Сергей вдруг перестал жевать.

– Так, ну что такое, перестань плеваться!

– Плотью искушаешь?

– Всё, началось! Ничем я не искушаю! Просто, глядя на тебя, говорю, что думаю. А ты вон до чего доходишь, свинячишь как.

И Артём, морщась, собрал с одеяла ложкой выплюнутую солянку и пошёл к ведру. При его возвращении Сергей заговорил в полную силу.

– А ты хоть крещёный?!

– Успокойся! Крещёный.

– А известно ли тебе, что это Божья воля в том, чтобы я здесь находился? Что какая бы ни была ситуация – главное, чтобы она была угодна Богу? Что на всё Его святая воля?! Известно ли тебе это?

– Известно! Непонятно только, почему при твоей верности Богу ты такое сделал с его служителем. Он что, был этот… еретик что ли?

– Нет, не еретик. Он был ревностный служитель Христа.

– Ну так зачем ты… – Артём вздрогнул и осёкся, – ну так чем он тебе не понравился?

– Он… озверел просто.

– Позволь, Сергей, но твоё отношение к тем, с кем ты лежишь, это разве не озверение?

– Уходи! Терзаешь ты меня! Уходи!!

В этой же палате застонал разбуженный Марков.

– Чего орёшь-то, спать мне не даёшь?

– Да тут вот этот пришёл!

– Ах, ещё и «этот пришёл»! – вскипел уже сам Артём. – Я вообще-то кормить тебя пришёл, чтобы ты с голоду не пух.

– А-а!.. Прости!

Артём и сам спохватился.

– Ладно, всё, проехали! Просто молча надо было тебя кормить…

– А неужто он ещё и не молча кормил?! – раздался в палате ещё один голос, скрипучий голос старшей медсестры. – Хоть кол на голове теши! Артём! Когда ты поймёшь, что нельзя тебе с ними разговаривать, нет у тебя на это полномочий, не врач ты! Только врач может знать, как с ними говорить! Ладно со мной начал умничать, так ещё и их будоражить вздумал разговорами своими! Что тебя тянет сегодня весь день к болтовне?!

Больные успокаивались, поняв, что не перекричат её.

– Выйдемте, Анна Дмитриевна, – объяснение прозвучало в коридоре. – Мне просто тоскливо очень.

– Ах! А мне не тоскливо!

– Нет, я прекрасно помню, Анна Дмитриевна, и про вас, и про «Марину нашу Игоревну», но просто… И за окном ведь какой вид убогий, не посмотришь в него, промзона эта, трубы на горизонте торчат и дымят… Вот…

Медсестра с удивлением раскрыла глаза.

– Ну, теперь позвольте ещё Маркова покормить.

И Артём, при неожиданном молчании начальницы, снова зашёл в четвёртую палату.

– Ну, Марков, теперь твоя очередь. Твой заклятый сосед уже покушал. А как, кстати, тебя зовут?

– Никита Александрович.

– Во как! Я, правда, отчества у тебя не спрашивал, но в ответ тогда представляюсь в твоём стиле. Артём Вячеславович.

И он подошёл пожать привязанную руку.

Капитонов уже успел успокоиться без всяких медикаментов. У него начался настрой на молитву. Он смотрел, как в небе испускают тусклый свет разрывы, утоньшения ватной пелены облаков… Такое же небо он видел когда-то в поле за лесом. Все эти места отмечены его страданием. Где он – там и его страдание. И везде у неба вид утешающий. Только подготовку к молитве кое-что растягивало. А именно – раздумья о том, как всё произошло. Разве, когда он маленький ходил по траве в своём районе Москвы, радуясь каждой травинке, когда там же, возвращаясь в темноте с мамой домой, пел детскую песенку про улыбку, мог ли он представить, что когда-то станет кровавым психом?

Мир просто делится на «нормальных» и «больных». Это деление хоть и незаметное, но чрезвычайно жёсткое, гораздо жёстче, чем деления людей по расовому, этническому и религиозному признакам. «Нормальные» правят миром и любой его частью, они распространяют повсюду свои стандарты. Он, Сергей Капитонов, не вписался в эти стандарты. Они негласны, их нет ни в каком своде законов, но они всё равно существуют повсюду. Он не вписался в них не потому, что не захотел – не смог. И теперь он лежит здесь привязанный, он – опасный больной… Когда впервые возвысились эти «нормальные»? Кто их возглавил? Как это произошло? Ну всё, хватит думать! Пора молиться…

А вот начальство больницы продолжало думать о Капитонове – близился консилиум у главного врача.

В это место, в основном, приходят в хорошем, даже радостном настроении. Здесь маленькие детишки с родителями, влюблённые парочки, молодожёны, компании друзей. Здесь ходят за руку, обнимаются, бывает целуются. И очень много запечатлевают себя фотокамерой на фоне достопримечательностей мирового уровня. Словом – посмотришь на народ в этом парке – может возникнуть впечатление, что вся страна живёт вполне счастливо.

Казалось бы, что здесь делать типам с мрачным взглядом на жизнь? Но бывали всё же исключения из правила. Если их и замечал обычный, весёлый народ, то не подавал виду. И вот, в последнее время всё чаще стал появляться в парке некто, выделяющийся, как сказал поэт, «лица необщим выраженьем» – какой-то угрюмый одиночка. Периодичность его появления достигла уже раза в неделю, бывало и чаще, а бывало, наоборот, он пропадал. Но кто это отмечал?

Этот парк слишком известен, чтобы его называть. В него приезжают туристы со всего мира. Каких только языков ни услышишь в нём – и западных, и восточных, от вездесущего английского до столь, казалось бы, близкого, но при этом столь далёкого украинского! И только указанный выше мрачный тип предпочитал не говорить ни на каком языке.

Так кто же это всё-таки был? Старик? Нет, молодой человек. Девушками, он, пожалуй, интересовался, но всё равно как-то напряжённо, не умея это выразить. Взглянуть на какую-нибудь ему бывало и приятно, но потом сразу же неприятно, а иногда и мучительно – от осознания недостижимости того, что он видит.

Может быть, это был просто какой-то урод? Вовсе даже нет. Он был крупного телосложения, таким же крупным было его лицо и все черты этого лица: задумчивые карие глаза, нос с горбинкой, рот длинный, но не безобразно, вполне соизмеримый с массивной квадратной челюстью. Верхняя губа чуть выступала вперёд, но это, опять же, только красило. Кое-кто считал этого парня даже красивым. Но это говорилось без толку, не теми, кем надо. Он, в связи с этим, считал такую свою наружность ещё одним проклятием, помимо всех бывших у него. А временами он мечтал даже изуродовать себе лицо. Но пока ещё не решался, да и не знал, как это сделать. И его лицо, пожалуй, действительно можно было бы назвать приятным, если бы не постоянная угрюмость.

А ещё в этом парке, помимо прочего, располагался действующий храм. Вот в него и направлялся своеобразный парень.

Таким вот человеком был Сергей Капитонов, помимо прочего, студент факультета философии… Это были все его странности, которые можно было обнаружить в парке кому-нибудь, кто решил бы за ним следить. Чтобы увидеть прочие отклонения, нужно было наблюдать его ещё и в других местах…

Ещё совсем недавно, пару месяцев назад, Володя с Яной бурно радовались своему заселению в московскую квартиру. Пусть комната всего одна, да и этаж первый и близлежащая трасса шумит, но это же Москва! То городишко Киржач под Владимиром, а то – Москва! Разницу не измерить ничем. И опять же – недалеко всё тот же парк.

Вот только не успела улечься радость, как возникла настороженность, а потом и вовсе страх. От соседей через стенку стали раздаваться душераздирающие вопли, как будто кого-то, как минимум, метят калёным железом.

Один раз под окна подъехала машина – не блещущая новизной тёмно-зелёная «девятка». Хрупкая девушка Яна в ужасе прильнула к окну. Из «девятки» вышел тот самый жуткий здоровяк. Яна панически смотрела на него, пока он не зашёл за угол дома.

– Володя! Володя! – закричала она жениху, столь же маленькому, как она сама. – Опять он приехал. Я не могу! Опять… – голос её сорвался.

– Успокойся, Яночка. Кто он, сосед что ли?