* * *
Мудрейший Ирфан уже собирался уходить из сада в свои покои, когда внезапно услышал за дувалом тяжелые шаги, а затем и стук в кованые ворота. «Кто бы это мог быть в сей полуденный час, когда жаркое марево способно выжечь все живое на земле, убивая плоть сухим колючим воздухом?» – так подумал старик и, запахнув халат, поправил пояс и направился по каменной дорожке к калитке.
Стук старого бронзового кольца о полотно двери повторился вновь.
«О нетерпеливые сердца! Кому понадобился старый Ирфан?» – негромко проговорил он. Прихрамывая на левую ногу и стараясь не оступиться, он отворил тяжелый засов…
Перед ним стоял молодой человек. Лицо его было обожжено солнцем и покрыто въевшейся пылью песков пустыни. Кожа его казалась высохшей, как ветхий лист пергамента. Ни бурдюка с водой, ни походного заплечного мешка у путника не было…
Арык, бежавший перед воротами, обдал край одеяния гостя брызгами воды, которые мгновенно высыхая на палящем солнце, застывали на платье мелкими цементными точками.
– Мир тебе, незнакомец! – проговорил Ирфан.
Гость также обменялся с хозяином священным приветствием, поднеся руку к сердцу и поклонившись. Оба стояли некоторое время молча… Ирфан наблюдал за гостем, не выказывая нетерпеливого любопытства. Что-то во внешности путника насторожило старика и будило в нем смутные воспоминания о пророчестве Учителя – Булат Гири. Предчувствие чего-то особенного… очень важного в жизни самого Ирфана уже поселилось в сердце седого старца.
– С чем ты пришел к нам, чужестранец? Дорога была слишком длинною и опасною для того, чтобы беспокоить старого Ирфана пустыми вопросами… Месяц пути – не слишком ли дорогая плата за совет или ответ на праздный вопрос?
Путник слегка шатался. Его обветренные губы что-то неслышно прошептали. Ирфан догадался, что далее медлить и донимать гостя расспросами не имело смысла. Усталый путник, казалось, уже валился с ног.
– Входи же с миром!
Странник и старик направились к дому через сад. Хозяин хлопнул в ладони, что-то наказал прислуге…
Статная немолодая женщина средних лет, скрывая лицо платком, вынесла на дастархон пиалы, чайник и лепешки. Тут же появились белые сырные шарики, фруктовый сахар и… прохладная вода. Прильнув к чаше, путник жадными глотками пытался напоить обезвоженное тело. Затем он вытер лицо и губы платком.
– Спасибо тебе, старец! – промолвил он. – Ты прав, я добирался до тебя слишком долго. Но не месяц или два… а годы! Годы минули с того дня, когда я решился на встречу с тобой. Прости незваного гостя, который отважился обратиться к тебе за помощью и даже с просьбой о… чуде!
После этих слов чужестранец достал из-за пазухи кожаный мешок для монет. Кошель казался вполне увесистым и полным денег.
– Здесь… здесь полновесные золотые! Они для тебя, не обижай отказом, отец! Прими их как благодарный жест от назойливого гостя!
– Что ж, я возьму гостинец! Сердце-вещун уже полно ожидания трудной и… непростой работы. Но пока ты еще не проронил ни слова! Зачем ты здесь и что за просьба, говори! Тут нет лишних ушей, все свои! Нойля! – крикнул он. – Жена, позаботься о том, чтобы нам не мешали! И распорядись: вечером у нас будет трапеза в честь гостя. Сдается мне, что наш путник не настолько прост, хоть и напоминает нищего странствующего дервиша..
– Я не дервиш. Я – простой пастух! Ты прав, я не из ваших мест…
– Ты кашгарец? Назовись, простой… пастух!
– Якубжан мое имя. Из рода… хасар.
– Да, давно я не бывал в ваших восточных краях. Что привело тебя в мой дом? Неужели мое имя еще не забыто и даже известно у границ самой Поднебесной? Послушай, уж не старик ли Данияр направил тебя ко мне? И почему он сам не попытался помочь тебе в твоей просьбе? Странно!.. Итак, я весь внимание и слушаю тебя, Якубжан!
И пастух начал свой рассказ…
– Прости, Учитель, но коротко сказать я не могу.
Начну сначала…
Всем нам Святое Небо при рожденьи завещало
Пороков и Страстей отмерить поровну!
И так, чтоб каждый это бремя нес до смертного Одра,
Благодарив Отца
За справедливость и прозорливость Помыслов…
– Пути Господни… Якубжан! Что не по нраву
пришлось тебе в том Провиденье?
– Скорее… не по силам! Душа иссохла от Унынья
и чувства Бренности и Суеты всего,
что вижу пред собой…
– Ты переутомился! Вот дальний Путь и отнял весь
остаток сил…
– Нет, слушай дальше, старец!
Рождение Ребенка уж не радует меня,
И мозг рисует скорбные картины…
Новорожденному Судьба:
Испить всю горечь Жизни полной Чашей…
Рабом закончить Век свой иль воином на поле брани!
Якубжан говорил быстро. Голос его то ломался и застревал в горле от сильного волнения, то становился стальным. И тогда слова, как метко пущенные сильной рукой стрелы, ложились в цель и суть его беспокойной исповеди.
– Младая Дева – Дочь Востока
В услуженье старцу отдана… за пару золотых?!
Невинность куплена за дюжину баранов?!
И с этих пор не ведать ей… не испытать
Ни радостей Любви, ни тайных страстных встреч
Под сенью старой шелковицы…
Угаснет быстро век красавицы!
И став старухой, ей не припомнить дня единого…
Мгновенья Счастья!
– Мой друг, то кровь младая говорит в тебе!
Страстей поток бурлит, не в силах вырваться наружу…
Якубжан продолжал говорить, не слыша слов Ирфана.
– Презрев Закон Отца Небесного и Матери Умай,
Всяк Род и Племя гордых тюрков,
В заботах о мошне и Власти,
Стремится истребить друг друга!
На все готовые наживы ради.
Изменяя Вере предков,
Устремляются в далекие Края!
И запах горьких трав родных Степей,
Увы, не в силах повернуть
Лихих коней надменных гордецов!
Уж близок час, когда урочища Священных Гор Востока,
Сама Земля и берега родимых Рек
Забудут и язык, и голоса,
И славное письмо своих детей,—
Сынов тщеславных, ослепленных Блеском Злата!
Ирфан внимательно слушал исповедь и горькие слова гостя… пастуха, каковым назвался сам путник.
«Ох, не прост этот Пастух. Двойное дно, две стороны монеты! За этой нервностью девичьей угадывается совсем другой… незнакомый, недюжинный ум и пониманье Смыслов Жизни!» – так подумалось старику.
– Уныние и Гнев – вот два Греха,
что не дают мне жить.
Терзают Душу, Мозг и Сердце…
Я… Счастия хочу. И хоть бы редко,
Но желаю ощутить Победный Звон!
Смотреть на Род Людской глазами, полными
Довольствия и мира!
И… не судить Людей!
Мой Гнев – на дураков! А Унынье —
От пониманья бесполезности гневиться…
Еще немного времени – и этот Мир сломит меня!
Я распадусь, как сохлый саксаул,
Как хрупкий дом улитки…