— Метро? Я думала, они всё перекрыли.

— Перекрыли. Ушло почти десять лет, чтобы расчистить тоннель и проложить новые пути. Я покажу тебе.

— Эти рельсы ведут к Парламенту.

— Да.

— Так всё действительно произойдёт?

— Произойдёт. Если ты захочешь.

— Что?

— Это мой подарок тебе, Иви. Всё, что у меня есть: мой дом, мои книги, Галерея, этот поезд — всё это я оставляю в твоё полное распоряжение.

— Очередная уловка.

— Нет. Больше никаких уловок. Никакой лжи, только правда. А правда — вот она. Благодаря тебе я понял, что ошибался. И выбор, дёрнуть за этот рычаг или нет, — должен делать не я.

— Почему?

— Потому что этот мир, к которому я принадлежу, который создан и при моём участии, сегодня исчезнет. А завтра родится новый, люди станут другими. И право выбора принадлежит им.

Однако в конченом итоге месть есть месть. Как бы её ни очищали, какими бы высоконравственными намерениями ни облагораживали, к каким бы великодушным стремлениям ни приравнивали, она всегда будет ошибкой. Самой чудовищной и невосполнимой. Из-за неё рушатся судьбы не только тех, кто носит метку мстителя, крадущегося по пятам, но и того, кто питается только жаждой отмщения. Месть оставляет бездонные шрамы на сердцах, высекает отчаяние в мыслях и ставит печать печали на вратах души тех, кто осмеливается полюбить ослепших от жажды совершить собственное правосудие, которое кажется им праведным походом за истиной. Если бы Иви могла повернуть время вспять, остановила ли она Вэ, прежде чем тот ринулся навстречу верной гибели? Заставила ли она отказаться его от смысла всей его жизни? Девушка задавалась этим вопросом многие годы, но приходила лишь к единственно возможному варианту ответа: ей не дали сделать выбор. Вэ вложил ей в руки пульт уже после финального аккорда. Он отыграл мелодию по нотам, не позволив её партии вступить в общий мотив. Толпы восставших в любом случае завершили бы начатое. Но Вэ сам обрёк себя на тьму. Он намеренно избрал её в угоду свету. Намеренно отказался от возможной любви, которая могла исцелить душу страдальца.

— Куда ты идёшь?

— Пора мне встретиться с моим создателем и достойно отплатить ему за всё, что он сделал.

— Подожди! Прошу, брось, оставь всё это! Мы можем жить вместе, ты и я.

— Нет. Ты была права, сказав, кто я. Меня не ждёт моё дерево. Всё, чего я желаю и заслуживаю, это тьма в конце тоннеля.

— Это не то.

Что ж, за выбор обычно не наказывают. Наказывают за его последствия. Впрочем, Иви не менее виновна в подобном исходе, ведь любые сомнения о содеянном воплощаются в преступление. Она, наверное, не перестанет корить себя за бездействие. Сколько раз девушка представляла, как Вэ, истекая кровью, добивал своих врагов, пока она смиренно ожидала его возвращения. Иви могла пойти с ним. Могла попросить его научить её обращаться с оружием. Пусть девушка и не намеревалась возвещать о своём существовании трупами, но ранения бы противникам не повредили. В конце концов, можно было бы придумать и иной способ мести. Достаточно было бы поднять на борьбу весь народ, тогда бы трусливые верхушки прогнулись под силой бунтовщиков.

По щеке пробежала одинокая слезинка. Иви утёрла её краем письма. Вынырнув из пучин размышлений на берег реальности, девушка поняла, что просидела в гостиной до самого вечера. За окном уже сгустились сумерки, обволакивая город пеленой густого тумана.

— Мама! Мама! Мы пропустим салют! — Виола вбежала в гостиную, и вместе с ней ворвалась забытая оживлённость.

Хэллмет, следовавший за дочерью, нажал на выключатель:

— Хватит сидеть в темноте. Ты же не кошка.

Иви крепко зажмурилась и трижды моргнула, чтобы позволить глазам привыкнуть к свету:

— Прости, я потеряла счёт времени.

— Я-то не против, — заявил художник. Судя по растрепавшимся волосам и измазанной красками голубой рубашке, он заработался в мастерской. А Виола, как всегда, наблюдала за трудом папочки и тоже испачкалась в краске: вон какое пятно красовалось на подоле её платья, — Но Ви обожает смотреть на фейерверки, ты же знаешь.

— Тогда пора выдвигаться на балкон.

Виола весело захлопала в ладоши и, подпрыгивая на коротких ножках, поднялась по лестнице, а потом, шугнув вылизывающуюся Венди, выбралась на балкон. Иви аккуратно свернула письмо и положила его рядом с остальными в коробку из-под детской обуви, которая хранилась на верхней полке камина. Хэллмет приобнял жену за плечи, и оба нагнали Виолу. Девочка упросила отца усадить её на плечах, чтобы лучше разглядеть салют.

— Отсюда и так хорошо видно, цветочек мой, — укрывая малютку пледом, подсказала Иви, но воле дочери никто не воспротивился.

Когда потемневшее небо озарили красочные огни салюта, всё внимание Виолы поглотил этот незабываемый момент. Девочка раскрыв рот смотрела на рассыпавшиеся в вышине огни, которые шипящими звёздочками складывались в гигантскую букву Вэ.

— Я сказал тебе чистую правду. Двадцать лет я готовился к этому. Для меня больше ничего не существовало, пока я не увидел тебя. Тогда всё изменилось. Я полюбил тебя, Иви, хотя был уверен, что уже не способен на это.

— Я не хочу, чтобы ты умирал.

— Это самое прекрасное, что ты могла подарить мне.

Иви закусила нижнюю губу и прижалась к груди Хэллмета.

Что бы ни происходило, я счастлива, что живу в созданном тобой мире. И возрождённый мир — самое прекрасное, что ты мог подарить мне. Обещаю, что с достоинством буду носить твой подарок в самом потаённом уголке моего сердца. Я достигла гармонии, нашла покой и посадила своё дерево. Его ствол пока хрупкий и нуждается в заботе и ласке, но когда-нибудь это дерево вырастет. Его ветви длинными лианами раскинутся на десятки миль, пропуская солнце через листву и подгоняя влагу к корням. Птицы будут вить самые прочные гнёзда в его верхушках, благодаря за приют дивными песнями. Песни будут дарить людям надежду, и жизнь наполнится самым лучшим.

Я счастлива, стоя рядом с любимым мужем и обнимая ножку своей маленькой дочери. И я очень хочу верить, что и ты, Вэ, находясь по ту сторону неба и видя плоды своих деяний, тоже счастлив.