники, водилы и прочие работяги.

Но самым злачным местом в городе являлся кабак, хозяина которого выдавало отсутствие фантазии, если судить по вывеске "Кабачок" над входом. Это было средоточие сосногорского бандитизма, и в "Кабачке" каждую неделю случались драки, поножовщина, пьяная стрельба в воздух или по бутылкам, а для ментов это был самый популярный источник "палок" в журнал, если к концу месяца процент задержаний не достигал нормы. Помимо местных бандитов, в городе хватало приезжего криминального элемента из соседней Монголии, и глава их группировки, Тархан Санжеев по кличке Хан, был в постоянных контрах с местным бандитским авторитетом Владиславом Цехаловецким, получившим прозвище Цепеш не только за созвучное имя, но и за методы взаимодействия с недругами. И "цеховцы" и монголы посещали "Кабачок", что довольно часто оканчивалось разборками между двумя группировками и лишний раз подтверждало репутацию заведения, как филиала ада на Земле.

Именно туда направлялся одиннадцатилетний Виктор, шагающий по внутренней части тротуара, чтобы не попадать в свет редких уличных фонарей. Услышать кабак можно было еще до того, как он попадал в поле зрения – громкий галдеж, блатная музыка, а иногда и фейерверк в честь чьего-нибудь дня рождения, или выхода из мест заключения. В "Кабачке" и сейчас царила атмосфера веселья и пьяного угара, и Дима, оббежав заведение с тыльной стороны, стал наблюдать за действиями мальчишки.

Тот натянул на голову карнавальную маску в виде черепа и обошел здание, оказавшись на заставленной машинами парковке. Там парень заглянул в одно из окон и Дима повторил за ним. Внутри было около двадцати человек, как местных, так и монголов. И те и другие демонстративно игнорировали друг друга, держась в своих компаниях, но пацан, кажется, смотрел на одну конкретную. За дальним столиком, помимо нескольких бритых затылков, сидел немолодой человек в костюме с галстуком, который цедил рюмку водки, пока остальные опрокидывали стопки целиком. Это был адвокат бандитов, его Дима видел возле здания суда, и судя по озлобленному взгляду Виктора, к нему пацан испытывал особую неприязнь.

Виктор же оторвался от окна и, присев у стены, снял рюкзак и стал вытаскивать из него содержимое. Помимо канистры с бензином на свет появились две стеклянные бутылки, обрывки тряпок и металлическая воронка. С помощью нее пацан налил бензин в обе бутылки, потом подошел к старому черному "мерседесу", и принялся обливать его. Закончив, Виктор сделал бензиновую дорожку от машины до кабака, разбрызгал остатки бензина по стене и снова убрал канистру в рюкзак.

– Мелкий идиот, – тихо процедил Дима, глядя на него.

По своей натуре спокойный и уравновешенный, он не любил, когда что-то выводит его из равновесия, но глядя на действия пацана, Дима ощутил волнение. Весь его долгосрочный план мог рухнуть из-за недальновидной выходки этого малолетнего кретина, с его желанием отомстить бандитам. Те быки, конечно, не отличались умом, но сложить два и два смогут. Днем суд разрешился в их пользу, а вечером кто-то сжигает их машину. Первым, кого они заподозрят, наверняка будет Костя, зять осужденного. Тот только вернулся с войны, и кто знает, насколько он здоров в психическом плане. А от него цепочка может привести и к Вите, и тогда пострадает вся семья, а это не тот исход событий, который устраивал Диму. "Страдать они будут от моих рук, и нужно мальчишку остановить", – подумал он и выскочил на стоянку. В этот момент одна зажженная бутылка с громким хлопком разбилась об "мерседес" и черный кузов тут же объяло пламя.