– Паук, а смотрит по-доброму. Хочу! Я возьму? В натуре, понравился!

Не хочется соглашаться, но приходится:

– Твое.

Клиент, довольный, громоздится в кресло.

Работа легкая, но в его случае мне необходимо делать сосредоточенное выражение на лице и намеренно удлинять время стрижки. Одним словом, старательно стараться. Всячески подчеркивать значимость моего существования в его жизни. Без меня ему никак!

У меня свободное время. Рэпера обслужили сегодня быстро из-за его решения сменить на голове рисунок.

– Наталья! Это тебе… От рэпера, – я протягиваю ей тридцать долларов. – Очень ему понравилось, что ты сорт пива запомнила и запаслась им.

– Много что-то… Зачем паука отдал? Гордею не понравится.

– У него есть снимок, еще сделает.

– Мог рамочку и оставить…

Обожаю свою витрину. Или окно? Наверное, все-таки витрина, раз в ней выставлены половинки женских серебристых и мужских бронзовых торсов в разноцветных париках. Для кого? Ведь тот, кто просто идет мимо них, не зайдет ко мне постричься или на укладку. Окно становится магическим в позднее время суток, когда людской поток уменьшается, а то и вовсе прекращается. Мелькнет одиночная фигура и растворится где-то за пределами оконной рамы. Иногда я остаюсь в парикмахерской, тушу свет, расползаюсь по дивану покрывалом и смотрю в окно. Оно освещено, потому как на улице горят фонари и моя витрина оформлена передовыми технологиями в рекламе. Даже искусственное светящееся дерево поставил рядом с ней. Я как будто в кинотеатре нахожусь, и парикмахерская – зрительный зал, а за окном идет немое действие. Люди часто задерживаются у дерева. Разглядеть или потрогать прозрачные мертвые листочки, сфотографироваться или позвонить по телефону. Мамы с детками не остаются равнодушными… Собаки ставят метки. Это меня выводит из равновесия, но ничего изменить нельзя. Коты быстро разобрались, что дерево ненастоящее, и оставили его в покое. Впрочем, один хвостатый чудило последние дни прижимается к нему, как к маме родной. Вон, опять явился! Что-то он неважно выглядит…

– Наталья!

– Да не кричи ты! Тут я уже…

Я обернулся. Наталья сидела на диване, подперев руками голову, поставив локти рядом с тарелками, и так же, как и я, смотрела в окно.

– Ты кота заметила?

– Заметила. Потерялся он.

– Он тебе сам сказал? Обычный бездомный кот.

– Потерялся он. Бездомные так себя не ведут. Снуют себе по своим делам… Этот ждет кого-то, оглядывается… Для него все вокруг в диковинку.

Стал я присматриваться к коту. Дрожит телом, приподнимает и опускает зад, словно хочет побежать в какую-то сторону, да не решается. Вертит головой, пугается сигналов машин. Шерсть неприглядная…

– Давай покормим?

Я пожал плечами.

– Покорми…

Наталья открывает дверь.

– Кис-кис-кис…

Кот не реагирует.

– Брось возле него и заходи, – говорю я. Меня раздражает струя холодного воздуха по ногам.

Кусочек ветчины падает в морозную слякоть совсем рядом с котом. Кот лишь отодвигается немного в сторону и продолжает смотреть по сторонам.

– Ему даже не до еды! Он ищет, ждет кого-то, – голос Натальи становится неузнаваемым.

Я перевожу взгляд на свою помощницу. Спина ее напряжена. Что-то сейчас будет! Наталья начинает плакать. Сначала тихо, старясь как-то скрыть слезы, а потом горько-горько и бежит в свое царство.

– Нет! Я так не могу! Сейчас же говори, в чем дело? – я иду следом за ней, совершенно не надеясь услышать ответ.

И тут на меня обрушивается:

– Я ничем от кота не отличаюсь! День за днем, день за днем просиживаю в твоей парикмахерской! Кто сюда может прийти? Только ненормальные сюда и ходят! Где я возьму мужика нормального, когда я тут живу, можно сказать!

Она замолкает и продолжает плакать.

– Ты вольна уйти… Всегда… – выдавил я из себя очередную глупость.

– А на что буду жить? Где мне еще так платить будут? – Наталья начинает сморкаться, это говорит о том, что женская истерика заканчивается.

Я отхожу от ее царства и направляюсь к окну. Что-то толкает меня в спину, я выскакиваю на улицу, сгребаю кота. И останавливаюсь… Кота-то я взял, а его нет в руках… Не чувствую. Боже мой!

– Наталья!

Вспухшее и покрасневшее лицо моей помощницы выглядывает из-за двери парикмахерской.

– Наталья. Кота нет совсем.

– Как это? Он же у тебя в руках! Ой, ты мой маленький…

– Шкурка есть, а кота в ней нет.

– Это как?

Наталья высмаркивает последнюю мокроту из носа.

– Он ничего не весит! Он умирает голодной смертью у нас под окном.

Наталья прикрывает рот ладонью.

– Ну, сделай что-нибудь…

На меня обрушилась паника.

– Он грязный… – опечалилась Наталья.

– И что теперь?

– Отпусти его на пол… В молоко капну кипятку, может, он попьет.

Я отпускаю кота. Тот послушно и безучастно усаживается на полу. Бегу мыть руки. Возвращаюсь. Кот все так же смотрит на прохожих, только через наше окно.

Наталья ставит на пол блюдце совсем рядом с котом и отходит в сторонку. Ждем. Безрезультатно.

– Ты не смотри на него. Может, он боится нас. Будем продолжать разговаривать.

За разговорами не услышали, как в парикмахерскую зашли Гордей и Лисенок.

– Что тут у вас? – гудит Гордей.

– Котик! – пискнул Лисенок.

Наталья начинает рассказывать Гордею трагическую историю кота. Я подчеркнуто вежливо отхожу к рабочему месту и выдвигаю ящик, якобы мне в нем что-то необходимо. Хлюпающий нарастающий звук заставляет меня обернуться. Кот, захлебываясь и кашляя, хлебает молоко. Нижняя часть морды в молоке. Намокшая шерсть напоминает бородку.

– Я его утопила слегка, – объяснил Лисенок.

И мне полегчало. Тепло стало на душе, оттого что бездомный кот соизволил попить нашего молока. Не представляю себе, как бы я его выпроводил из парикмахерской голодным. Зачем тогда брал?

– Слава богу! Пусть поест… Желудочек его, наверное, весь уже свернулся от голода. – Наталья сидела на корточках возле кота и старалась заглянуть в его морду. Тот, зажмурив глаза, хлебал и хлебал.

– Нам некогда! – радостно сообщил нам Лисенок. – Мы заехали сказать, что ящик отремонтирован. Вернуть ключи. Я сегодня без Гордея никак не могу обойтись.

– Можно поговорить с тобой с глазу на глаз? – Я вцепился в рукав свитера Гордея и потащил его в Натальино царство. Та тут же выскочила из него, уступая нам место. Ее каморка милая, но маленькая. Мне пришлось дышать в лицо друга. Слов не было, было одно возмущение, и оно клокотало и бушевало во мне.

– Прекрати! – единственное, что я смог выдавить из себя.

– Я ее не брошу.

– Его! Его.

– Эти варварские манипуляции ее нежной и женской сущности не изменили, – друг смотрел сквозь меня.

– И ради бога смени свитер! От тебя козлом несет.

– А она говорит – вкусно.

– Похоже на то, что варварские манипуляции проводили не только с ней!

– Я ей сострадаю. Сегодня у нее покупки большие и требующие мужского совета. Какая тебе разница, как я буду проводить остатки своего отпуска?

Он пытался выйти, я старался задержать его, но не получилось.

– Где паук? – Слышу я уже из зала. Выходить и отвечать не собираюсь. Лицо друга показывается в дверном проеме Натальиного царства. Он молчит и смотрит на меня.

– Не хочу с тобой разговаривать, – говорю ему.

– У нас его выпросил… – Наталья называет звучную фамилию.

– Вот только этого у него и нет!

Лицо Гордея исчезло из моего поля зрения.

Я выглянул в зал. Гордей стоял у стойки, как всегда, большой и небритый, пухлый и мягкий. Лисенок жался к его боку. Как он, так прекрасно скроенный, умудряется выглядеть пухлым и мягким? Рука Гордея изредка гладила голову Лисенка. Наливаясь ненавистью к нему и бесполому существу рядом с ним, я услышал свой собственный голос с капелькой яда на кончике языка:

– Если будут звонить и искать вас, что мне ответить?

– До половины четвертого уйма времени, с учетом укладки его еще больше! Мы управимся и будем вовремя! Да, Гордей? – Лисичка Патрикеевна вопросительно поглядела на моего друга.