осознанная национальная идея , появился не ранее конца XIX – начала XX в., когда белорусская интеллигенция начала борьбу за создание из белорусского

этноса нации современного типа [Носевич В.: 1998, 11–30]. В свете

сказанного утверждение о возникновении украинцев и белорусов как

суверенных этносов в ХIV–XV и в ХIV–XVI вв. можно считать спорным, ибо этнообразующие признаки этих национальностей появились намного

позже, притом они появились на старорусской и балтской основе.

В. О. Ключевский, рассуждая о возникновении «малорусского племе-

ни», обращается к XV в., когда вследствие распада Золотой Орды и усиления

66

Московского княжества началось вторичное заселение среднего Поднепровья

переселенцами в пределы Польши в XII–XIII вв. Когда заново стала

«заселяться днепровская украйна, то оказалось, что масса пришедшего сюда

населения чисто русского происхождения. Отсюда можно заключить, что

большинство колонистов, приходивших сюда из глубины Польши, из

Галиции и Литвы, были потомки той Руси, которая ушла с Днепра на запад в

XII и XIII вв. и в продолжении двух-трёх столетий, живя среди Литвы и

поляков, сохранила свою народность. Эта Русь, возвращаясь теперь на свои

старые пепелища, встретилась с бродившими здесь остатками старинных

кочевников торков, берендеев, печенегов и др. Я не утверждаю решительно, что путём смешения возвращавшейся на свои древние днепровские жилища

или остававшейся здесь Руси с этими восточными инородцами образовалось

малорусское племя… Я говорю только, что в образовании малорусского

племени как ветви русского народа принимало участие обнаружившееся или

усилившееся с XV в. обратное движение к Днепру русского населения, отодвинувшегося оттуда на запад, к Карпатам и Висле, в XII–XIII вв.»

[Ключевский В. О.: 1994, 252–253]. Здесь В. О. Ключевский русских не

смешивает со славянами и даже «малоруссов» выводит из русских, оставшихся на Днепре после исчезновения Киевского княжества. Тем самым

он, высказывая по существу верную мысль о генезисе украинцев, показывает

свою непоследовательность во взгляде на Русь и славян. Русские для него

всё-таки русские.

Киевское княжество, будучи производным от Новгородской

этнической и государственной традиции, не теряло связи с собственно

русскими (эрзяно-мерянскими) землями. В начале XI в. сын великого

киевского князя Владимира Святославича Глеб княжил в Муроме, а другой

его сын Борис княжил в Ростове, населенных Эрзей-Мерей, являвшихся

Русью. Следующий сын Владимира Святославича Ярослав Мудрый основал

в финских землях города Юрьев (Эстляндия) и Ярослав на Верхней Волге

(земля Эрзи-Мери), что указывает на то, что по истечении более сотни лет

после захвата Киева Олегом русские князья продолжали считать себя

представителями эрзяно-мерянского и чудского мира. Этим фактором

объясняется появление в XIXIII вв. и других русских городов и княжеств

(Владимиро-Суздальского, Рязанского, Московского, Нижегородского и др.) на эрзяно-мерянских землях. По житию святого Авраамия, «в Чудском конце

Ростова» ещё стоял Велес после святого Леонтия» [Соколов А.: 2009, 78].

В Кельгининском могильнике, как уже говорилось, эрзянском захоронении

XI в. на территории Зубово-Полянского района Мордовии, обнаружено

накладок со знаком Рюриковичей в 316 погребениях [Зеленеев Ю.: 2005, 225], что опять-таки указывает на изначальную слитность эрзянского и

русского миров, на активный процесс их слияния в единое этно-

государственное образование.

По Д. С. Лихачёву, в Новгороде созрели многие самобытные

проявления русской культуры. Новгородское летописание, «начавшееся ещё

в 1017 г., – старейшее на Руси; в Новгороде же издавна определились черты

67

русского литературного языка вне его зависимости от церковно-славянского; древнейший памятник русского юридического быта – Русская Правда –

возник в Новгороде; здесь же ещё очень рано обозначились самобытные

черты русского искусства. <...> Новгород... становится богатейшей

республикой, владевшей колоссальными земельными пространствами от

Финского залива до Урала и Средней Волги» [Лихачёв Д.С.: 1945, 3]. «С

завоеванием Киева Ярослав перенёс в него основы новгородской

государственной и гражданской организации. Он перенёс в Киев созданную

в Новгороде Русскую Правду [Лихачёв Д. С.: 1945,1 2]. Д. С. Лихачёв

подчёркивает: «Несмотря на то, что писательство составляло в Новгороде

занятие самых разнообразных слоёв новгородского общества – и светских и

церковных, книжность Новгорода отличает единая, общая ей черта: близость

письменного языка к разговорному. Это свидетельствует о большом пути

культурного развития, пройденном русским языком в Новгороде в

предшествующие эпохи. Благодаря этому, несмотря на обилие нахлынувших

в Новгород после его «крещения» произведений церковнославянской

письменности, русский литературный язык Новгорода остался чист от

церковнославянизмов и сохранил все свои русские особенности» [Лиха-

чёв Д. С.: 1945,19].

Д. С. Лихачёв, таким образом, совершенно чётко отличает русский

язык от славянского. Следовательно, не сливает со славянами и русских. Он

исходит из самобытности русской письменности, возникшей на внутренней

национальной основе. Лихачёв пишет: «Долгое время вопрос о начале

русской письменности в старой филологической науке не отделялся от

вопроса о начале славянской письменности в целом. В XIX, а отчасти в

XX в. господствовало убеждение, что русская письменность появилась с

христианством, что до «крещения Руси» не было якобы письменности и книг, что они были перенесены на Русь только якобы в связи с потребностями

христианского культа». Такое представление о начале русской письменности

не было случайностью. Например, известный французский буржуазный

византолог Ш. Диль писал о всех славянских народах Центральной, Южной

и Восточной Европы: «Всем этим варварским народам Византия несла не

только религию: она распространяла одновременно идею государственности, формы управления, новое право, регулирующее общественные отношения, просвещение вплоть до создания алфавита-кириллицы, ставшего основой их

письменности» [Диль Ш.: 1947, 30–31].

Исследования советских учёных в самых различных областях

установили местные корни русской культуры. В этом отношении следует

упомянуть работы советских историков (в первую очередь академика

Б. Д. Грекова), установивших происхождение русской государственности из

внутренних потребностей русского общества, затем работы советских

языковедов (в первую очередь академика С. П. Обнорского), установивших

корни русского литературного языка в устном русском языке, а не в

древнеболгарском…» [Лихачёв Д. С.: 1952, 14–15].

По Д. С. Лихачёву, Х в. застаёт русскую письменность с довольно

68

широким кругом употребления. Потребности в письменности обнаружива-

ются в государственной жизни (в договорах и сношениях с другими

государствами – договоры, сопроводительные грамоты), в имущественных

отношениях (письменные завещания, надписи, удостоверяющие собствен-

ность), в развитом ремесле (подписи имени мастера, заменившие прежние

родовые знаки собственности), в почитании знатных умерших (надпись на

могиле русса), в развитом языческом культе (пророчество, написанное в

храме) [Лихачёв Д. С.: 1952, 19–20].

Новгородская земля, населённая Мерей-Эрзей, Чудью, Весью, Корелой, Литвой, дала начало русскому народу и его языку. Учитывая огромное

количество (много тысяч) в составе русского языка латинских, германских, готских, греческих слов, уместно говорить о серьёзном влиянии на русский