Однако могла ли она помешать? Слабая, израненная, выдохшаяся в дороге… Теперь, глядя застывшими глазами на смеющееся лицо незнакомки, Юань понимала: противница не сражалась в полную силу, а лишь шутила с нею – так, как способна пошутить только кошка, завидевшая хромую мышь.

Невдалеке раздался шум, и дым рассеялся, являя взору небольшой отряд, возглавляемый невысокой коренастой женщиной в магических полупрозрачных доспехах, сотканных из ци прямо поверх ночных одежд. Дородная и довольно высокая, она выбросила мускулистую руку вперед, втягивая в ладонь чужеродную ци серого дыма, что, подчиняясь воле победительницы, ныне наполняла прозрачный доспех, делая его еще крепче.

Ноги Юань заболтались в воздухе, и она, осознав, что больше не принадлежит энергии стихии, с тихим всхлипом упала на камни, сжавшись калачиком и поскуливая, будто раненая шавка. Как унизительно и ужасно это было! Она зашла сюда, смеясь, как девчонка, расправила плечи, отругав себя за несостоятельность и трусость, но когда пришла пора увидеться с самой Главою Клана (а женщиной в доспехах из ци была именно она), судьба сыграла злейшую из шуток: тело отказывалось подниматься без сторонней помощи, немощь пронзила все тело, а из глаз сами собою полились горькие слезы.

«Я подвела свой род, свою семью. Хуже просто быть не может!»

Заискрилось фамильное оружие, из пальцев, сложенных в руну атаки, полилась видоизмененная ци, впиваясь в незнакомку, заставляя ту отступить. Из последних сил Юань приподнялась на локте, наблюдая, как та спешно обороняется, стоя одна против маленького строя, и вдруг, изящно взмахнув рукавом, исчезает в остатках серого дыма, который, клубясь, тихо стелется по земле, подобно туману после долгого лесного дождя.

Где-то в отдалении, там, где тени ночи были совсем густыми, мелькнул тонкий мужской силуэт – не успела девушка предостеречь Главу и ее людей о возможном нападении сзади, как тот испарился, словно бы его никогда и не было. Локоть уперся в острый камешек, его пронзило болью.

«Мне уже мерещится! Какой стыд!»

Она вытянула перед собою дрожащую руку и призвала шест. Тот, вылетев прямо из декоративной клумбы, которую, к несчастью, весьма помял, скользнул в слабую ладонь. Девушка услышала топот ног и тихие разговоры; нужно было вставать, и она, вцепившись в свое оружие, принялась подниматься, кусая губы до крови от головной боли и слабости. Прикосновения к зачарованному шесту противницы лишили ее тех жалких остатков ци, что она хотела направить на бодрый внешний вид, изящность аристократки и подходящие манеры, отработанные вплоть до мельчайшего шажочка. Что ж, вышло, как всегда, не очень.

Она почти поймала равновесие, когда ее наконец подхватили под руки и осторожно повели к Главе; две женщины средних лет, налобные повязки которых говорили о принадлежности к отряду цветочных боевых монахинь, мягко склонились к ушам девушки и осторожно заговорили по очереди – к несчастью, смысл сказанного ускользал от несчастной, как ни старалась она связать все нити воедино.

Увидев Главу Клана вблизи – доспехи по-прежнему поблескивали поверх ночного одеяния – девушка вырвалась из слабой хватки монахинь и бессильно упала на колени, прямо к ногам женщины, что слабо склонила голову в знак добродушного приветствия. Девушка направила энергию ци, если это еще можно было назвать хоть какой-то энергией, в свои руки: те вытянулись вперед и сложились в руну Солнца.

– Великая Глава Клана Цветка, я приветствую Вас и прошу прощения. Мой п-путь… – С краешка губ по подбородку скользнула кровавая капля, и девушка, почувствовав во рту неприятный привкус праха, едва сдержалась, чтобы не сплюнуть прямо на обувь хозяйки. – На своем пути я встретилась с разбойницами, которые…

Язык заплетался. Сил, чтобы формулировать предложения, больше не осталось. Она осмелилась поднять глаза на улыбающуюся женщину, которая стояла, уперев мощные руки в бока, и дружелюбно наблюдала за подугами несчастной вымолвить хоть слово. Таким, как она, позволялось пренебрегать любыми манерами сколько вздумается – Главы Кланов создавали правила, а не следовали им. Торс девушки пошатнулся, и она, забыв обо всем на свете, рухнула вперед, в тошнотворные объятия мрака, припасшего для нее уйму ночных кошмаров.

Ей снова снилось детство – то самое чувство радости и превосходства, когда ты, забравшись на крышу, тайком наблюдаешь с нее за миром внизу. Старшая сестра, которая, как и всякая аристократка в ее возрасте, силится противодействовать правилам и не спит в столь поздний час, блуждает туда-сюда по дороге и репетирует дурацкие речи, пока наконец, задрав голову, не замечает тебя.

– Ты что там забыла, дурочка-Юань?

– А ты что забыла здесь? Неужто уже стала Главой Клана и придерживаешься своей собственной философии?

– Не смей говорить так, будто бабушка уже умерла!

– Ха-ха, насмешила! Да она еще нас переживет!

Тишина. Глаза сестры так далеко, но пляшущие в них огоньки яростной тревоги не спутать ни с чем.

– Да как ты вообще залезла туда, дурочка-Юань? Это ведь опасно, живо слезай, не то я три шкуры с тебя спущу и повешу над орхидеями! Для блаженства симметрии там как раз не хватает композиции над столиком!

– Сначала заберись, неповоротливая Дэйю!

Развернувшись, сестра спешно уходит прочь, чтобы позвать среднюю, Киао, и наверняка вытащить ее из постели. Такие выходки всегда заканчивались кляузами матери и многочисленными наказаниями – битье линейкой с благословениями было нежнейшим из них – однако ночь за ночью выходки все повторялись, и сестры ссорились, как берег с двумя волнами, загрязняя и размывая души друг друга.

А потом случился дым. Глубокий и клубящийся, темный и потусторонний, он тянулся по улицам к крыше, на которой сидела Юань. Там, внизу, на дороге, были трупы, задыхающиеся люди поскальзывались об их длинные рукава и сами падали ничком, ударяясь о камни лицами. Все это походило на неумелое кукольное представление, полное хаоса и какофоний – если крики вообще можно считать за музыку, пусть и дурную.

И вот внизу появляется Дэйю в окружении боевых монахинь бури; окружив себя плотным защитным куполом из ци, она смело идет вперед, разрубая дым энергией, всасывая его в себя, дабы напитаться таинственной мощью. Тут и там раздаются крики да стоны, люди, задыхаясь, рвутся в купол, который грозит раздуться и взорваться мыльным пузырем.

А потом жених Дэйю – его имя и лицо полностью стерлись из памяти – возникает из ниоткуда совсем неподалеку. Юань отчетливо помнила лишь веер, что тот сжимал в своей руке: на нем была репродукция гохуа, созданная мастерицей дорогой подделки. Горы, на которые, простирая руки, с материнской гордостью взирала Мать Богов, искажались из-за изломов и формы, больше напоминая непокорную водную гладь.

Дым схватил его за глотку, поднимая в воздух, и Дэйю, позабыв обо всякой осторожности, вынырнула из пузыря. Ее пальцы заискрились, выводя атакующие руны, распахнутый рот изверг беззвучный вопль, в котором, тем не менее, было больше ярости, чем во всех бурях и молниях этого мира. Юноша прижал веер к груди и упал замертво, а затем – в одно мгновение – дым, напитавшись его ци, прикончил и самоотверженную влюбленную.

Дэйю упала, протягивая руки к телу жениха.

Она почти успела схватиться за его веер.

Каждый раз сон замедлялся на этом моменте, дым становился гуще, а Юань становилось тяжело дышать. Силясь преодолеть себя и забывая о том, что все происходит не взаправду, она спрыгивала с крыши вниз, легкая, как перо, и летела вперед, дабы спасти сестру, но всякий раз терпела неудачу. Она падала прямо у ее ног, раз за разом протягивая руку к вееру, а затем, не успевала девушка вложить в безвольную ладонь Дэйю вещь любимого, как все размывалось, теряло формы, обращаясь в хаотичный бред безумной.

«Будь осторожной, дурочка-Юань! Ты опозоришь весь наш род, если взглянешь на досточтимого гостя с таким вожделением!»

«Эй, дурочка-Юань, где это ты раздобыла такое пойло?! Неужто украла его у самой наставницы?»