Ремесло может рассматриваться как уравновешивающая альтернатива излишнему технократизму, индустриализации и стандартизации, безусловно имеющим свои сильные стороны. Ввиду когнитивной и терминологической специфики теории модернизации, ремесло в ее рамках не может быть рассмотрено как полноценная экономическая деятельность в прошлом (цеховое и городское ремесло, промыслы), настоящем (инновативное малое производство) и будущем в рамках стратегического прогнозирования ГСВМП (small manufacturing network) на основе положительного исторического опыта. Противоположным направлением в исторической науке является история ремесла, не как традиционного института экономической и промышленной деятельности рудиментарного характера, а как элемента современного производства, где ремесленный мастер или специалист играет роль самодостаточного производителя материальных и идеальных ценностей191. Данный прием не является «осовремениванием» ремесла, но служит получению иной перспективы («оптики») и контекста для переосмысления движения ремесла от «примитивной ручной работы» к высокотехнологичному узкоспециализированному производству. Ремесленник эволюционировал в ходе промышленной революции так же, как мануфактуры, заводы и фабрики, только с иным результатом.
Принципиально важными в данном случае являются размышления Сеннета о ремесле как универсальном виде человеческой деятельности, являющейся базисной составляющей любой человеческой культуры, ее существенным признаком с тех пор, как философы открыли такие понятия как «удовольствие», «игра» и «культура»192. Сеннет расширяет понятие ремесленничества или мастерства и говорит о ремеслах по деревообработке так же, как и о военной муштре или солнечных батареях в контексте профессионализма: «"Ремесленничество" гораздо более широкое понятие, обозначающее не только квалифицированный ручной труд. Оно распространяется и на компьютерного программиста, и на врача, и на музыканта»193. Ученый радикально расширяет область «ремесленничества», обращаясь к стремлению человека, и в особенности ремесленника, делать качественную работу194. Действительно, можно сказать, что ремесло – делать что–то руками, является антропологическим признаком, где тонкая связь между руками и головой рождает «интеллигентные руки», а навыки ремесленного мастера являются незаменимыми в любой творческой профессии.
По поводу ценности ремесленного труда, в свете современной промышленной цивилизации, Сеннет говорит, что «"ремесленничество" олицетворяет образ жизни, который с виду ослабевает с появлением индустриального общества, но это всего лишь заблуждение. Ремесленничество являет собой прочный человеческий импульс, основанный на желании делать работу хорошо, ради нее самой. […]; качество воспитания улучшается, когда оно практикуется как квалифицированное ремесло (мастерство. – А. К.), равно как и гражданское общество. Во всех этих областях мастерство фокусируется на объективных стандартах, на самой сути. Тем не менее, социальные и экономические условия часто препятствуют проявлению дисциплины и самоотдачи ремесленника: школы не всегда могут быть инструментами для хорошей работы, а требования на рабочих местах не всегда могут стать по–настоящему адекватными стремлению к качественной работе. И, хотя ремесленничество может вознаградить человека чувством гордости за выполненную работу, эта награда не так легко достижима»195.
Мануальная активность рассматривается Сеннетом не в отрыве, а в сочетании с интеллектуальной деятельностью и эмоциональной сферой, благодаря чему повышается ее значимость. Вполне логично, что ученый обозначает человека, обладающего такими способностями, универсальным понятием «Homo faber»196, объединяющим в себе как человека креативного (Homo creativicus), так и человека экономического (Homo economicus)197. Ремесленник фокусирует свое внимание на объективных стандартах, на самой вещи, в отличие от рабочего, занятого определенной операцией (операциями). Поэтому неправомерно говорить о «конце истории» ремесла с началом индустриальной революции: «Ремесленничество просто остается недопонятым, […] если оно приравнивается лишь к ручному мастерству некоего плотника. Немцы используют слово Handwerk, французы слово artisanal, чтобы обозначить работу ремесленника. Английский язык может быть более инклюзивным, как в случае с термином государственное ремесло. Антон Чехов применил русское слово мастерство в равной степени как к своему ремеслу врача, так и писателя. Я хочу, во–первых, рассмотреть все такие конкретные практики, как, например, в мастерских (рабочие пространства), где я смогу исследовать чувства и идеи. Во–вторых, изучить то, что происходит, когда руки и голова, техника и наука, искусство и ремесло разделены. Я покажу, как в этом случае страдает голова; как в прямом, так и в переносном смысле»198.
Многие историки XIX и XX вв. решили, что ремесло вместе с цехами, как антипрогрессивный институт, приговорено исчезнуть с исторической сцены и перестали обращать на них пристальное внимание, обходясь общими замечаниями об их несвоевременности199. Но именно цехи были институтом, где существовали основы демократических практик, которые, выходя за пределы цехов, способствовали активному участию ремесленников в жизни городов и их самоуправлении200. Как нам видится, причина трудности возродить сегодня традиции общественного самоуправления XIX – начала XX вв. лежат именно в уничтожении городского, в том числе и корпоративного, самоуправления в российских городах и особенно в Санкт–Петербурге.
Обращаясь к политической антропологии, можно сказать вместе с Жоржем Баландье, что традиционные структуры и институты целесообразно рассматривать не как препятствия на пути в Новое время, которые должны были уйти вместе с Ancien Régimes. Понять их роль во влиянии на формы социальной жизни сегодня – значит уравновесить соотношение традиции и инновации201. Традиция, говорит Баландье, может быть использована в целях реставрации, или она может получить новую функцию в изменившемся контексте, вести к акциям сопротивления или к оправданию современности202. Важно понять, почему многие русские мастера поддерживали цеховую форму организации ремесла во второй половине XIX в., когда многие «прогрессивные» деятели списали ее как отживший институт. Потому что цехи превратились в социальный институт или корпорацию, где профессионалы своего дела нашли, выражаясь образно, свой социальный дом.
Можно выделить одну из ярких черт Петербурга, наложивших особый отпечаток на большинство его жителей, в том числе и на ремесленников, – это исключительно многообразное культурное пространство, бывшее, в какой–то степени, отражением Западной Европы и являющееся одной из главных его ценностей. Как правило, из числа иностранных ремесленников на протяжении почти всего XIX века, особенно в первой его половине, рекрутировалось значительное число представителей ремесленной элиты, что говорит об их долгом доминировании над российскими коллегами203.
В смешении и противостоянии идентичностей жителей Петербурга рождалась идентичность петербуржца, которую можно реконструировать с помощью понятия остранения В. Б. Шкловского, помогающего добиться эффекта нового видения ремесла и ремесленника204. Данный прием автор применил в отношении «маленького человека» Акакия Акакиевича Башмачкина – героя повести Н. В. Гоголя «Шинель», в одной из своих статей205. Это понятие актуализируется и конкретизируется в историческом контексте с помощью термина «феномен Башмачкина» (или «эффект титулярного советника»), введенного уральскими историками Еленой Алексеевой, Дмитрием Рединым и их французской коллегой Мари–Пьер Рей206. Попробуем расширить его методологические границы с помощью теории Шкловского: «В 1916 году, – писал он, – появилась теория "остранения". В ней я стремился обобщить способ обновления восприятия и показа явлений»207. Ученый так определил «приём остранения»: «не приближение значения к нашему пониманию, а создание особого восприятия предмета, создание "ви′дения" его, а не "узнавания"»208. На примере Л. Н. Толстого, Шкловский объясняет, что «прием остранения […] не называет вещь ее именем, а описывает ее, как в первый раз виденную, а случай – как в первый раз происшедший, при чем он употребляет в описании вещи не те названия ее частей, которые приняты, а называет их так, как называются соответственные части в других вещах»209. А вот другая формулировка: «Обновление значения [происходит] через перестановку признаков. Разгадывая, мы располагаем признаками и радуемся тому, что раньше мы не знали смысла отдельности. Собранная вещь является вещью узнанной. Загадка является предлогом к наслаждению узнавания. Но в загадке обычно есть две разгадки. Первая – прямая, но неверная. Вторая – истинная»210.
