– Пережить это. Мы живём в эпоху культа наслаждений. В современной Москве испытывать негативные эмоции, да и вообще любые эмоции, просто стыдно. А вы разрешите себе переживать. Боль, стыд, гнев, раздражение – это всё то, что в вашей ситуации испытывать вполне уместно. Это нормально. В конце концов, мы все живые люди.

– Ну вот раздражение я как раз сейчас испытываю.

– Отлично!

– Потому что мне кажется, – завелась и не унималась я, – что я трачу здесь время впустую. Теперь мы выяснили, что проблема не во мне, а в Диме.

– А-я-я-я-яй. А вы уверены?

Я посмотрела на него ошарашено. С чего бы это мне сомневаться? Вряд ли Дима подделал результаты анализа, да и зачем это ему?

– Скажите, пожалуйста, Ксюша, а у вашего первого мужа есть дети? – голос у Владислава Аркадьевича стал вкрадчивым, и я почувствовала подвох.

– Я не знаю. Нет, кажется. А при чём тут он?

– А у ваших других бывших мужчин есть дети?

По спине побежал отвратительных холодок. Я, кажется, поняла, к чему он вёл: у меня было не очень много мужчин, но, в самом деле, был один до ужаса боявшийся внеплановой беременности. Он на полном серьёзе натягивал по два презерватива, или покупал дополнительно спермицидную смазку, а 1 июня называл не иначе как днём защиты от детей.

А ещё был один очень неприятный случай, с другим уже парнем, который после известия о задержке отключил телефон. Задержка у меня была всего неделю, а парень бесследно исчез из моей жизни, и я долго переживала, что меня так некрасиво бросили. Тогда я не связывала эти события. Честно говоря, я тогда вообще не сразу поняла, в чём дело, а когда поняла, было так мерзко и противно, что я постаралась поскорей обо всём забыть, тем более, что встречались мы с этим придурком всего три месяца. И вот теперь всё это складывалось в какую-то единую и даже вполне осмысленную картину.

– Ну, же, Ксюша. Я по вашему лицу уже вижу, что я прав.

– Вы хотите сказать… – голос меня не слушался, – хотите сказать, я сама их выбираю?

Он кивнул.

– Подумайте, что вы потеряете, если забеременеете?

– Что за чушь? – возмутилась я, – я ничего не теряю. Это вообще всё совпадения, просто совпадения. Во время учёбы многие бояться забеременеть, и, если у парня есть совесть, и он понимает последствия и свою ответственность, то и он, естественно, боится внеплановой беременности.

– А какие для него могут быть последствия?

– Ну, как, – снова растерялась я и брякнула первое, что пришло в голову, – жениться придётся. Или алименты платить. Или аборт оплачивать. В любом случае, расходы.

– А для вас? Для вас, Ксюша, какие были бы последствия нежелательной беременности во время учебы?

– О! Академ брать, потом доучиваться с другой группой, ребёнка с кем-то же оставлять надо было бы, деньги откуда-то брать, его же кормить надо и одевать… И о магистратуре нечего было бы и думать – надо работать идти скорей. Да и замуж с маленьким ребёнком на руках уже не выйдешь – кому такая женщина нужна? – я могла бы ещё продолжать, привести Осины аргументы по поводу мира, который нужно посмотреть, и про собственную красоту, которую она так боялась потерять, но не стала – и так уже было понятно.

– То есть, резюмируя, ставки женщины тут явно выше.

– Да, женщина больше теряет от внеплановой беременности.

– И поэтому, – медленно вёл меня к какой-то мысли Владислав Аркадьевич, – ей выгодной найти мужчину, который…

– Который не сможет сделать ей ребёнка, – ошалело закончила я. – Вы хотите сказать, я так боялась забеременеть во время учёбы, что по инерции продолжаю выбирать таких мужчин?

– Возможно, -уклончиво ответил он, – мне жаль, но на сегодня наше время истекло.

Он по традиции сразу записал меня на следующий сеанс, и быстро выпроводил, ссылаясь на то, что мы и так задержались. Я вышла огорошенная. Хотелось додумать эту последнюю мысль, разобраться в себе, и вместо того, чтобы ехать домой, я пошла бесцельно слоняться по улицам.

Глава 4.

До декабря в нас еще жила надежда, что мы забеременеем, что я забеременею, естественным путем. Дима нашёл какого-то андролога, исправно пил таблетки, потом ходил на уколы, сдавал спермограммы, потом долго готовился к какому-то важному исследованию, но результата никакого не было. Мне гормоны отменили очень быстро, и я теперь просто ждала.

Астенозооспермия. Звучит как астено-невротический синдром. Я знаю это словосочетание, потому что Светка от него лечилась. Я думала, у неё просто апатия, меланхолия, депрессия – не знаю, как точнее назвать, чтобы было понятно, что это только из головы, а ей невролог таблетки прописал. В моём представлении таблетки – это когда прям болезнь. А она такая вялая и снулая постоянно ходила – смотреть было невозможно. Димины сперматозоиды представлялись мне такими же вялыми и снулыми, как лежалый огурец. Я гнала от себя этот противный образ, но ничего не получалось.

Две-три недели в месяц я ещё лелеяла надежду, но как только грудь тяжелела, и начинало жутко хотеться сладкого, я понимала, что это очередная проваленная попытка. Незачет и еще одна пересдача. У меня портилось настроение, и в пмс я становилась особенно свирепой, чего раньше со мной никогда не случалось. Дима чуть не прятался под диван, было жутко его жалко, но демон внутри меня не подчинялся никаким доводам разума. Я понимала, что злюсь несправедливо, что этого никто не мог предвидеть, что я бы на его месте тоже не факт, что сказала бы заранее, но ничего не могла с собой поделать.

Потом все проходило, я успокаивалась, и снова ждала и надеялась, запасаясь тестами на овуляцию. Вглядывалась в эти две полоски и репетировала, как я обрадуюсь, когда наконец увижу эти полоски на другом тесте. Бурундук. Ну надо же…

Я изучила свой организм настолько, что мне кажется, могла бы по своим внутренним ощущениям точно определять день цикла, если бы не знала его заранее. Это была почти первая моя мысль утром, с которой я просыпалась. Кстати, о пробуждении. На женском форуме я прочитала, как мерить базальную температуру, и пробовала ещё и этот метод. Не то, чтобы он был легче или меня волновало то, что это дешевле, просто очень надоело сидеть на работе и выжидать, когда же можно будет наконец пописать. Но лежать с градусником в попе мне не понравилось, и я быстро бросила.

В детстве, если я ушибла коленку на улице, я всегда бежала к папе, чтобы он подул на неё и пожалел меня. Как же мне хотелось сейчас точно так же пожаловаться ему, похныкать, чтобы папа, самый большой и самый сильный, мой всемогущий папа просто подул, и всё бы прошло. А ведь в детстве я верила, что папа может вылечить своим волшебным «дувом» что угодно.

К концу года стало понятно, что лечение не оказывает никакого эффекта. Дима раздобыл через Аню контакт какого-то жутко именитого профессора в Израиле, который специализируется именно на этой проблеме, и мы были немного на подъеме: все-таки Новый год, в начале января поездка в Израиль, Мертвое море и новая надежда. Там вообще очень хорошая медицина, а профессор, который двадцать лет занимается только медленными сперматозоидами, заранее внушал большое уважение. Мы повторяли друг другу этот довод десятки раз, так, что слова обрели буквально чугунный вес, и наша хрупкая надежда выросла в крепкую уверенность, что израильский профессор нам поможет.

Но в моих отношениях с Димой что-то неуловимо поменялось: исчезло доверие что ли. Я не могла выкинуть из головы тот факт, что Дима, нет, не соврал, но не сказал мне всей правды. Ведь сокрытие информации – это же разновидность лжи? Я постоянно крутила и крутила это в голове…

Новый год мы отмечали, в Барвихе, по-семейному, без накуренных клубов, которые так любил Глеб, без экстравагантных нарядов и даже без коктейлей. Елена Алексеевна любила, чтобы всё было «простенько, но со вкусом», поэтому, как только стемнело, она достала специально заготовленную бутылку «Вдовы Клико». Странно, но Димину маму, эту милую женщину, я почему-то немного побаивалась.