– А когда мне можно будет позвонить по моему мобильному? Мне его отдадут? Он здесь, в шкафу гардеробной? – и был ли он у меня вчера в моей сумочке с другими вещами, которые ты сам же туда и положил?

– Честно говоря, я этого не знаю. Не я вас раздевала и не я следила за тем, что сделали со всеми вашими вещами. Но я могу посмотреть.

У меня на какое-то время впервые отлегло от сердца. Мне не стали возражать и настаивать в обратном. И именно в эти минуты я уже пребывала в стопроцентной уверенности, что ты сегодня не придешь (по крайней мере, не по собственной инициативе). Я даже слегка расслабилась благодаря данному осознанию, или, скорее, впала в ослабляющую апатию не самого приятного пофигизма.

Если ничего не получится с телефоном, чтож, всегда можно попросить дозу сильного снотворного или транквилизатора. Уж в этом-то мне точно не должны отказать!

Правда, Лалит так и не успела дойти до дверей стенного шкафа, только обошла мою кровать. Последовавший за этим звук открывающейся входной двери в палату практически не вызвал у меня никакого интереса, разве что притянул к себе безучастное внимание.

Сердце остановилось и заработало в тройном режиме превышенной скорости буквально через один прервавшийся вздох.

– Вы бы не могли нас оставить наедине, мисс Неру?

Если я вчера и потеряла треть всей своей крови, то, похоже, в эти сжатые секунды (в незримые и сверхскоростные мгновения) её остатки вскипели в моих венах и сосудах, достигнув прежних объемов всего за один мощный толчок сердца. Она ударила в голову, зашипела в ушах, обожгла изнутри кожу лица и шеи; запульсировала в ладонях и на кончиках задрожавших пальцев млеющими искрами сладкого онемения. Я чувствовала, как краснею и заливаюсь распускающимися бутонами её алых роз именно тогда, когда боялась, что ты заметишь мою реакцию на твоё появление (на тебя!) и всё сразу же поймёшь (как будто до этого ты никогда не читал меня и не знал, что со мной происходит!).

Ты же не мог этого не знать – что я ждала тебя! Только ТЕБЯ! Ты ведь здесь именно по этому, или всё-таки хотел прийти сюда сам?

Хотя мне уже всё равно. Я почти забыла о чём думала, что мечтала сделать и сказать, когда ты войдешь. Мне было достаточно смотреть на тебя, видеть, что это действительно ты – всё такой же красивый, безупречный и недосягаемый, в фирменном костюме-двойке за десять тысяч евро (правда почему-то без галстука), с идеальной прической и гладковыбритым свежим лицом. Мой персональный судья и любимый палач. Заблокированный бесчувственный взгляд, плотно сомкнутые губы, ни единой эмоции ни в глазах, ни в застывшей маске языческого бога ревнивца. Живой, реальный и несокрушимый. Настолько близкий в эти секунды, как и до невозможности далекий.

А что я надеялась увидеть и почувствовать? Что ты наконец-то приоткроешь свою броню и позволишь дотронуться к твоей уязвимой плоти и изрубцованному сердцу и только лишь потому, что я лежу на больничной койке? Может ты пришёл сюда только потому, что посчитал это правильным для успокоения личной совести? Может так требовал твой гребаный Протокол! Тебе надо было проверить насколько плохо я сейчас выгляжу или убедиться, что я до сих пор жива и даже пришла в сознание?

Господи, да что со мной такое? Почему я так на тебя реагирую? Боюсь до полного отказа и оцепенения рук и ног, тупею моментально и на раз (какого-то черта поправляя неосознанным движением волосы у лба, виска и щеки негнущимися пальцами дрожащей кисти), чего-то жду, забываю дышать, думать и даже частично видеть окружающую действительность. Так бояться и так хотеть… Хотеть, чтобы ты наконец-то подошёл ко мне, позволил дотронуться до тебя, ощутить в полную меру твою близость и тебя (всего!). Неужели это правда? Это на самом деле ты – Дэниэл Мэндэлл-младший собственной персоной, и ты всё-таки пришёл ко мне? Я тебя дождалась?

– Как ты себя чувствуешь? Очень сильная слабость? – я не знаю, что это, потому что чувствую такое только с тобой и особенно, когда ты так близко приближаешься ко мне, смотришь на меня (в меня) и делаешь что-то с реальностью, с внешним и внутренним пространствами. Сила или вибрирующая в мышцах, нервах и костях зашкаливающая энергия, которая заливала меня изнутри мощными приливами ментолового холода и плавящего жара, то ли переполняя собой, то ли выжигая остатки моих собственных физических сил.

Ты прав. Я ослабла просто до нельзя и только из-за тебя! Ты и есть моя выбивающая (практически смертельная) слабость в буквальном смысле этого слова. И чем дольше я за тобой наблюдаю, смотрю, как ты присаживаешься прямо передо мной, на край кровати, у моего бедра (заставляя неосознанно вздрагивать при соприкосновении с твоим теплом!), внимательно вглядываясь в моё взволнованное лицо, тем сильнее и глубже меня ею кроет… кроет тобой. Практически захлестывает, затягивает и пеленает тугими бинтами твоей близости и психосоматической клетки.

Значит ты пришёл не только, чтобы меня проведать? Иначе бы я не чувствовала тебя ТАК (или всё-таки чувствовала?)!

– Да… есть немного. – это называется немного? Практически до звенящей дрожи в голосе, в коленках и в руках?

И я только сейчас заметила, что ты держал в своих ладонях какую-то очень красивую и очень декоративную коробку овальной формы из плетеных полосок кожаных "прутьев" темно-бордового цвета. Ты как раз отложил её к другому краю постели возле моих ног, когда усаживался рядом.

Ещё один подарок? От тебя? Серьёзно?

Чёрт! Я же сейчас точно свихнусь и явно до того, как ты решишь мне его показать. Потому что мне абсолютно всё равно, что там (да хоть хирургический кляп с наручниками-колодками!), ведь этот подарок от Тебя! Ты действительно думал обо мне, возможно даже волновался и переживал.

– Тебя надо причесать, а то, похоже, к твоим волосам не прикасались с самой операции. – мягкая улыбка впервые скользнула по твоим губам, задев неожиданным теплом солнечного янтаря холодный оникс всеподмечающих глаз.

– Зараза! – я сама не поняла, как из меня это вырвалось и откуда взялись силы в руках. Импульсный рефлекс сработал быстрее, чем я успела осознать, что делаю – как хватаюсь за голову обеими ладонями, словно надеюсь на ощупь спрятать или как-то пригладить пальцами спутанные пряди немытых со вчерашнего дня волос. Я же была час назад в ванной комнате? Неужели я не догадалась посмотреться там в зеркало? А Лалит? Какой от неё толк, если она в упор не видит, как я выгляжу?

– И ни Сэм, ни Робин мне ничего не сказали? – наверное, мой жалобный голосок в сочетании с моим не в меру жалким видом и вызвали в тебе столь "несдержанный приступ" веселья. Последовавшая за этим более широкая, искренняя и белозубая улыбка едва не ослепила мой неподготовленный к таким неожиданностям через чур ослабевший рассудок.

– Скорей всего, они решили, что сейчас для тебя это не принципиально.

У меня же сейчас точно сердце выпрыгнет либо из горла, либо на хрен проломит изнутри рёбра. А может я как раз этого и ждала? Когда же ты поднимешь руку и проведешь пальцами по контуру моего лица, заботливо поправляя выбившиеся волоски со лба и щеки, и убирая более густые пряди с шеи и ключицы за плечо.

Не знаю, что или как толкнуло меня на это, но я так и не сумела удержаться от столь запредельного соблазна – на несколько безумно сладких мгновений накрыть своими дрожащими пальчиками твои в тот самый момент, когда ты скользил ими по моей щеке. И кажется я даже слегка прижала их к своей пылающей коже. Нет, не специально, честное слово! Поскольку тут же испугалась едва не до смерти, сразу же одергивая руку и со всей дури цепляясь в край одеяла, как за спасительную соломинку божественной милости. Ну не станешь же ты меня сейчас наказывать за мою безвольную слабость. Я ведь даже не успела прочувствовать рельеф и тепло твоих пальцев, снять их отпечатки на свои нестабильные сенсоры и тем более выкрасть несколько фантомных соприкосновений.