многоголосной певческой и инструментальной традиции и т. д.). Для нас
очень важным кажется факт бытования данного трихорда в мелодике
свадебных корильных двяинес. Думается, близость этого жанра к
мордовским паряфтомат несомненна . Важно то обстоятельство, что
архаические тексты корильных величаний, в которых высмеивается невеста, в Литве известны лишь на севере, в районе Биржай (по данным филологов, здесь наблюдается сгущение финских гидронимов; возможно, на этой
территории жили ассимилированные финны)» [Рачюнайте-Вичиниене Д.: 2008, 156]. По И. И. Земцовскому, в Евразийской вертикальной и горизон-
тальной Осях Полифонии можно выделить ещё три «круга», которые
захватывают мордовский феномен в том или ином евразийском контексте
или аспекте. «Первый «круг» покрывает связь Мордовии со средне-южно-
русским и казачьим многоголосием. Я называю его «Малым мордовским
кругом».
Второй «круг», в какой-то мере отражающий движение горизонтальной
Евразийской Оси Полифонии, покрывает связь Мордовии с западными, и в
частности западно-финскими и балтскими, многоголосными стилями. Я
называю его «Средним мордовским кругом».
Наконец, третий «круг» указывает на далеко идущие отношения
Мордовии с полифонией народов Балканского полуострова, причём как
славянских, так и не славянских. Я называю его „Большим Мордовским
Кругом“ [Земцовский И. И.: 2008, 105–106].
Приведенные сведения процитированы в опровержение
несостоятельности виртуального «заселения» славянами земель балтов и
финнов. Данные лингвистики и народной музыки свидетельствуют: в эпоху
возникновения Древней Руси и России определяющую роль играли финно-
балтийские народности. И. И. Земцовский привёл любопытный эпизод из
своей собирательской практики: «Русские кадомчане не принимали
мордовское пение как близкое своему... Между тем, когда я обратил их
внимание на очевидное для меня сходство их собственных песен с
мордовскими, они тут же охотно согласились со мной, дав этому сходству
весьма образное я бы сказал, социогеографическое толкование. Тогда я и
услышал полюбившуюся мне фразу, ставшую заголовком настоящей статьи:
„Так мы кругом в мордвах“!» [Земцовский И. И.: 2008, 93]. (Кадом – один из
древнейших русских городов, ныне районный центр Рязанской области, граничит с Теньгушевским и Зубово-Полянским районами Мордовии.) «Мы
54
кругом в мордвах!» – могут сказать русские всей исконной Руси, ибо они
вышли из «Мордвы», из Эрзи, Мери, Мещёры, Муромы, Веси, Балтов.
Ареал расселения балтов от Балтийского моря до Волги был отчасти
причиной того, что к концу XIV в. Великое княжество Литовское распро-
странилось далеко на восток и захватило даже Курск, в 1404 г. на 110 лет был
отторгнут Смоленск, захвачено верховье Днепра к северо-востоку от
Смоленска, отошли к Литве Сейм и Псёл, в вассальной зависимости
оказались «верховские княжества», расположенные в верховьях Оки вплоть
до Калуги. Выход западных древнерусских княжеств из состава Руси был
одной из причин, приведшей в будущем к образованию украинского и
белорусского наречий, чему способствовал и польский язык, начавший
входить в письменный и разговорный языки с XIV в.
О присутствии балтов на Смоленской земле пишет В. В. Седов: «До
славянского расселения всю территорию Смоленской земли занимали балты»
[Cедов В. В.: 1975, 243], на Полоцкой земле – Л. В. Алексеев: «В конце
первого тысячелетия до н. э. и начале новой эры территория эта была
заселена древними балтами...» [Алексеев Л.В.: 1975, 205], на Ярославщине –
П. Н. Третьяков: «...материальная культура... городища Березняки и По-
падьинского селища, находящихся на правом берегу Волги между
Рыбинском и Ярославлем, – является не чисто финно-угорским. В ней
отчетливо представлены восточнобалтийские элементы» [Третьяков П. Н.: 1966, 290].
П. П. Толочко основным фактором формирования территории Черни-
говского княжества считает «подчинение государственной княжеской власти
«племенных» территорий восточных северян, радимичей и вятичей в
интересах формирующегося господствующего класса „Русской земли“...»
[Толочко П. П.: 1975, 75]. Вятичи и северяне по генотипу близки финно-
балтам. Вятичей называют восточными северянами, а они, скорее всего, являлись эрзянами.
По П. Н. Третьякову, восточные пределы расселения балтов в раннем
«железном веке» достигли верховьев Волги, включали в свои границы
верхнее течение Москвы-реки и бассейн Верхней Оки приблизительно до
устья р. Осетра. В свете археологических исследований в Верхнем
Поднепровье и бассейне Верхней Оки оказали заметное влияние на культуру
финно-угорских племен, очевидно древнемордовского населения, первой
половины и середины I тыс. н. э. в поречье Средней Оки [Третьяков П. Н.: 1966, 234, 238]. Здесь переоценивался славянский элемент в среде окских
финно-угров и одновременно недооценивалась роль восточных балтов.
П. Н. Третьяков приводит мнение И. И. Ляпушкина, полагавшего, что ни на
Левобережье Днепра, ни на Правобережье не имеется никаких достоверных
следов славянской жизни до VIII в. Он допускал, что они найдутся лишь в
западной части Правобережья, считал бесспорным наличие славянских
древностей VI–VII вв. на Дунае, писал о древних славянах на территории
Чехии и Польши. И. И. Ляпушкин указывал: все то, что говорили визан-
тийские хронисты про антское общество, относится к жизни славянского
55
населения поречья Дуная и Балканского полуострова, а не района Среднего
Поднепровья. И. И. Ляпушкин исходил из представления, что славяне
появились в Среднем Поднепровье очень поздно, не раньше VIII в.
[Третьяков П. Н.: 1966, 239, 241, 242]. Древние славяне жили на небольшой
территории, были небольшим племенем, археологические памятники
которого до сих пор не обнаружены. На русском Севере отчетливо
выраженных славянских археологических комплексов второй половины
I тыс. н. э. не обнаружено [Ляпушкин И. И.: 1961, 208–209].
В свете представлений П. Н. Третьякова, Волго-Окское междуречье
стало в период Средневековья одним из важнейших центров древнерусской
культуры и государственности и оно всегда привлекало к себе внимание
историков, археологов и этнографов, посвятивших свои труды вопросам
формирования русской народности, вызывало среди них споры. Длительная
дискуссия состоялась в конце 20-х – начале 30-х гг. XX в., вызванная
выступлением Д. К. Зеленина, давшего резко отрицательный ответ на
вопрос, участвовали ли финны в образовании великорусской народности.
Большинство исследователей поддержало противоположную точку зрения, указав на обширные археологические и этнографические материалы, свидетельствующие о том, что «финно-угорские племена явились одной из
составных частей населения Ростово-Суздальской земли, позднее постепенно
растворившейся в славяно-русской среде», а их культура стала большим
вкладом в культуру населения северо-восточных русских земель [Третья-
ков П. Н.: 1966, 285, 286].
П. Н. Третьяков, в духе укоренившейся историографической традиции, развивает мысль о проникновении наряду со славянами в область Средней
Оки и на смежные территории верхнеокских вятичей, потеснивших на Оке
«многочисленное мордовское население»: «С севера по водным путям, соединяющим Балтийский бассейн с Поволжьем, спускались группы
населения из Приильменья. Мощная волна колонизации, охватившая
восточные финно-угорские области Волго-Окского междуречья – будущие
Ростово-Суздальскую и Муромскую земли, – относится к X–XII вв. Эта
массовая колонизация, шедшая по указанным направлениям, а также с юга, из области Среднего Поднепровья, в отличие от более древних расселений, может быть названа феодальной. В последующие века здесь развернулся
