Юань I. Дым, веер и запертый дух.

Известно: сокол не летает в стае,

Так исстари на свете повелось.

И как квадрат и круг несовместимы,

Так два пути враждуют меж собой.

Цюй Юань, «Лисао».

Бабушку нельзя было подводить ни при каких условиях: сама Мать Богов говорила, что ценить желание старших есть величайшая благодетель, а уж если эта самая благодетель неразрывно связана с твоим счастьем и будущим, покорпеть стоило вдвойне.

Юань посмотрела на дамэнь так, словно за роскошными главными воротами скрывалась какая-нибудь очередная разбойница; из пяти проемов были открыты лишь три центральных, и девушка, закусив губу, внимательно прочитала благословения над каждым из них.

Первый, с табличкой «следуй божественной воле», наверняка предназначался для знатных особ, хозяек дома и долгожданных гостий, второй – «шествуй по дороге, усыпанной лепестками тишины» – для юношей и мужчин со знатной фамилией. Третий, «бытие полезной определяет пригодность души и тела», использовался служанками, случайными гонцами и путницами, которых здесь, разумеется, не слишком-то ждали.

Юань посмотрела на первый проход, потом – на третий и, повинуясь своей сумасбродной натуре, нарочно воспользовалась вторым, едва сдерживая смех нашкодившей девчонки. Никто, разумеется, этого ужасающего нарушения не увидел: врата дамэнь защищались особым заклинанием, создававшим невидимый барьер, на дворе стоял поздний вечер, и маленький квадратный дворик, откуда открывался вид на длинную протоптанную дорогу, окруженную зачарованными цветами тинг, стоял абсолютно пустой – лишь тени плясали по недавно выкрашенным стенам.

Юань ожидали здесь к следующему утру в сопровождении эскорта, однако так уж вышло, что пять ее верных стражниц пали от рук разбойниц, а все добро, включая дары Главе Клана, оказалось в их загребущих грязных лапах. Такое время от времени случалось на неспокойных дорогах, но после падения семейства, фамилию которого ныне все пытались навсегда забыть, случаи заметно участились.

Хорошо, что с шеи Юань не сорвали священный оберег, благословение на котором было зачаровано особым образом и служило приглашением в клан. Иначе она, разумеется, даже не попала бы внутрь, оставшись по ту сторону барьера на всю ночь.

Вторые ворота, эрмень, жутко выглядывали из мрака, отданные в полную власть пляшущим теням. Однажды Юань играла в этом внутреннем дворе, будучи маленькой: тогда он казался ей огромным, как целый мир, и таким же красивым. Пока бабушка говорила с госпожой Цветок, девочка радостно носилась туда-сюда, беззастенчиво пугая своего будущего мужа.

Она не видела Тина с тех пор, а потому запомнила его несуразным, некрасивым и болезненным ребенком, огромные синяки под глазами которого напоминали темные озера, отражающие беззвездное небо.

Юань осторожно пригладила длинные волосы, выбившиеся из прически, и, вытянув ладонь, заметила на ней запекшуюся кровь.

«Разве я ранена? – невольно удивилась она. – А может, это кровь одной из разбойниц, попавших под мою горячую руку?»

Она плохо помнила свое странствие, полное хаоса, крови и боли. Оказавшись здесь в окружении преданных стражниц и эолов героической отваги, Юань должна была выглядеть не просто презентабельно, но великолепно и торжественно, дабы не опозориться в глазах всего клана Цветка и предстать перед Главой подходящей кандидатурой в невестки – к несчастью, теперь без сторонней помощи это было попросту невозможно.

Девушка бросила взгляд на сакральный экран инби и болезненно прикусила губу, чувствуя себя лишней в этом месте: она прибыла невовремя, выглядела грязной и неухоженной, словно уличная попрошайка, нацепившая вышедшее из строя одеяние знатной женщины; рукава парадного ханьфу стали серо-красными от пыли и крови, покрытое ссадинами и ранками тело нещадно болело, а на руках осела дорожная пыль. Ее она и преподнесет в дар Главе Клана вместо тех красивеньких шкатулок, что завещала передать бабушка.

«Есть ли во всем этом моя вина?»

Поспешно отступив назад и присев на один из камней с самым беспардонным видом, девушка, пока никто ее не видел, принялась ковыряться в ногтях, избавляя их от запекшейся крови и грязи. Представать в таком виде перед будущей свекровью представлялось кощунственным, однако усталость нещадно сдавливала виски, а голова того и гляди собиралась разболеться.

Юань решительно поднялась и отряхнулась, затем, отбрасывая в сторону ребячество, гордо подняла голову и опустила глаза. Закат сменялся чернотою, первые звезды уже появились на сумрачных небесах, и их едва заметное свечение коснулось бледных щек, очертило выпирающие скулы. В крови Юань тек сам ураган, и она просто не могла вести себя подобно беззаботному летнему ветерку.

Особенно сейчас, когда она вот-вот станет взрослой женщиной.

«Разумеется, я виновата».

Она должна была отправиться назад, сидя рядом с супругом и ласково сжимая его ладонь в своей. В скромной изысканности истинного богатства ей следовало бы вернуться в родной клан, дабы представить взрослого Тина своему семейству и с гордостью отметить, что дорога была приятна, а на пути им не встречалось никаких трудностей. Под их отстутствием, конечно же, разумелась мастерская способность преодолевать любые неприятности, включая вооруженные нападения на окропленных багрянцем крови дорогах.

«Я должна была сражаться так, чтобы привести сюда хотя бы жалкие остатки своего небольшого эскорта. Я отвечала за них как за своих вассалов».

Девушка сложила руки за спиною и неспешно, расправив плечи, направилась по уводящей вправо дорожке к тени скрюченных деревьев, усыпанных зачарованными плодами. Маленькая птичка, покачиваясь на ветке, смерила ее пронзительным взглядом. Девушка подняла глаза к очаровательному созданию, которое отчего-то предпочло бодрствовать в такой час, и на всякий случай поклонилась, выставив вперед руки и сплетя пальцы обеих ладоней в руну Солнца. Эту руну очень любили использовать в клане Цветка во время церемоний или высокосветских бесед, ведь она символизировала жизнь для всего сущего и материального, а значит, и для всех цветов тоже.

Птичка громко зачирикала и стремглав улетела прочь, растворившись во мгле.

«Кажется, это была крохотная стражница порядка, – раздосадованно подумала девушка. – Эх, вот бы из-за меня не подняли на уши весь сыхэюань!»

Главный дом, где обитала Глава, ее любимые мужья и дети, а также хранились важнейшие артефакты Клана, обыкновенно располагался на северной стороне – сянфан же, в одном из которых жила жрица здравия, находились по обе стороны от чжэнфана. Госпожа Нинг, чьи таланты были столь же неординарны, сколь и капризы, селилась в западном флюгеле и наотрез отказывалась покидать его без значимой причины, а потому Юань, предположив, что здешняя жрица здравия имеет те же предпочтения, бездумно последовала по привычному маршруту, думая, что непременно наткнется на знакомое «тигриное ухо».

Однако темнота ветвей все сгущалась у нее перед глазами, а дорога все петляла и петляла, пока наконец не вывела девушку в маленький внутренний двор; подобный миниатюрной версии тех галерей, что обыкновенно располагались внутри главного дома, служа продолжением комнат под крышей, он заставил сердце Юань забиться чаще, а уголки губ – приподняться в улыбке. Бамбуковые деревца, огражденные низкими заборчиками, искрящимися от переполнявшей их магии, источали энергию жизни, расчищенная дорога приятно скрипела под ногами. Дворик был пуст и оканчивался каменной горкой, по обеим сторонам от которой росли цветы тинг, служившие одним из традиционных символов Клана. Карликовые деревья с разноцветными кронами, из которых на девушку также глядели таинственные птички, обладали аурой столь мощной и пугающей, что Юань ни на секунду не засомневалась: их накачивали энергией время от времени, дабы те могли служить ушами и глазами вечных свидетелей происходящего на территории сыхэюань.