Ирина Юрьевна привела его в большую комнату, где, сев на диван, продолжила расспрос:

– Я продолжу узнавать, очень ты меня заинтриговал. А вообще что-нибудь родное, вот, скажем, двор, где ты маленький играл, вызывает какие-нибудь тёплые чувства?

– Вызывает… Да, я выделяю это особое место, но с государством его никак не связываю, помещаю свой двор на планету Земля.

– Ни в Москву, ни в Россию…

– Нет, в первую очередь – на планету Земля. Остальное – так, географические уточнения.

– А высшего существа над миром ты не признаёшь?

– Бога, что ли?.. Если честно, человека предпочитаю высшим существом считать, который сам до всего дойдёт со временем, путём познания.

– И до бессмертия?

Тут Никита задумался.

– Может быть… Я смутно что-то слышал про разработки по… крионике.

Последовало ещё несколько мелких вопросов. И так за чаепитием и разговорами прошло уже больше часа.

– Ну, в общем и целом, Никита, я тебя поняла. Разделить твои взгляды не могу, но хотя бы поняла. Интересный ты, конечно, человек. Пойдём теперь вернёмся на кухню, к новорожденной нашей.

Теперь все сидели за столом в удивительном молчании. За окном совсем стемнело. На столе всё ещё оставался чай да разложенные к нему сладости. Мама Маши вышла из-за стола.

Никита остался с Машей наедине и не мог этому поверить. Его сердце вспорхнуло, и он ощущал его биение где-то в гортани. Ему стал не нужен чай, и он перелил его из своей чашки в опустевшую чашку Ирины Юрьевны, затем быстро, немного даже судорожно, вытер салфеткой обронённые капли. Зачем он это сделал – сам не понял.

– Маша! – секунд шесть он ждал, чтобы она хоть шевельнулась. – Ма-ша! А, Маша? Что ты, совсем ничего говорить не можешь, ни слова?

Девушка разве что только раскрыла пошире свои светло-карие глаза. Других изменений в её позе и взгляде не наблюдалось.

– Ни единого слова не можешь сказать мне? Как тебе чаепитие, например?.. Что же с тобой случилось? – глубоко вздохнул Никита. – Ты в каком-то своём мире, да? А что там происходит, не расскажешь мне? Мне правда интересно!

И тут Никита дошёл до того, что, посмотрев в дверь для предосторожности, погладил Маше руку.

– А меня ты пустишь в свой мир? Я там сразу стану героем! Если не в этом, то в твоём мире мы будем вместе. Если ты только разрешишь мне войти в твой мир… Так и не скажешь ничего, Маш? А я вот хочу сказать тебе. Я… я… Ну почему ты молчишь и не шевелишься? Я же… Я ж люблю тебя, Маш!

Девушка не испугалась, не вздрогнула. Она неизменно смотрела перед собой, чуть в сторону и вниз, в неопределённую точку иного пространства с некоторым удивлением.

– Не посмотришь на меня?

Никита отвернулся и, не в силах продолжить разговор, закрыл лицо руками и стал чуть вздрагивать. Маша сидела всё так же.

Тут вернулась её мать.

– Никит, ты чего это? – изумлённо спросила она.

Вместо ответа парень резко встал, не показывая глаз. Затем проговорил напряжённым, громким и быстрым шёпотом:

– Да так, Ирина Юрьевна, чешутся глаза чего-то, от недосыпания, наверное. Спасибо за всё, позвольте я пойду, всего доброго! – одновременно он тщательно вытирал слёзы. Он вышел из квартиры, не повернувшись.

Долго размышлять над его поведением Ирине Юрьевне не пришлось. Её ждало настоящее чудо. Маша повернулась к двери, куда вышел Никита. Затем произошло ещё кое-что.

– А к-кто это был? – впервые за много лет раздались невнятные, натянутые слова Маши.

Мама, конечно, не могла ей ничего ответить, оторопев. Онемела теперь она.

– Что-о?! Ещё раз скажи… ну-ка…

– Это что сейчас за мальчик был, вышел туда?

– Господи! Машенька! Доченька! Слава тебе, Боже, за чудо! – Ирина Юрьевна перекрестилась. – Да неужели?! Ой! – она бросилась со слезами обнимать и целовать дочь и, уткнувшись в её плечи, сотрясалась в рыданиях.

Маша пока помолчала, посмотрела по сторонам. Когда мама снова начала целовать её в щёки, снова осторожно спросила:

– А кто это был? – слова потекли уже свободней.

– Да какая разница, кто был, когда ты у меня заговорила, доченька, свет ты мой ясный!

– Мальчик этот, как его зовут? – медленно проговаривала Маша.

Но мать никак не могла вникнуть в содержание вопроса, настолько её потряс просто факт вопроса, то, что дочь произнесла какие-то слова. Но у Маши, наконец, взялась и некоторая настойчивость:

– Ну мам, не скажешь?

– Ой, что тебе сказать, бесценный ты мой человечек?

– Что за мальчик, как зовут его?

– Ой, да на что он тебе дался, этот мальчик? – не могла Ирина Юрьевна уловить связь между событиями.

– Я от него что-то почувствовала. Он, кажется, меня любит.

– Ой, Машенька! Это мама тебя любит так, что умереть за тебя готова каждую минуту.

– Я стала чётче всё видеть… – продолжала девушка под экстатические восклицания матери, – я там всё ходила-ходила по городу какому-то, в приюты заходила, в магазины. Снегу много… И вдруг зашла – и лесная солнечная поляна. Со мной лес стал разговаривать, поляна стала разговаривать, все цветы на ней, как одно…

– Что-что? – вытирая слёзы, стала, наконец, прислушиваться мама.

– Отовсюду голос, говорящий, что он рядом, не только там, но и здесь. Источник света на поляне – здесь. И вдруг я стала видеть, что здесь – этот стол, микроволновку, раковину, но ещё в лучах того света. Он на этом мальчике собрался. А это всё дрожало в лучах. На самого его я не смотрела, боялась ослепнуть. А он вдруг ушёл, и я всё чётко увидела, и дверь, куда он вышел. И спросила о нём…

– Ой, доченька, что-то не пойму я одного. Почему тебе вдруг кажется, что этот свет не от мамы твоей родной исходит, а от какого-то мальчишки?

– Ты, мам, тоже для меня была солнцем, но обычным, которое везде светит – и в городе, и в школе. А он оказался не просто солнцем, а этой чудной, многоцветной лесной поляной под этим солнцем. Он сказал, что меня любит. Ты говоришь это постоянно, каждый день, а он – впервые. Он – что-то новое. Ну так как его зовут?

– Не пойму, что происходит на этом свете. Какой-то мальчишка, сорванец вообще, смог сделать то, чего не смогла сделать родная мать?

– Ты мам, светила мне там и грела меня. А он что-то ещё, новое добавил, что меня сюда вернуло. Я такую радость и тепло почувствовала! Но ответить этой поляне не могла, пока сюда не вернулась.

«А может он её вообще вздумал лапать?» – возникла мысль у Ирины Юрьевны.

– А где ты тепло чувствовала, в каком месте?

– В сердце, мам, в сердце.

Мама продолжала вздыхать.

– А зовут его как? – неустанно спрашивала дочь.

– Зовут его Никита.

– Как, Никита?

– Да. Но только я не верю, что всё это сделал он. Он же сорванец какой, по словам его же матери. Такой маленький, забежал не пойми куда, газовый баллон открутил, сам чуть не умер и другие дети. И теперь думает не пойми о чём, о революции какой-то! Мало наша страна перенесла революций!

– И что, не скажешь ему?

– Вообще всем им скажу, Марковым. Ну, и ему в том числе. Но отдельного разговора он пока не заслужил, по-моему.

Ирина Юрьевна действительно пришла к Марковым. Снова в слезах радости.

– Что такое, Ир? – спросила встревоженная мама Никиты.

– Чудо, Света, чудо из чудес! Такое чудо, за которое Господа надо благодарить день и ночь!

– Ну так что?

– Моя доченька, Маша… заговорила!

Никита моментально сорвался с места за рабочим столом и выбежал в прихожую.

– Как вы сказали?

– Маша моя заговорила!

– Да… Вы что?..

И тут Никита заплакал уже безо всякого стеснения. Ирина Юрьевна слегка удивилась.

– Я тоже, Ир, безумно рада за тебя. И Никита, видишь, какой у нас сочувствующий.

– Вижу! – задумчиво ответила Ирина Юрьевна.

Никита заломил перед ней руки:

– Ирина Юрьевна, умоляю, позвольте мне помогать вашей дочери по учёбе! С чем у неё проблемы, с химией? А химию как раз знаю! И физику, геометрию. С гуманитарными только похуже чуть-чуть. Позволите?