После отмены противозачаточных, нужно было сделать УЗИ на 5-7 день цикла, а потом на 22-25. Это было не особенно сложно, но доктор почему-то нахмурилась. Я поняла, что ей что-то не понравилось, но толком не поняла что. В следующем месяце она сказала мне снова делать УЗИ на 5-7 день, а потом на 12-й, 14-й и 16-й – это называлось фолликулометрия.

– Мы будем смотреть, происходит ли овуляция, – объясняла мне доктор, – гормоны у Вас в норме. Обычно после отмены гормональных препаратов, яичники начинают овулировать, как часы.

Я кивнула, потому что читала об этом, хотя как овулируют часы представить себе не могла: очень уж странно это звучало.

– Но в этом цикле овуляции у Вас почему-то не случилось, это может быть нормой: не каждый цикл происходит с овуляцией, а может быть проблемой. Поэтому нужно будет пару-тройку циклов понаблюдать, чтобы понять, как работают яичники и что, собственно, делать дальше.

Сбор информации – это самый первый, самый логичный шаг, тут нечего возразить. В конце концов, я ведь сидя на форумах делала тоже самое . Просто пару-тройку циклов означало два-три месяца. Хорошо, что клиника была рядом с работой: я ходила либо рано с утра, либо после шести, а дважды даже в обеденный перерыв. Один раз только я испугалась, когда в начале очередного цикла Сан Саныч заикнулся о том, чтобы съездить на выставку рекламы в Минск.

Выставка была очень посредственная, да ещё и ежегодная, но он почему-то воспылал желанием рвануть именно в этот раз. Выставка приходилась как раз на три дня с двенадцатого по четырнадцатый. Я не представляла, как буду объяснять ему, почему не поеду на эту выставку: потому то она в неудобные для меня дни цикла? Потому что мне нужно срочно к врачу и на УЗИ? Зачем? – спросит он, и что я отвечу? Хочу забеременеть, а у меня не получается? Но к огромному моему облегчению от этой затеи Сан Саныч в итоге отказался.

Гинеколог не уставала повторять, что нужно заниматься сексом как можно чаще, желательно в овуляцию, желательно, чтобы перед этим было пару дней воздержания. Мне казалось, что в её рекомендациях есть какое-то противоречие, но я с трудом его улавливала. Сексом действительно заниматься было надо, и я занималась им через силу. Выслеживала овуляцию, каждый раз воображая, как я буду сидеть на унитазе вот так же, только с тестом на ХГЧ в руках, и он покажет эти две заветные полоски.

Я тщательно следила, чтобы Дима отказывался от алкоголя с 10 по 18 дни цикла. Под запретом был даже бокал вина, даже маленькая бутылочка пива. Я отказывала ему, если он приставал ко мне, а тест еще не показал заветные две полоски, врала, что очень устала, потому что мне не хотелось расходовать сперматозоиды впустую. В день овуляции я надевала соблазнительное бельё и обольщала Диму. Мы занимались сексом, но он отдавал какой-то механистичностью. Весь процесс я была сосредоточена на результате, и радости было мало. Ещё доктор сказала, что нужно полежать, не вставая хотя бы пол часика, поэтому кухонный стол, кресло и душ отпадали, и я тащила Диму в спальню. И из нашей сексуальной жизни пропала спонтанность, резко сократился ассортимент поз и мест, где можно было зачать ребёнка.

В итоге я относилась к Диме, как к племенному быку-осеменителю. Мы больше не занимались любовью: я вылавливала его в дни овуляции и использовала, как инструмент, которым делают детей. Ни о каком интиме и речи не шло, это было так же буднично и «романтично», как УЗИ с фаллическим датчиком, на котором болтается презерватив.

Я понимала, что моё поведение нелепо, но ничего не могла поделать: из сферы значимых для меня вещей начисто испарился оргазм, он перестал быть самоцелью, и я однажды поймала себя на мысли, что больше не получаю удовольствия от секса. Коитус (вычитанное с медицинских сайтов слово как нельзя лучше отражало всю бездушность и машинность процесса) преследовал одну цель – зачатие. Если зачатия не наступало, значит, время и силы на «пыхтение» были потрачены впустую.

Супружеский долг стал именно долгом, и мы платили по нему с огромными процентами. Я изображала страсть, охала, как актриса в порнофильме, а сама думала об одном: хоть бы получилось. Если мне когда-то и казалось, что порно – это лёгкий труд, я совершенно точно избавилась от этого заблуждения: тебе нужно следить за своими мыслями, за выражением лица, изображать хоть какое-то удовольствие, когда этого совсем не хочется. При этом всё происходящее будто бы даже происходит не с твоим телом, не трогает того, что у тебя внутри – какая-то полная отрешенность. Радости не было никакой, а оргазм, если он и наступал, был каким-то блёклым и бесцветным, и больше напоминал чувство облегчения, чем фантастический взрыв эмоций, как это было раньше.

Так я жила почти год. Этот круг ада назывался ожиданием. Я постоянно чего-то ждала: то овуляции, то двух полосок, ждала чуда… Я ждала, что всё получится само собой; что помогут назначенные мне таблетки; потом ждала результаты бесконечных анализов; ждала, что регулярные УЗИ помогут пролить свет, или дадут какую-то полезную информацию; я ждала, а жизнь шла своим чередом. Мимо проходили дни, которые могли бы быть заполнены звонкой весенней радостью или лёгкой осенней грустью, зимним созерцанием или болтовней за чашкой чая, путешествиями или гостями. Всё это было вытеснено попытками завести ребёнка, бесконечными походами к врачу и литрами выпитой у меня крови. Я каждый раз представляла, будто игла – это хобот какого-то насекомого, которое питается человеческим соком.

И тогда я начала понимать, почему так много пар не выдерживают испытания бесплодием. Мы с Димой сильно отдалились друг от друга за это время. Я не перестала его любить, но я злилась. Злилась на него, потому что считала его "бракованным" и "неполноценным", и виноватым в том, что другие женщины видят таковой меня. Я обвиняла его, пока что только про себя, даже не вслух, но это всё равно не очень-то способствует любви и доверию.

Мы мало обсуждали нашу проблему, потому что мне было не очень понятно как вообще об этом говорить: в каких фразах, каким тоном, жалеть ли друг друга, обвинять ли кого-нибудь? А Дима ничего не говорил потому что просто не видел проблемы. Конечно, ведь я многого ему не говорила, про причину моей «усталости», например.

И ещё я боялась, что значимость всего происходящего для нас не одинакова, боялась того, как Дима может оценивать ситуацию. Бесплодие для женщины – это такое же горе, как внезапно обнаруженная тяжелая болезнь. А для мужчины? Иногда мне казалось, Диму вообще не волнует то, что мы уже больше полугода назад начали делать ребёнка и до сих пор не сдвинулись с места. Мы с ним будто бы сидели каждый в своём мирке, в своей голове. Я думала, а вдруг он не выдержит и махнёт рукой? А если не выдержу я?

Зато за это время мы купили квартиру, и это было наше первое совместно нажитое имущество. Квартиру купили в том же районе, на Соколе, в новом доме. Мне тут нравилось: район хороший, очень зелёный, и дома вокруг тоже хорошие, не панельные пятиэтажки, соответственно, и контингент не такой, как в районе у родителей, например. Но даже радость от покупки квартиры всё равно была неполной, её омрачало наше горе. Моё горе.

* * *

– Всё нормально, овуляция идёт, – прокомментировала врач, изучая стопочку очередной фолликулометрии, – но где спермограмма супруга?

И я поняла, что мне придётся попросить его сдать эту чёртову спермограмму. Я оттягивала этот разговор до последнего, но он оказался неизбежен. Наверное, мне не хотелось верить, что у нас действительно есть проблемы. Наверное, я боялась, что проблема именно во мне, ведь если он сдаст спермограмму, и там будет всё в норме, иного объяснения просто не останется, а я была уверена, что там будет всё в норме.

Что он сделает тогда? Нет, конечно, он меня не бросит, но всё же мне было страшно… И всё же я это сделала. Я пересилила свой страх и твёрдо отправила Диму сдавать спермограмму. Снова был отказ от спиртного и воздержание.