здесь значительное, едва ли не преобладающее, количество индивидуумов, обладающих чёрными волосами и глазами, смуглым, желтоватым цветом

235

кожи. Лица представляют такое же разнообразие, как окраска кожи и волос...

Не решаясь характеризовать это различие в терминах анатомо-антрополо-

гических, мы отметим только, что мокшанские круглые лица приближаются

по типу к татарским и чувашским» [Кузнецов С. К.: 1912, 65].

Эрзяне – чистые европейцы, имеют светлую пигментацию, высокий

рост, менее массивное телосложение. Мокшане ниже ростом, дородней по

телосложению, среди них преобладает тёмная пигментация, в них заметно

влияние тюркской антропологии. Если Эрзя, как пишет Н. Ф. Мокшин, сфор-

мировалась на основе светлого широколицего европеоидного типа, то мокша –

тёмного грацильного узколицего европеоидного типа [Мокшин Н. Ф.: 2007, 165]. Разный антропологический тип указывает на разный этногенез Эрзи и

Мокши. Этот тезис косвенно разделяют и авторы коллективного труда

«Мордва в истории России: дорогами тысячелетия» [Мордва: 2012, 39–40], хотя и исповедуют идеологию «единого мордовского народа». Они пишут, что «мордва состоит из двух групп – мокши и эрзи», распавшиеся, по

мнению одних учёных, из единых «мордовских» племён тысячу лет назад, по мнению других, «мордва» делилась на Эрзю и Мокшу с момента своего

возникновения. Обе эти точки зрения по существу отрицают наличие

мордовского народа как такового, ибо за тысячу лет раздельного

существования Мокша и Эрзя не могли сохранить общеплеменной

идентичности, даже если она была, а тем более не могли выработать

общенациональную идентичность, а если они изначально были Мокшей и

Эрзей, то есть разными народами, которые никогда не двигались навстречу

друг другу, об эрзяно-мокшанской идентичности говорить нельзя в

принципе. Большинство археологов отмечают, что различия между северны-

ми группами мордвы (эрзянами), проживавшими на территории нынешних

Нижегородской области и Чувашии, и южными, проживавшими на террито-

рии Пензенской и Тамбовской областей (мокшанами) и Мордовии, «просле-

живаются с самого начала истории мордовского народа» [Мордва: 2012, 39–40].

«Проблема различения мокши и эрзи в истории науки суть идеоло-

гизированная проблема, – пишет А. А. Гагаев, - которая всегда извращается

волей государства к отождествлению и снятию реального различия сходства

мокши и эрзи. Этим определяется нарративное интерпретирование любых

фактов...

Развитый КПЛ угро-финнов в гносеологическом, онтологическом, логическом и т. п. отношениях обнаруживает противоречия, сам факт нали-

чия которых свидетельствует о том, что в нём имеются две различающиеся

субстанции, субсистенции, субсидирующих, субстарата, которые имеют

качественно-количественные различия и сходство. Наличие этих различий

позволяет выдвинуть предположение, что по биологической мутовке мокша

и эрзя, хотя и имели сходство, но всё же принадлежат к различным биоло-

гическим месторазвитиям и популяциям. Вполне возможно, что мокша

принадлежит к автохтонной угро-финской городецкой культуре, а эрзя –

внешний компонент, присоединившийся к этой культуре в период смешения

236

популяций, этносов, племен в V в. до н. э. Это вполне могло быть сарматское

племя ирано-аланского происхождения» [Гагаев А. А.: 2009, 119–120].

«Тот факт, что за 2,5 тыс. лет два этноса не слились сам по себе

сильнейший аргумент в пользу предположения популяционного различия

мокши и эрзи. Тождество и сходство мокши и эрзи есть продукт культурной

мутовки, общности культуры народов Евразии, России, русского народа и

исторической судьбы народа, разделившего судьбу великого русского

народа, полноправной субстанцией которого с XVI в. мокша-эрзя и являются.

Мокша и эрзя – русские и мокша, русские и эрзя...

Все теории единого биологического генеза и месторазвития мокши и

эрзи суть идеологические нарративные или субъективные конструкции, абсолютизирующие те или иные группы фактов, например, языковые и т. п., но игнорирующие форму целостности истории: антропогонеза, расогенеза, этногенеза суперэтносов и гиперэтносов, культурно-исторических типов, форму религиозной, личной, местно-районной, всемирной истории, истории

русского культурно-исторического типа, теорию КПЛ угро-финнов и мокша-

эрзя как субэтносов русского народа. Поэтому все эти теории рассматриваю

как гипотезы и интерпретации в модели Д2 тезиса, то есть безмерного

приспособления фактов к принятым идеологическим конструкциям»

[Гагаев А. А.: 2009, 119–120].

Выше отмечено, что принципиально разнится женская одежда Эрзи и

Мокши, наглядно выражающая национальный колорит. Костюм мокшанки и

по составу, и по формам, и по способу надевания отличается от костюма

эрзянки. Нижняя одежда мокшанки состоит из рубашки и штанов. Рубашку

свою мокшанка носит иначе, чем эрзянка. У эрзянки рубашка спускается

почти до пят, у мокшанки – не ниже колен. Поверх неё она ничего не

надевает, эрзянка надевает на рубашку вышитый шушпан. Ничего общего не

имеют головные уборы эрзянок и мокшанок. Восточное влияние на Мокше

сказывается тем, что женщины поверх панго, а девушки прямо на голову

навёртывают холщёвое полотенце или шаль в виде чалмы. Мокшанки не

носят пулагая, назадника, украшенного бисером и длинной бахромой. В

одежде мокшанки мы видим присутствие иранского мира, в одежде эрзянки –

греко-римского, средиземноморского мира. В том виде, какой панар (женская

длинная рубаха) имеет у эрзянок, он сильно близок к византийскому

мужскому одеянию, которое называется далматиком, дивитисием или

саккосом. Важно обратить внимание на эту близость ввиду того, что она

бросается в глаза: нижний разрез эрзянского панара представляет совер-

шенную тождественность с разрезом и украшением дивитисия. И. Н. Смир-

нов предположил, что это сходство не случайность, а пережиток того

влияния, которое имела Византия, а, может быть, ещё и греческие колонии на

костюм народностей, населявших южную и среднюю Россию [Смирнов И. Н.: 2002, 130]. С. К. Кузнецов полагает, что вопрос о пути, которым попали к

Эрзе эти принадлежности южного греческого костюма, может быть решён на

почве тех данных, которые предлагает археология. Бассейн Цна – Мокша –

Ока с первых веков нашей эры находился в торговых отношениях с

237

греческим югом: монеты римских императоров встречались здесь уже давно.

В 1892 г. член Имперской Архитектурной комиссии А. А. Спицын нашел

византийские монеты VIII и IX вв. в Кошибеевском могильнике, который, по

характеру найденных в ней вещей, он признаёт за эрзянский. Кое-что из

принадлежностей своего костюма Эрзя могла получить прямо от торговцев-

греков. «Вероятнее другое предположение: греки передали свой костюм

русским племенам днепровского бассейна; от них его заимствовали меря и

мордва и, по свойственному финским племенам консерватизму, сохранили до

нашего времени. Роль этих племён как хранителей древнерусских форм

костюма, жилья и многих других сторон быта ещё недостаточно оценена, хотя материал для этого уже имеется» [Кузнецов С. К.: 1912, 71].

(Древнерусские формы жилья и костюма, как мы теперь знаем, есть

древние эрзяно-меряно-русские формы.)

Эрзяне на Волгу, Оку, Мокшу, Цну, Суру пришли не с Урала, как

пытаются многие сегодня говорить, не изучив фундаментально вопросы

этногенеза, а из средиземноморского греко-римского мира и элементы греко-

римской одежды восприняли, скорее всего, в результате непосредственных

контактов с Грецией и Римом. Археолог П. Д. Степанов писал: «Если форма