В процитированном выше отрывке наблюдается смещение спектра от «мастеровых» к «цеховым». Сначала они называются «заводскими мастеровыми», затем «цеховыми рабочими», а в последнем предложении просто «цеховыми». При этом ясно, что Черкасова имела в виду именно участников производственного процесса на заводе. Но именно эта перетекающая граница между «цеховым» и «цеховым» привела к ошибке у А. В. Шипилова, полагающего, что на уральских и сибирских заводах работали цеховые ремесленники, т. е. не записанные в ремесленный цех, но работающие на заводе: «Правда, следует учитывать, что, помимо цеховых, в городах работали и внецеховые ремесленники, а с дрyгой стороны, цеховые ремесленники [курсив автора. – А. К.] работали не только в городах. Так, в середине века цеховые ремесленники работали на некоторых московских и петербургских мануфактурах, а на заводах Южного Урала к началу 60–x гг. насчитывалось 2236 человек цеховых (656 мастеров, 487 подмастерьев, 423 ученика, 670 работников). На 4 сибирских заводах в 1765 г. работало 476 цеховых (посадских здесь было 227, крестьян и разночинцев – 2970). На заводах А. Дeмидова в 1746 r. было 750 мастеров, 428 подмастерьев, 404 учеников; правда, цехов они не образовывали и самостоятельными производителями не являлись (в казенных учреждениях тоже работали мастера, подмастерья и ученики: так, в Адмиралтействе на 1727 г. числились 51 мастер, 48 подмастерьев, 99 учеников), хотя занимались зачастую именно ремеслом»528. Понятно, что здесь речь не идет о цеховых ремесленниках, а о мастеровых на металлургических заводах и на крупнейшем мануфактурном производстве России по постройке морских судов. Данный казус возможно интерпретировать в положительном ключе, как признание факта сильного влияния цеховой системы на формирующуюся крупную индустрию, где цехи послужили моделью, с помощью которой был найден modus vivendi организации всей промышленности. Произошедшая «расфокусировка» в восприятии цехов XVIII в. у А. В. Шипилова показывает состояние «разбалансированности» исторического знания о ремесленных цехах, что, в свою очередь, дало нам возможность в контексте продуктивной ошибки в науке сделать некоторые ценные выводы о влиянии цеховой ситемы на развитие крупной промышленности.

В результате цеховыми ремесленниками становятся «мастеровые и работные люди», работающие в заводском цеху. Отчасти аберрации в восприятии цеховых в разных функциях способствует законодательство XVIII в. В законе 7 января 1736 г. говорилось, что «впредь на тех мануфактурах и фабриках всяким мастерствам обучать и в мастера производить [курсив автора. – А. К.] из детей вышеписанных отданных им вечно» [дворцовые, синодальные, архиерейские, монастырские крестьяне и бобыли, из ямщиков, из мастеровых людей, других разночинцев и купленных, помещичьи крестьяне, по указам данных и иноземцев, а большая часть солдатских, рейтарских, пушкарских детей и купечества. – А. К.], – «[…] У кого на фабрике ныне обретаются в учениках или в подмастерьях и в мастерах […] давая свидетельствованные письма о его прилежности и мастерстве, чему обучался или в нерачении и лености пребывал, дабы добрые с худыми теми письмами были разделены»529.

Практика применения вышеназванных слов в XVIII в. определялась размытой семантической границей или смысловой близостью слов. В записке «Предложение о размножении фабрик» от 2 мая 1745 г. В. Н. Татищев пишет о вопросах развития ремесла, комментируя с сожалением: «токмо Мануфактур–коллегия, в то вступя, у меня руки отняла»530. Это и понятно, ведь Татищев предлагал изъять ремесленников из ведомства Мануфактур–коллегии и передать их в ведение магистрата, т. е. вернуть им статус, данный Петром I. при учреждении цехов в 1721–1722 гг. Новаторство Татищева заключалось в его предложении, ввести четкое разделение между фабриками и заводами, с одной стороны, и ремесленными мастерскими, с другой. Для этого он дает понятие фабрики, как предприятия, заключающего «в себе всякие ремесла», и ремесленной мастерской, в которой занимаются лишь одним видом ремесла: «Хотя фабрика французское слово есть весьма пространного разумения, заключаюсчее в себе всякие ремесла, однако ж мнитца, что его императорского величества высокое определение касается токмо до одних тех фабрик, которые во множественном числе людей и работ состоят, как то суконные, шелковые, полотняные и тому подобные великие заводы, а не все единственные ремесла»531.

Это не мешает Татищеву в записке «Например представление о купечестве и ремеслах» от 12 мая 1748 г. поставить фабрики, заводы и ремесленников в один ряд, упоминая среди заслуг царя Алексея Михайловича, что тот «междо многими его знатными и вечной славы достойными делами не менше он о рукоделиах, ремеслах и купечестве его труда показал», устроив «медные и железные заводы, яко же и оружейные […], [заведя] холсчевые и шелковые фабрики, […] [призвав множество] ремесленников иностранных»532.

Подводя итог, можно сказать, что в период протоиндустриализации, когда уровень смешения понятий и форм производства был еще высок, под производством, представляющим ремесленную мастерскую, могла скрываться мануфактура, фабрика или завод, и наоборот. С развитием индустриализации во второй половине XIX в. фабрика и завод начинают однозначно идентифицироваться с крупными промышленными предприятиями, хотя и состоящими зачастую из ряда расширенных «мастерских» или «фабрик», позже – «цехов». Претерпевала модернизацию и ремесленная мастерская, внедряя «миниатюрную» технику в виде электромоторов, бензинового, дизельного и газового моторов.

Несколько слов о предыстории введения цехов в России. «Труднейшим разделом истории русского ремеcла» назвал Б. А. Рыбаков «вопрос о ремесленных корпорациях»533. Исследователю принадлежит заслуга более дифференцированного подхода, заключающегося в возможности сравнительного анализа объединений ремесленников Древней Руси с цехами Западной Европы, который не обязательно должен вести к утверждению об их полной идентичности. Поэтому он ставит под вопрос правильность утверждений В. Н. Лешкова534, считавшего несомненным существование цеховых организаций в Древней Руси; как и справедливость мнения, вступивших с последним в полемику, Н. Степанова, Н. Д. Рычкова, И. И. Дитятина и др., высказывавших мысль об искусственности цехов, которые «никогда не были потребностью русского народа»535.

Б. А. Рыбаков, сделавший наиболее подробный анализ древнерусского городского ремесла на предмет наличия в нем корпоративных организаций цехового типа, вынужден был признать тот факт, что «прямых указаний источников на существование в русских городах XIV – XV вв. ремесленных корпораций с оформленными уставами в нашем распоряжении нет»536. Если же говорить о предыдущем периоде, то ученый по этому поводу ограничивается общим выводом о том, что «с X до начала XIII в. русское ремесло неуклонно шло вперед, развивалось и совершенствовалось», а разрушение русских городов в XIII – XIV вв. имело своим результатом почти полное уничтожение городского ремесла: «Все сложные производства исчезли; возрождение их началось только спустя 150–200 лет»537. Что же касается братчин, т. е. совместных пиров, и патронажных церквей новгородских кузнецов, приведенных как пример существования элементов корпоративности среди ремесленников, то они могут быть лишь доказательством существования неких корпоративных начал, которые нельзя поставить в один ряд с цехами в Западной Европе538.