«в географических названиях средней и даже западной и юго-западной Руси»
[Барсов Н. П.: 1885, 44], то есть финские народности обитали на территории
современной Украины и Беларуси, возможно, ещё в эпоху князя Олега
(IX в.). Один из столпов русской историографии Н. М. Карамзин полагал, что эти народности, то есть Весь, Меря и Мурома, были единоплеменники
Мордвы и других финских народов. Не менее знаменитый В. О. Ключевский
писал: «На обширном пространстве от Оки до Белого моря мы встречаем
тысячи нерусских названий городов, сёл, рек и урочищ. Прислушиваясь к
51
этим названиям, легко заметить, что они взяты из какого-то одного
лексикона, что некогда на всём этом пространстве звучал один язык, которому принадлежали эти названия, и что он родня тем наречиям, на
которых говорит туземное население нынешней Финляндии и финские
инородцы Среднего Поволжья…» [Ключевский В. О.: 1994, 260].
Исследователь русской исторической географии С. К. Кузнецов, гово-
ря о «мордовском могильнике» в шести верстах от г. Касимова, заключил:
«Хотя край, в котором находится могильник, носит название Мещёрского, но
местное население считает мордву эрзю древнейшими насельниками этого
края. При обзоре Мещёрской территории мы имели случай убедиться, что
большинство хорографических названий этого края звучит по-мерянски, и
только около трети объясняется из мордовского языка по эрзянскому
наречию; но так как большинство рек в этой местности носит мордовские
названия, то нужно думать, что мордва обитала здесь очень долгое время»
[Кузнецов С. К.: 1912, 10]. С. К. Кузнецов не нашёл следов особого «муром-
ского» языка, анализируя местные хорографические названия, потому что он, очевидно, «представлял собою лишь слабое диалектическое отличие от
языка мерян» [Кузнецов С. К.: 1912, 22].
А. М. Щекатов, автор географического словаря государства Россий-
ского, описывая Мерю, отнёс её к Эрзе: « Меря, или Моруа, народ
Сарматский, живший между реками Сурою и Цною в соседстве с Кривичами, там, где Ростов, Галич, Кострома и Ярославль. Они сами себя называли
Мори, а русские из слова сего составили Меря, ныне же известны они под
именем Мордвы» [Щекатов А.: 1805, 238]. Мордву же «в старину называли…
Меря, и жилища их простирались от реки Суды до реки Цны» [Щекатов А.: 1805, 321]. «Мордва» (Эрзя), проживавшая в Ростове, называла его Каова, Каовой она называла прежде и озеро Неро [Щекатов А.: 1807, 394, 422]. К
Эрзе А. Щекатов относит и Мещёру: «Мещера, однородцы с Мордвою и
Черемисами и язык имеют почти одинакой с малою разницею» [Щекатов А.: 1807, 240]. К Эрзе отнёс Мерю историк конца XVIII – начала XIX в.
С. Глинка: «Русские называют Мерю Мордвою; а сей народ называет себя
Мори» [Глинка С.: 1825, 78]. Мордва [Эрзя. – А. Ш.] «называет себя Моря»
[Глинка С.: 1825, 79]. Отождествлял Мерю с Мордвой (Эрзей) В. Н. Татищев, один из самых глубоких и объективных русских историков [Татищев В. Н.: 1962, 285]. Обращаясь к топонимике мерянской территории, А. И. Попов
пришёл к выводу, что диалекты языка Мери «были близки в одних
отношениях к прибалтийским финнам, а в других – к мордве и марийцам»
[Попов А. И.: 1973,101].
Таким образом, Меря, Мещёра и Мурома являлись единоплеменниками
Эрзи, что подтверждает версию единства их языков, отличающихся друг от
друга лишь диалектными особенностями, что для древности было
закономерным явлением вследствие отсутствия интенсивных контактов
между представителями одного и того же этноса, территориально
разобщёнными друг с другом.
Д. Рачюнайте-Вичиниене, ссылаясь на В. Н. Топорова и О. Н. Труба-
52
чёва, пишет, что «после длительного исследования гидронимии бассейна
верхнего Днепра пришли к выводу, что соседями по всему восточному
рубежу территории балтов были поволжские финны, в основном предки
мордвинов, с которыми балты поддерживали прямые связи» [Рачюнайте-
Вичиниене Д.: 2008, 154]. По свидетельству литовского языковеда академика
З. Зинкявичюса, «в последнее время в Литве известно около 30 финских
гидронимов. Они распространены почти по всей Литве, однако сгущение их
наблюдается по направлению на север» [Рачюнайте-Вичиниене Д.: 2008, 154]. Говоря о происхождении балтизмов в финских языках, З. Зинкявичюс
указывает, что во многих местах балты и финны жили не только рядом, но и
совместно. В таких местах выявлены билингвизмы. Среди поволжских
финнов больше всех балтизмов имеют мордвины (мокша и эрзя). Например, мокша: карда, эрзя: кардаз, кардо – «хлев» (лит. gardas); мукуро, нукир –
«зад» (лит. nugara, лат. мugara); мокша: пандоз, эрзя: панст – «узда» ( раntis); сод – «сажа» (лит. suodys); мокша: шна, эрзя: кшна – «выработанная шкура»
(лит. siksna) и др. [Рачюнайте-Вичиниене Д.: 2008,153].
Балтийские названия рек и местностей известны на всей территории, расположенной от Балтийского моря до западных окраин России.
Встречается множество балтийских слов, заимствованных из финно-угорских
языков, от волжских финнов, проживавших на западе России. Начиная с XI–
XII вв. в исторических описаниях упоминается балтийское племя голядь, располагавшееся выше реки Протвы, около Можайска и Гжатска, к юго-
востоку от Москвы, что свидетельствует о том, что балтийские пароды
проживали на территории Центральной России. Балтское название имеет
река Цна, приток Оки. Название Цна происходит от tusna, древнепрусского
tusnan, что означает «спокойный». Предполагают, что название реки Волга
восходит к балтийскому jilga – «длинная река». Литовское jilgas, ilgas означает «длинный». В литовском и латвийском языке встречается множе-
ство рек с названиями ilgoji – «самый длинный» или itgupe – «длинная река».
Финно-угорские племена, будучи соседями балтов, граничили с ними
на севере и на западе. Между ними существовали контакты, что нашло
отражение в заимствованиях слов из балтийского языка, относящихся к
названиям растений и животных, частей тела человека, цветов.
Заимствовались ономастика, лексика из области религии. Следы балтийской
лексики обнаружены как в западно-финских (эстонском, ливском и
финском), так и в волжско-финских (эрзянском, марийском, мокшанском) языках. Заимствованы cлова со значениями любви или желания: литовское
melte – «любовь», mielas – «дорогая»; финское mieli, эрзянское mel, удмуртское myl. Тесные взаимоотношения между балтами и угро-финнами
отражены в заимствованиях для обозначения членов семьи (сестры, дочери, невестки, зятя, кузины), что позволяет предположить существование браков
между балтами и угро-финнами. Балтскую основу имеет множество названий
рек в Белоруссии, в Верхнем Поднепровье.
С эрзянскими языковыми формами имеют сходство литовские и
латвийские топонимы Амон, Вейсеяй, Виляка, Видземе, Елгава, Иматка, 53
Ионава, Кандава, Карсава, Кедайняй, Кельме, Курземе, Киремпе, Либава, Мезеск, Митава, Молетай, Нитава, Обюяляй, Олайне, Онузя, Пагегяй, Паланга, Тельшяй, Трошкунай, Шакяй, Шауляй, Шедува. Данные названия
населённых пунктов и рек также подтверждают факт тесного
лингвистического и этнокультурного взаимодействия между балтами, эрзянами и мокшанами на заре нашей истории.
На основе этноязыковых контактов появилось, полагает И. И. Земцов-
ский, «много общностей в этномузыкальных связях литовцев и мордвы
(большетерцовый трихорд в древнейшем пласту одиночного исполнения, в
