– Да! Этот непонятный страшный человек. Взгляд такой страшный, меня аж чуть не парализовало! Ты понимаешь, Володя, что нас рядом с каким-то маньяком заселили, понимаешь?!!

– Ты из-за криков его боишься?

– А из-за чего ещё?!! Где ещё можно такое услышать, где?!! Что он там делает сам с собой или с кем-то ещё?!! По-моему, ещё женские раздавались…

– Не знаю, по-моему, вопил только он, просто голос менялся до такой степени.

– Но отчего это происходит, отчего такие страшные вещи, Володенька, как ты думаешь?

– Он там, во время крика, вроде как, что-то произносит.

– Что?!

– Потише, Яна, потише, – шепнул Владимир, но девушку это только снова напугало. – Я пробовал вслушаться, что-то непонятное, вроде как не по-русски вообще.

– Заклинания какие-то людоедские! Ой, Володенька, миленький. – Яна стала опускаться на колени, но тот поднял её. – Умоляю, не надо нам больше никакой Москвы, уезжаем отсюда поскорее! Пока мы будем гадать, отчего он такой рёв издаёт, он нас схватит… и… и не знаю, что дальше. Может изрежет, может ещё что. Посмотри, какие мы, и какой он огромный! Что ему стоит нас схватить и к себе затащить?

Яна не переставала верещать одни и те же слова. При этом истеричном потоке слов Володя выдохнул, надув щёки и решил порассуждать:

– Но всё-таки он там не один живёт? Вот сейчас, кто ещё из машины выходил, кроме него?

Яна слегка опомнилась.

– За рулём был мужчина, в годах уже, седой. Но, может, они все сообщники?

– А женщина была?

– Ой, не знаю, может и была. Ну, не смотрела я, Володя, только он всё моё внимание поглотил.

– Так значит, это просто родители его! Может же так быть? Вырос у них психбольной детина, общаться ни с кем не может, только с ними, вот они и возят его всюду на прогулку.

– Может и так, но только, Володенька, заклинаю тебя всем, чем могу, давай уедем отсюда! Сходим в муниципалитет и всё!

– Уедем, уедем…

Последовали судорожные объятия и всхлипы.

Неудачным было и расположение квартиры молодых – в конце коридора. По пути к выходу нужно было проходить мимо этой самой ужасной двери на свете. Один раз Яна попробовала прошмыгнуть одна. При её приближении дверь открылась. Не успев рассмотреть лица Елены Сергеевны Капитоновой, Яна в ужасе ринулась обратно, что есть силы захлопнула дверь, закрыла все замки и затем долго плакала.

Крики возобновились… Володя с Яной уехали спустя три месяца после заселения. Вместо них нашлась другая пара, более габаритная.

– Ой, да неужели вы вселяетесь туда, где были мы? – зашёл разговор в коридоре муниципалитета.

– Да! А что?

– Да там рядом с нами живёт то ли маньяк, то ли не пойми кто, крики издаёт нечеловеческие!

– Что вы говорите! – воскликнул парень спортивного вида. – Надо ж, как интересно! Вот бы поскорее посмотреть на него!

У Капитоновых была ещё одна соседка, лет шестидесяти. До неё тоже доносились вопли, и сначала она тоже насторожилась, заподозрив тех самых новосёлов. Но когда поняла, кто их издаёт, то только лишь подумала с жалостью: «Что же такое случилось с Серёжей? Ну да, вздорили они там много, и вот… Эх, жизнь!».

Некоторые из тех свойств, которые ценятся у обычного человека, Сергей Капитонов считал у себя пустыми, никчёмными. Про наружность уже сказано, другим таким его свойством был ум. В школе никто не мог сравниться с Капитоновым по учёбе. С другой стороны, и школа была своеобразна: поведением учащихся она славилась на весь округ. Её называли, в частности, мама Сергея, «школой будущих уголовников».

В средних классах Сергей резко перестал ценить свою учёбу, ибо она не помогала ему наладить контакт с классом. А ведь настоящая дружба, под которой Сергей понимал дружбу со всякими крутыми, имела куда более ощутимую ценность, чем абстрактные цифры в дневнике – «четвёрки» да «пятёрки». За эти цифры даже денег не получишь! Но, с другой стороны, он не слишком уж так распускал учёбу, чтобы его не чихвостили и не лишали чего-то приятного. А отношения Сергея с классом заслуживают целой эпопеи!

Вся суть в том, что Сергей, со временем, приближаясь к тому же среднему школьному возрасту, всё больше стал изображать из себя крутого. В конечном итоге, парня разоблачили так, что он снова замкнулся в себе и стал выискивать теперь своё собственное, подлинное «я». Но с этим опять оказалось проблематично, теперь ему, наоборот, мешали сложившиеся стандарты поведения и беспощадный домашний быт.

И только лишь в последних классах он стал ценить учёбу так, как в начальных. Сергей был теперь ориентирован на будущее – на высшее учебное заведение. Но вот дела – проучившись два года в заведении, называемом университетом, он снова перестал ценить свой ум! Сколько бы он ни знал, он не мог узнать, кто он такой. Пусть он так же получал исключительные похвалы от начальства факультета, но от этого не переставал принимать спиртное его отец, и не мог парень найти достойного способа заговорить с приглянувшейся ему девушкой с другого факультета.

Выходит, не всегда интеллект облегчает жизнь. Ведь есть же великая пьеса, которая носит название «Горе от ума». Об этом говорили даже врачи-педиатры, которые когда-то давно занимались с годовалым Серёжей Капитоновым, проверяя его умственное развитие. Малышу дали задание разложить геометрические фигуры, рассортировать их по форме, размеру, цвету. Справился Серёжа превосходно. Молодой маме Елене Капитоновой об этом сказали, но совсем не так, как будто хотели её обрадовать.

– Знаете, Елена Сергеевна, – заговорила медсестра, – с одной стороны, интеллект у Серёжи зашкаливает, но мы хотим вас предостеречь, сказав, что при столь высоком интеллекте бывает, особенно у мальчиков, очень негибкая психика.

Это было, пожалуй, главным пророчеством о Сергее Капитонове. А ведь даже его фамилия происходила от старинного имени «Капитон», означавшего большой ум.

Но проблема заключалась всё-таки не в большом уме, а в том, что ум у него был какой-то… нестандартный. К примеру, всё в том же детстве Серёжа любил, помимо всего прочего, рисовать простой ручкой в простой тетради в клетку. В основном, какие-то причудливые сюжеты, либо виденные в «мультиках», либо выдуманные самостоятельно, а также всякие узоры, орнаменты, какие-нибудь лица. Некоторых рисунков он потом стыдился, осознавая их непристойность.

Но вот однажды ребёнок попробовал нарисовать и нарисовал… ветер. Нет, не то, что делает ветер – согнутые деревья, сорванные крыши, а сам ветер. Серёжа и в школе-то ещё не учился, не знал ни про какие воздушные массы. Просто ветер представлялся ему отдельной, так сказать, субстанцией, особым существом. И он его нарисовал. Начал с постамента. На постаменте стояла ещё одна вогнутая поверхность, и в этой вогнутости помещалась круглая голова без всего остального. Глазницы, расположенные косо, сходились у лба и расходились к щекам. Рот был посередине обычным, улыбающимся, а по краям извивался вверх и вниз, этим объяснялось множество тонов завывания ветра. Сверху, на голове крепилось нечто круглое, откуда во все стороны торчали лопасти с крючкообразно загнутыми концами. Так выглядел ветер…

Серёжу мало интересовали всякие вещи, лежащие на поверхности, ему нужна была глубина… Глубина духа, из которой видимая поверхность мира будет видна иначе. В подростковом возрасте он погружался в глубины своего «я», размышлял об этапах жизни. Он пытался найти в себе нечто сокровенное и скрытое, что прольёт истинный свет на всю окружающую жизнь и навеки избавит от примитивности слов и дел.

В конечном итоге, Сергей начал ненавидеть свой ум! С помощью него он познал, конечно, много – структуру полимерных соединений, двух- и трёхстопные стихотворные размеры, точные даты начала и конца Второй Мировой войны, производную функции «тангенс икс», тот странный факт, что болгары, кивая головой, говорят «нет», а мотая ею, говорят «да». Вот сколько много разного, но только ничего нужного!